Она была приятно удивлена покладистостью их вновь обретенного сына. Похоже, с ним будет меньше проблем, чем они с мужем ожидали.
В первый день Кейн лег спать поздно, засидевшись с братьями у телевизора в гостиной. Много говорили. Тем вечером он понял, что такое семья, и ему это понравилось. Кейн испытывал неподдельно теплые чувства к этим двум изнеженным и мягким мальчишкам. Так не похожим на его оставшихся в другом мире старых друзей. Но они были одной крови, и за одно это, оказывается, можно любить.
Около полуночи Кейн отправился в свою комнату на втором этаже, расположенную между комнатами Джона и Брэндона. Удивительно, старая детская пустовала все эти годы, ожидая Кейна, как некий символ надежды на его возвращение.
Собственная спальня очаровала самой идеей уединенности от других людей, она была тем, чего не хватало в жизни. Отдельная комната была именно ЕГО, и из-за этого казалась молодому ниндзя невообразимой роскошью, поражая воображение сильнее, чем столовое серебро, дорогая мебель или шикарные машины. Кейн вспомнил свои бывшие апартаменты: продуваемый всеми ветрами барак из досок, в котором на тонких циновках спало вповалку несколько десятков человек.
Если бы я верил в Бога, я бы сейчас же помолился, – подумал Кейн, включил свет и осмотрелся.
Кейну немедленно понравилось здесь все, от узора на обоях до письменного стола с персональным компьютером. Он разделся и аккуратно сложил на стуле одежду, ту самую, в которой вышел из лагеря всего неделю назад. Юноша осторожно провел ладонью по непривычно мягкой кровати, застеленной чистым постельным бельем, потрогал пальцем подушку. Присел на краешек постели, немного попрыгал, убеждаясь в ее необычных качествах, и тихонько рассмеялся. Едва коснувшись головой подушки, Кейн заснул.
***
И приснился ему необычно четкий сон.
С высоты птичьего полета Кейн видел школу и крутые склоны гор, поросшие лесом. Маленький водопад вращал колесо ставшей родной водяной мельницы. Вода блестела на солнце, падая искрящимися струями с широких лопастей, ритмично поскрипывали жернова. В полном безветрии струйка дыма из стоявшей рядом пекарни поднималась ровно в небо.
Тут любил работать Хуа, подумал спящий Кейн, и эта мысль, как мистическое заклинание сюгэндо, превратило его из стороннего наблюдателя в персонажа сна.
Кейн перевернулся с боку на бок, у него участился пульс.
Картинка изменилась. Он вновь увидел, как покойный Хуа, его верный друг, срывается с отвесной скалы, почти пройдя весь маршрут до вершины монолита. Страховки не было – ведь шел экзамен на следующую ступень, во сне Кейн не помнил на какую. Так же остро, как и когда-то наяву, Кейн опять пережил боль утраты, горечь, непонимание. При просмотре кинопленки памяти того злополучного дня, дыхание спящего юноши стало прерывистым.
Отвернувшись от неестественно искореженного, окровавленного тела, он перенесся на тренировку. В девять лет у Кейна была травма – однажды он зазевался, потерял концентрацию, и тяжелая сабля Дао в руках спарринг-партнера глубоко рассекла ему грудь. Медленно оседая на землю, маленький Кейн тогда подумал:
Как больно…
- … больно… – прошептал Кейн, сминая под собой свежие простыни в мокрый от пота ком.
Падение на землю длилось вечность.
Когда он все же упал, то снова оказался на тесте по выживанию в джунглях Бирмы. Их сбросили с вертолета: худых, десятилетних ребят, имевших из оружия только собственное тело. На второй день, когда Кейн копался в трухе поваленного дерева, отыскивая жирных съедобных личинок, на него прыгнул тигр, сразу же располосовав острыми когтями предплечье. Четыре года назад Кейн убил голодного хищника голыми руками, и сам съел его, но во сне были другие законы.
Потом в голове Кейна все смешалось. Грудь ему рассек стоящий на задних лапах тигр, улыбаясь при этом клыкастой мордой. Пытаясь увернуться, убежать от продолговатого сверкающего лезвия сабли
…это не лезвие, это коготь, длинный коготь, грязный, заражение крови…
Кейн буксовал ногами в воздухе, ставшем вязким, как смола, как
…болото, я попался, попался!..
трясина. В конце концов вырвавшись из невидимой ловушки, Кейн взмахнул руками, балансируя на краю глубокой пропасти. Чуть не упал.
Надо разбежаться и полететь, мелькнула у него рациональная мысль. Но момент был упущен и Кейн, не удержав равновесие
…я опять потерял сосредоточенность, отвлекся…
сорвался вниз. В долгом, как падение сухого листа, полете к земле он успел рассмотреть под собой уже готовую могилу, прямоугольным колодцем приветливо черневшую внизу. Точно, как биллиардный шар в лузу, Кейн упал в нее. Он с ужасом понял, что у него перелом позвоночника – мальчик не мог пошевелить и пальцем, продолжая все видеть и слышать. Вокруг собирались люди. Над ним склонились знакомые лица учителей, друзей, соседей по бараку. Их было много. Они сменялись, словно в калейдоскопе, о чем-то оживленно разговаривали между собой, даже спорили. Кейна начали засыпать сырой, еще влажной землей, набрасывая ее горстями. Комья жирного чернозема плотно залепили уши, ноздри, забили чудовищным кляпом открытый в безмолвном крике рот.
- Что вы делаете? Остановитесь! Ведь я еще жив! Не надо! Нет! – Кейна никто не слышал. Крик заживо погребенного безмолвен.
И тогда, внимательно вглядевшись в хоронивших его людей, стараясь получше запомнить их напоследок, мальчик неожиданно понял: все они знают, что он не мертв. Кейн увидел это в их хитрых раскосых глазах. От этого открытия ему стало по-настоящему страшно, и Кейн проснулся.
В голове каждого человека есть спасающий от ночных кошмаров предохранитель, включающийся, когда уровень адреналина в крови достигает критического предела. Кейн рывком сел на постели и, пристально вглядываясь в темноту жаркой летней ночи, какое-то время не мог понять, где он. На мгновение ему показалось спросонья, что его все-таки зарыли в могиле. Сориентировавшись в пространстве и времени, Кейн вытер испарину со лба и откинулся на подушку.
Приснится же такое, – с облегчением подумал он. – Блевотина подсознания…
Кейн снова заснул. Остаток ночи прошел спокойно.
***
В понедельник Кейн посетил парикмахерскую, где его одним движением ножниц лишили косы.
Не страшно, успокоил он себя, подумаешь, что отращивал с третьей ступени.
Потом, на отцовском «Mersedes» найденыш с родителями объехал множество магазинов, где для него было приобретено безумное количество вещей.
- На первое время, – почти извиняющимся тоном сказала мама.
Во вместительный багажник немецкой машины были загружены бумажные пакеты с одеждой, бельем и обувью, на все случаи жизни и на любую погоду, как минимум для пятерых подростков. Они купили стопки книг, которым Кейн был действительно рад, предметы личной гигиены, совершенно не нужные музыкальные диски, письменные принадлежности для школы, даже новые полотенца. Список всего необходимого «на первое время» занимал две страницы убористого подчерка мамы. Предназначение некоторых предметов, например, электрической точилки для карандашей, для Кейна оставалось загадкой, но задавать вопросы он не решился.
Все его «не стоит», «думаю, это будет лишнее» и «зачем мне это?» были отнесены родителями на счет чрезмерной скромности малыша. Они лучше знали, что нужно нормальному американскому тинэйджеру для полноценной жизни. Кейн решил, что таким образом его старики неосознанно пытаются наверстать упущенное за девять лет.
На самом деле, ложной скромностью он не страдал, и в конце полуторачасового шоппинга уже просто плыл по течению, рассматривая Майами. Первое впечатление было приятным – плавно изогнутые мосты скоростных автострад, небоскребы, такие огромные вблизи, и ряды белоснежных судов. Целые леса из мачт выросли вдоль многочисленных причалов в бухтах. Столько яхт в одном месте Кейн никогда еще не видел. Да и где бы ему их увидеть – не в горном же Китае.
На переднем сиденье машины, рядом с неторопливо вещающим отцом, взявшим на себя роль гида по городу, Кейн несколько раз вспоминал свой вчерашний сон, врезавшийся в память, как пуля в дерево. Всякий раз это было не приятно; особыми приемами самокоррекции он отогнал отрицательные эмоции прочь.
