Флоси Кислый умер. Умер ночью, в камере. Тело его обнаружил утром тюремный сторож. Обо всем этом нам рассказал Торгрим, явившийся на двор, где Оле гонял меня с палашом, на несколько минут раньше посланного за Хельгой стражника. Поспешая за сестрой и капитаном Сваном, я растерянно подумал: что же могло понадобиться хронисту в узилище с утра пораньше?

Доктор Олаф Трюг уже ждал нас. Поздоровавшись, он пристроился вместе со мной и Торгримом в хвост процессии, которую собирала стремительно шагающая по коридорам Хельга. Начальник тюрьмы, сторож, стражники, дежурившие в ночь смерти Флоси.

– Кто обнаружил тело?

– Я, хесса Къоль. Завтрак постояльцам нашим разносил, захожу к этому Кислому, а он лежит…

– Мертвый?

– Холодный, как масло с ледника!

– Кто заходил в камеру?

Начальник тюрьмы борется с одышкой, но от Хельги не отстает.

– Когда Нильс сказал, что заключенный мертв, я позвал Торкиля и Хакона. В камеру заходили вчетвером. Такой порядок.

– Трогали там что-нибудь, меняли местами?

– Нет.

– Торкиль и Хакон, вы подходили к Флоси?

– Нет, стояли у двери.

– Ночью все было тихо?

– Тихо.

– У кого были ключи от камеры?

– На ночь я запираю всю связку в ларец, в моем кабинете. Ключи от его двери и ларца всегда ношу с собой. Утром даю связку Нильсу.

– Так было и в это утро?

– Да.

– Все как обычно?

– Все…

Флоси держали в «спаленке», маленьком темном закутке без окон. Поначалу сюда думали запирать особо опасных злодеев, поэтому дверь мощная, толстая. Постепенно душегубы, достойные такого узилища, в мирном университетском Гехте повывелись. В «спаленку» все чаще сажали всякую мелкую шушеру.

Теперь это не камера, а, скорее, убежище. Сюда запирают, пока не проспится, пьяницу и дебошира Драконьего Эйрика, создателя незабываемых петухов и почти всех вывесок в Гехте; здесь пережидает трудные времена бродяжка Флоранса; сюда отправляют «подумать» нашкодивших студентов. Как-то раз и я просидел в «спаленке» почти сутки.

Обстановка здесь небогатая, только узкая кровать у стены да поганое ведро. Ни спрятаться, ни спрятать здесь невозможно.

Но в этой маленькой каменной коробочке ночью погиб человек.

– Хельга, отчего он умер? – спрашивает Торгрим.

– Доктор Трюг говорит, что от страха.

После того как тело Флоси унесли, стражники во главе с Оле обшарили всю «спаленку». Нельзя усомниться в их честности и усердии, но они не нашли ничего.

Оле, Торгрим и я сидим рядком на кровати и почти с ужасом смотрим на расхаживающую по камере Хельгу. Сторож Нильс заглядывает в дверь одним глазом – больше высунуться не решается.

– Флоси умер от страха, – повторяет сестрица. – А накануне кто-то убил Рэва Драчуна. И скупщик краденого знал, кто прикончил вора, не мог не знать! Он боялся так сильно, что спрятался в тюрьме, а ночью… Ночью… Нильс!

– Да, хесса Къоль? – сторож весь спрятался за косяк.

– Когда ты вчера разносил ужин, заходил в «спаленку»?

– Флоси, хесса Къоль, просил лишний раз его камеру не отпирать. Сказал, что еду с собой взял, ничего не надо…

– Ничего не надо! Не тюрьма, а странноприимный дом! Вечером в «спаленке» было тихо?

– Тихо…

– Оле, вчера ты отвел Флоси в камеру, и до утра его никто не видел.

– Побойся Драконов, Хельга! – возмутился капитан Сван. – Уж не хочешь ли ты сказать, что это я до смерти испугал Кислого? Нильс свидетель…

– Почему мы решили, что Флоси умер ночью? Он вошел в камеру, его заперли, а через несколько минут он увидел или почувствовал что-то… Нильс, закрой дверь. Ларс, дай мне лампу.

Темнота поглотила «спаленку». Свет лампы озарял только лицо и руки Хельги. Сестра сделала несколько шагов, почти достигнув при этом противоположной стены. Подняла лампу, оглядываясь. И вдруг, коротко вскрикнув, упала на пол.

Мы бросились к Хельге, но она уже сама поднималась на ноги. Довольная донельзя.

– Вот так оно и было. Увидел. Испугался. Рухнул мешком, возможно, уже мертвый. Флоси думал, что надежно спрятался, но ужас встретил его здесь, и дверь была заперта.

– Я люблю эту женщину! – взвыл Оле. – Речи ее – загадки, и не простым умам постигнуть их! Чего тут можно испугаться, Хельга? Темноты? Плох тот подснежник, кто не дружит с ней. Или Флоси так ужаснуло, что его тюфяк не подходит к здешней кровати?

– Встаньте за мной, – пригласила Хельга.

Словно собираясь поиграть в «ворона», встали мы за спиной Хельги. Сестра снова подняла лампу.

Жуткое зеленое чудовище, вырвавшись из стены, ринулось на нас.

– Драконий Эйрик воистину гениальный художник. У Университета будет очень красивый храм мудрого Видена. Только почему Эйрик нарисовал яростного Троппера зеленым, будто милосердного Леге?

– Подвальная плесень бывает только такого цвета, – взяв у Хельги лампу, Торгрим разглядывал рисунок. – А без нее светящуюся краску не сделаешь. Действительно, гениально. И увидеть можно только в полной темноте, с определенного места и высоко подняв лампу.

– Вот почему при обыске ничего не заметили.

– Сейчас пойду, – проворчал Оле, смущенно задвигая палаш обратно в ножны, – поймаю гада и притащу сюда. Пусть свою мазню стирает или закрашивает! К нему здесь как к человеку, а он стены портит!

– Оставь, Оле, – попросила Хельга. – Надо только предупреждать людей или… Уже никого сюда не сажать.

– А может, сразу с Университетом зданиями поменяться? – проворчал Сван, но было ясно, что ни Драконьему Эйрику, ни его творению ничего не грозит.

Хельга вернула себе лампу и снова отошла от стены.

– Так, значит, Флоси Кислый боялся Драконов…

Сегодня мне выпала работа – разобрать по годам и расставить на полках тома хроник. Кажется, что это легко. Кажется. Стоит аккуратно выстроить ряд от стенки до стенки, как откуда ни возьмись появляется книга, которой по всему полагается стоять на две с половиной полки выше. Изволь снова все снимать… А главное, готов поклясться, что три минуты назад забытого тома в коричневом переплете на столе и в помине не было.

Темные полосы на сером фоне. Не так давно я уже видел подобный переплет. Да это же хроника с вырезанными страницами!

– Торгрим, ты знаешь что-нибудь об Орме Бъольте?

Учитель задумчиво созерцает город за окном.

– Я не знал его самого, но слышал. Орм был учителем моего учителя. В хронике прочитал?

– Да. Там написано, что Орм Бъольт ушел из Гехта, но не сказано почему.

Я хочу рассказать про исчезнувшие страницы, но Торгрим опережает меня.

– Возможно, он не хотел, чтобы люди знали о причинах его ухода. К тому же хронист должен записывать все, но не всегда его рассказ попадает в Летопись.

– А что может помешать?

– Смерть хрониста.

– А если он погибает, не успев что-то занести в летопись? Этого уже не узнать?

– Вся правда, без прикрас и умолчаний, сохраняется в черновиках хрониста. Но всегда ли нужно знать ее? Дом Орма Бъольта до сих пор стоит, нежилой. Люди считают его проклятым местом.

– А современники хрониста, разве не могут они рассказать?

– Немногие из тех, кто знал Орма, дожили до наших дней.

– А Пер?

– Старик с Часовой башни? Пожалуй, он единственный житель Гехта, с которым я никогда не разговаривал.

– Правда?

– Я никогда не поднимался на Часовую башню. Вряд ли там может произойти что-то пригодное для занесения в хроники.

– С Часовой башни можно увидеть весь город.

– Увидеть – да. Но я предпочитаю жить в нем, пробовать и чувствовать. Только так поймешь его жизнь. Ларс, разговоры работе не помеха. Или ты хочешь разбирать хроники до завтрашнего утра?