Кэри стала, вглядываясь в серую пелену за периметром. Таинственный взгляд, неотступно преследовавший её несколько дней, пропал. Шакх больше не следил за пришелицей из чужого мира. Почему?

Одежда постепенно сырела, стоять под дождём становилось неприятно. Но и возвращаться в мёртвые корпуса не хотелось. Эвелин забралась в кабину одного из флаеров, умостилась в кресле, поджав под себя ноги. Машина казалась высохшим остовом огромного насекомого, умершего, как всё, что они притащили с собой в этот мир. Ртаари бросили их на растерзание Шакху голыми и беспомощными.

Закрыв глаза, она мысленно позвала Императора: «Всё случилось, как вы говорили! Экспедиция погибла, но я так и не нашла решение! Я не знаю, что делать. Я не справилась, не оправдала доверие». На ответ Эвелин не надеялась. Семьсот световых лет — никакая телепатия не поможет. Нет, здесь, в этом мире, новых подсказок не будет. Всё зависит лишь от неё.

К вечеру началась агония. Люди наконец осознали, что вся их техника больше не действует. Рассыпались в прах кристаллы микросхем, превратились в вонючий разлагающийся студень искусственные нейроклетки, перестали держать заряд аккумуляторы. Хуже всего — потух, оборвал непрерывный цикл нуль-реактор, сердце лагеря, источник энергии.

Некоторые продолжали надеяться на что-то, кутались в костюмы биозащиты, боялись снять с себя маски. Неизвестно, оставались ли действенными химические фильтры в них, но как бы там ни было, в костюме нельзя жить постоянно. Нельзя есть, пить, отправлять физические потребности — это ведь не космический скафандр! Скафандры тоже имелись в наличии — десяток в комплекте к ракетоплану. Но с разрядившимися батареями и от них было не много проку.

Другие пытались приспособиться к обрушившейся на лагерь катастрофе. Кэри видела, как в створе распахнутой двери жилого корпуса вспыхивало трепещущее пламя, — кто-то пытался мастерить факелы, разжигал огонь. Время от времени эти выскакивали наружу, деловито перетаскивали что-то из корпуса в корпус. Счастливчики, им удавалось не зациклиться на случившемся, спрятаться от него за решением мелких сиюминутных задач.

Наверняка были и такие, кто медленно погружался в пучину паники и отчаяния. Для этих всё было кончено.

Теперь, когда радиосвязи не существовало, Эвелин смогла узнать о происходящем внутри корпусов, лишь когда Маккейн разыскала её. Первый раз Вонда появилась на площадке флаеров примерно через час после визита ртаари. Она была ошеломлена и, кажется, ещё не уяснила полностью, что случилось. Звала подругу внутрь, уговаривала надеть биозащиту. Эвелин только улыбнулась в ответ, — уж очень смешно звучал из-под маски не усиленный динамиками голос.

Второй раз Маккейн пришла, когда на лагерь опустились сумерки.

— Эва, ты с утра ничего не ела. Голодная?

Нервное напряжение прошедшего дня заставило Кэри не думать о еде. Но стоило напомнить, и тут же засосало под ложечкой. Вонда протянула две банки.

— Вот, тушёнка с овсянкой. А это — сливовый компот.

— Спасибо.

Эвелин благодарно улыбнулась, взяла банки. Потянула за хвостик, заставляя крышку на тушёнке отскочить со знакомым звуком.

— Держи ложку. Мы их стерилизовали, но… Наверное, микробы уже успели на неё попасть.

— Стерилизовали? И как же?

Эвелин зачерпнула жёлтую с розовыми вкраплениями массу, сунула в рот. Человеческие консервы ртаари не тронули — морить непрошенных гостей голодом, заставляя быстрее принимать решение, в их планы не входило. По рассказам Арояна получалось, что инкубационный период местных микробов — около двух месяцев. Возможно, чуть меньше — Ароян и Орелик к тому времени начали употреблять орче, это могло замедлить развитие болезни. Значит, восемьдесят-девяносто стандартных дней. Лабораторные исследования давали более жёсткую картину — первый вирус вошёл в активную стадию на тридцать седьмой день. Означать это могло либо длинный латентный период, либо то, что за прошедшие годы микроорганика успела включить новый вид пищи в свой рацион. На раненых и ослабленных болезни обрушатся ещё раньше. Однако в любом случае время для размышления у людей пока есть.

— Да как — развели костёр, вскипятили воду, — между тем продолжала рассказывать Вонда. — Потом в ней и банки с тушёнкой подогревали.

— Ого, молодцы. И руки перед едой мыли? С мылом?

— Разумеется, — сарказм в вопросе подруги Маккейн не уловила.

— А маски?

— Что маски?

— Вы же их снимали, да?

Пилот нахмурилась. Обсуждать эту тему ей не хотелось. Эвелин настаивать не стала. Спросила вместо этого:

— Что там происходит, внутри?

Вонда вздохнула, дёрнула плечом.

— Починить ничего не удалось, а теперь темно уже. Надеюсь, завтра что-нибудь получится. Сейчас готовимся к ночлегу. Жаль, двери шлюзов нельзя закрывать, задохнёшься. Но ничего, будем дежурить по очереди.

— Без вентиляции, без климат-контроля? Вам предстоит не очень-то комфортный отдых.

— А ты собираешься и на ночь снаружи оставаться?

— Почему нет? Во всяком случае, здесь воздух свежий.

— Но… — Маккейн боязливо покосилась на сгущающуюся за колючей проволокой темноту. — Периметр же теперь не защищён? Без лучевого оружия мы сможем оборонять только корпуса.

Эвелин фыркнула. Поставила опустевшую банку на приборную панель, взялась за компот.

— Думаю, тут не опаснее, чем внутри. Может, и ты останешься?

Вонда нерешительно покачала головой.

— Нет, я тут и заснуть не смогу.

Маккейн ушла, а Эвелин принялась устраиваться на ночлег. Вначале просто полулежала в кресле, прокручивая в памяти яркие образы прошедшего дня. Их было так много, что уместить всё в короткий промежуток времени между восходом и заходом солнца казалось невероятным. Побег Арояна, преследование, взрыв флаера, атака на небесный дворец, поединок с неуязвимой девушкой в призрачном лабиринте, бой на склонах ц’Аэра, отступление, так похожее не бегство, убийство Мердока, совещание, визит Ириса, катастрофа. Впечатления переполняли мозг, и Эвелин начинало казаться, что заснуть не получится. Но мерный шорох капель по крыше, единственный звук в погрузившемся в темноту и тишину лагере, убаюкал.

Проснулась она от громкого стука в дверь. Ночь ещё не закончилась, и дождь шёл по-прежнему. Прерванный сон был каким-то мирным, домашним. Потребовалось время, чтобы заново осознать окружающую реальность.

Эвелин осторожно выглянула сквозь стекло двери. У кабины стоял Байярд. Таким она полковника прежде не видела — босой, не то, что без защитного костюма, но даже без кителя, в одной серой форменной майке.

Заметив девушку, Байярд повелительно махнул рукой, звал выйти. Кэри открыла дверь, нехотя выпрыгнула наружу.

— Что, капитан, нам все каюк, да? Это была не мистификация, не блеф? Они в самом деле с нами такое сотворили? Раздавили, как муравьёв.

Байярд покачивался, с трудом удерживая равновесие, и спиртным от него разило на метр. Эвелин невольно поморщилась. Как разговаривать с людьми в таком состоянии, она не знала. Отец тоже позволял себе напиваться, и тогда беда любому, кто попадался под руку. Жаловаться шерифу было бесполезно, в семейные конфликты полиция не вмешивается. В стенах собственного дома власть принадлежит мужчине — неписанное правило их общества. Лишь когда подрос брат, папаше пришлось угомониться.

— Корабля нет… — продолжал бормотать Байярд. — И не будет, да? Мы сдохнем в этой ловушке, так, капитан? Ты раньше всех это поняла? Правильно, и нечего цепляться за глупую надежду. Все сдохнем!

— На этой планете люди могут выжить, — возразила Кэри. — Ароян ведь выжил...

— А! Выпросил, чтобы приняли в свою стаю. Наверное, и нас примут. Мы им пригодимся для чего-нибудь. Только меня тошнит от этого! Ни перед кем на коленях не ползал, тем более, перед этими тварями!

— Ради выживания можно согласиться на многое…

Кажется, это были слова Императора, но в устах Эвелин они отчего-то прозвучали неубедительно. Она и сама не могла принять их. Сохранить свою жизнь любой ценой — действительно, тошнит. Те же кхиры никогда не идут на такое.