В Фимбульветер дерево редко и потому дорого. Когда Хельга начала жить в Гехте, родители сделали ей подарок: на лестнице в доме поставили каменные перила, покрытые гладкими деревянными полосами. Наши родичи не тщеславны, но имеет же дочь вурда право хоть на какую-то роскошь.

Гудрун каждый день полирует дерево мягкой замшей, а я – собственными штанами. Святотатство, конечно, но очень уж здорово съезжать по перилам прямо в холл.

Главное тут не попасться домоправительнице. Гудрун хитра и, когда надо, отменно проворна, но не будет же она превращать выслеживание меня в дело своей жизни. Перегнувшись через перила, пытаюсь понять, что делается внизу, в кухне.

Они вошли так стремительно, что я не успел ни поздороваться, ни отступить в комнаты. Они разговаривали и потому не замечали ничего и никого.

– Хельга, не смеши людей. Просто в первую минуту казалось, что это чудище живое и по-настоящему лезет из стены. Я – и то испугался. Думаешь, что если бы Драконий Эйрик намалевал на стене белую росомаху, хрустального паука или даже человеческое лицо позлее и Флоси неожиданно увидел это художество, он бы радостно смеялся? Как же! Драконам нет больше дел, как охотиться на улицах Гехта за воришкой и стращать скупщика краденого!

– Драконы удалились из Видимого мира…

– Ну вот же, сама понимаешь!

– Но остались те, кто исполняет их волю.

– Хельга, – тихо сказал Оле. – Хельга, ты подозреваешь жрецов? Ты понимаешь, что начнется в Гехте, если ты придешь с обвинениями хотя бы к одному служителю Драконов?

– Я никого не обвиняю. Но все очень странно. Небывалые раны, похоже, что они нанесены когтями; невыносимый ужас перед изображением Дракона.

– Хельга, – Оле положил руки сестре на плечи. – Помнишь, когда мы нарвались на хрустальных пауков, я вышиб тебя из седла?

– Да. Я благодарна тебе…

– К фунсам благодарность! Я всего лишь сделал то, что должен был и мог сделать. Так вот, хесса Къоль, если будет нужно, я оглушу тебя, свяжу и запру в самом глухом каземате…

– Ларс? Ты уже дома?

Хельга смотрела прямо на меня. Оле обернулся и, готов поклясться, еле удержался от того, чтобы раздраженно сплюнуть.

– Как день, Ларс? – Хельга расстегнула пряжку плаща, и галантный Оле ловко принял его. Одеяние пришлось тянуть через голову дамы. – Где был, что видел?

– Ходил на Часовую башню.

– Молодец! – (Хельга, ты паршивая актриса!) – А я вот, сколько живу в Гехте, так и не удосужилась подняться.

– Я тоже не был! – подхватывает Сван. – Лень тащиться вверх по всем этим ступеням. Что, правда больше сотни?

Как лицедей Оле еще бездарней Хельги.

И они решили начать врать мне.

Глава 6

От последнего удара колокола, означающего конец дня, до первого утреннего перезвона улицы Гехта пусты. Только патрули стражи мерно печатают шаг по освещенной фонарями мостовой. Краса и гордость города. Гребенчатые шлемы, с которых грозно скалятся драконьи пасти, чешуйчатые кирасы, поножи и наручи – все из светлого металла, чтобы несущих стражу можно было заметить даже в потемках.

Ночные патрульные всегда ходят вчетвером. Двое стражей, шагающих впереди, вооружены палашами и маленькими арбалетами, двое идущих за ними – алебардами. Вооружение их не меняется уже несколько веков. Ружья хороши при выкуривании засевших в укрытии разбойников, когда можно спокойно выцеливать жертву и делать один, но верный, зачастую решающий дело выстрел. На то, чтобы снова зарядить огнестрельное оружие, нужно время. А кто когда видел подснежника, который бы спокойно стоял и ждал? Тетиву арбалета опытный стражник натягивает одним быстрым движением рукояти, столько же потребно, чтобы пристроить бельт на ложе. Даже в королевском войске до сих пор сохраняется полк лучников и арбалетчиков.

Дозорные идут молча, не балагурят, не сплетничают, не подначивают друг друга, как днем. У ночного патруля от собранности и внимания зависит жизнь – самих стражников и тех, кто по каким-то причинам встречает ночь на улице. Патрульные стерегутся не подснежников. Те отбиваются, когда их застают на месте преступления или обкладывают в разбойничьих «ямах», охотятся на беспечных горожан, но напасть на хорошо вооруженный дозор не решится никто. Да подснежники и сами не любят выходить из домов в ночную тьму, предпочитая творить свои дела в закрытых дворах и глухих переулках, но вечером. Силен страх достаться хлыне. Жуткая тварь, похожая на обтянутый обрывками кожи человеческий скелет, на хребет которого чья-то кощунственная рука насадила зубастый череп хищника, прячется на крышах и чердаках. Хлына тиха и стремительна. Легко перемахивает она с крыши на крышу, ползет по стенам, цепляясь когтями за каменные выступы. Выследить, настичь и убить хлыну почти невозможно. По ночам она охотится на одиноких путников.

Всякий в Гехте знает: если уж выгнала тебя судьба ночью из-под родной крыши, так держись посреди улицы, не подходи близко к домам. Иначе беда. Страшная тяжесть обрушивается вдруг на плечи зазевавшегося человека. Удар когтистой лапы раздирает и дробит лицо, лишая жертву возможности кричать. Хлына проворно утаскивает добычу на крышу. Те, кто сумел выжить и вырваться, говорят: пожирать жертву тварь всегда начинает с ног. Не любит падали.

Шаги стражников удаляются. Улица снова пуста.

Я не боюсь хлыны? Боюсь! Боюсь до судорожного всхлипа, до дрожи во враз ослабевших коленях. Но если патруль заметит меня, то уже не отпустит. Буду топать между четырьмя стражниками, пока они не передадут меня своим собратьям, а те – следующему попутному дозору, так и проводят до дома. А мне нужно, мне необходимо сейчас попасть в ратушу!

Завтра с утра Хельга может отправиться в один из храмов Драконов.

Ратушу на ночь не запирают. Люди, служащие здесь на благо города и королевства, уходят и приходят в разное время, и дознаваться с утра пораньше, кто вчера вечером засиделся дольше других и унес общий ключ, – долго и хлопотно. Каждый просто запирает свою комнату.

Замерзшие пальцы долго не могли вставить ключ в замочную скважину, высечь огонь.

Уже разглядывая корешки выстроившихся на полке томов, я испугался: а вдруг нужной хроники нет на месте? Вдруг ее забрал Торгрим или другой служитель ратуши? Вдруг из нее исчезли все нужные мне страницы? Вдруг она просто пригрезилась мне?

Но вот он, вот серый переплет с темными разводами.

Осторожно придерживая лампу, чтобы, не допусти Драконы, не уронить, не пролить горящее масло на хронику, я торопливо перелистывал страницы, разыскивая записи, которые прочел в прошлый раз, но не задумался над ними.

В ту зиму, когда Орм Бъольд ушел из Гехта, тоже было много смертей. Необычных, потому что иначе зачем было бы упоминать о них в летописи, хватило бы записей в обычной городской книге. Потому что хронист неизменно писал «погиб», а не «умер», и указывал возраст ушедших в лед – детей и стариков среди них не было.

Ни один убийца не может прожить больше семидесяти лет и продолжать свои злодеяния. Человек не может. А если? Вдруг Хельга права? Нет, она ошибается! Она должна ошибаться! Пожалуйста, пусть сестра ошиблась!

Если я узнаю, что происходило в Гехте в двенадцатый год правления короля Альбериха Непоседливого, то, возможно, пойму, что творится сейчас.

Вытащив из-за пазухи хрустального дракончика, я согрел чернильницу в ладонях. Имена погибших в год ухода Орма Бъольта переписывал торопливо, не заботясь о ровности строчек и красоте почерка. Тонкие кусочки коры серого дерева так и норовили выскользнуть из-под неловко прижимающей их руки.

Ни одного знакомого имени. Все жившие в одно время с этими людьми сами уже ушли в лед, но есть Флоранса и старый Пер. Они могут помнить.

Неизвестно, где нынче ночует рыжая ведьма, но Пер должен быть на своей башне.

Круглая луна насмешливо таращится в окно. Говорят, в такие ночи нечисть особо лютует… Ратушу и Часовую башню разделяет площадь. Пустая, чистая, только посередине сидит, сгорбившись на низком пьедестале, темная фигура горгульи. Открытое пространство не так опасно. Если не останавливаться, не мешкать, перебегу площадь быстро.