Личинами занялся сам Пистос: заказал по двадцать масок у разных мастеров. Еще он прислал одежду, которая по виду весьма походила на нашу, только узоры на ней были чудные, непривычные. Хорошо, что оружие не надо было менять!

И вскоре я с пятью ульверами отправился на первое празднество.

1 Аммар — в пер. означает верный, надежный.

Задумка Пистоса удалась на славу!

Стоило ульверам скрыть лица под масками из тонкой кожи, как интерес к нам возрос. И вскоре нас уже ничего не могло удивить на здешних празднествах, столько всего мы насмотрелись. Правда, таких богатых пиров, как в терме, больше не было, но даже гуляния на несколько десятков гостей в Гульборге старались делать весьма затейливыми.

На одном хозяин устроил общую попойку, хотя и сказал, что собирается выбрать лучшие вина Годрланда. И гостям наливали вина, привезенные, поди, с каждого захудалого виноградника в этих землях. Какие-то были крепче, какие — кислее, но уже через несколько чаш все они смешались в бесконечный хмельной поток. Там даже устроили фонтан из вина! И каждый мог подойти, черпануть оттуда и выпить.

Другой господин обожал лошадей и созвал гостей, чтобы те полюбовались его недавней покупкой — великолепным сарапским скакуном с золотой шерстью. Ради веселья он устроил состязания и пообещал тому, кто сумеет перегнать его коня, дорогой самоцвет. Сначала за дело взялись хускарлы, потом хельты, но скакун и впрямь оказался неплох: резво начинал разбег, а потом мчался так, словно его копыта не касались земли. Рысь тогда сказал, что обгонит этого коня, но с одним условием: бежать они будут не один круг, а пять. Поначалу жеребец вырвался сильно вперед, но уже к середине второго круга начал сдавать, Леофсун же бежал ровно, не ускоряя и не замедляя шаг. И Рысь пришел первым!

Однажды нас пригласили на совсем малое гуляние в загородное поместье. Весь двор там был уставлен белыми, золотыми и серебряными статуями в виде голых девок и парней. Мы пили, ели, смотрели на заморских плясуний, виляющих бедрами, а потом вдруг статуи ожили. Может, они и до этого шевелились, но незаметно, а тут прям взяли и спрыгнули с постаментов. Некоторые гости аж вскрикнули от неожиданности. Как потом объяснил Феликс Пистос, это гуляние было в честь забытой богини, которая славила любовь. Наверное, потому те статуи начали приставать к гостям, обнимать их, лезть под одежду. В саду появились еще девки, богато одетые, но в личинах вроде наших, и тоже давай увиваться вокруг нас. Мы отказывать не стали, поволокли девок по кустам и углам. Трудюр ушел сразу с пятью! Его узнавали в любой личине.

Как по мне, на том гулянии, кроме статуй, ничего занятного больше и не было, но Феликс сказал, что девки в личинах — не песчанки и не рабыни, а жены и дочери из благородных семей. Я догадывался, что двух-трехрунные девки вряд ли рабыни, но думал, что они из бедноты и взяты сюда лишь ради веселья гостей, а оказалось, что это нас позвали ради развлечения этих богатых женщин. Вроде как в Гульборге в день той богини женщина могла возлечь с любым понравившимся мужем, и тот не мог ей отказать.

Набианор не запрещал молиться иным богам, по крайней мере, закона против иноверия не было, но подобные гульбища его бог не приветствовал. Неверных жен у сарапов забивали камнями насмерть, а вот фагры бабий блуд грехом не считали.

Чем больше я ходил по всяческим празднествам, тем чаще встречал одни и те же лица, со многими познакомился, научился кое-как вести разговоры на фагрском, к тому же вопросы нам задавали почти одни и те же. Правда ли, что на Северных островах всегда лежит снег? Зачем нам корабли, если наше море вечно сковано льдом? Ходим ли мы там в одних шкурах? Правда ли, что у нас нет жен, и женщины могут ложиться с кем угодно? Спрашивали про богов и про тварей, а еще почему-то многие думали, что у нас там край земли, откуда стекает вода в бездонную пропасть.

На тех пирах я научился заранее чуять залы, где жгут ту вонючую травку, и уходить оттуда, прежде чем начну задыхаться. С одного гуляния пришлось вовсе уйти, так как там весь дом был в клубах дыма, но оно и к лучшему. Там веселились молодые господа, вроде нашего Феликса, и в кувшинах явно подавалось не простое вино.

Через месяц-полтора я понял, почему всякий богатый фагр старается выделиться среди других чем-то особенным: живыми статуями, лошадьми, морскими шуточными боями и иноземными девицами. Потому что гуляний этих там по паре на седмицу! И всем уже всё обрыдло.

Забавно, кстати, вышло, когда вывели рабыню, всю исчерченную шрамами, и сказали, будто она из далекого племени, где все любят вырезать на себе узоры, и будто в тех узорах рассказана вся жизнь от рождения и до смерти. А я узнал ту рабыню. Это Живодер ее когда-то разукрасил да и продал первому попавшемуся торговцу.

И вдруг приглашения закончились. Город затих.

Через Милия мы узнали, что со дня на день ждут приезда Набианора. А еще — что фагры торопились отметить все грядущие события, чтобы не оскорбить ненароком сарапского конунга неуместным весельем. Все же знали, что Набианор поехал в Черные земли ради сражения с тварями. А вдруг у него там нешуточные потери? Вдруг он приедет недовольным? А тут, глядь — фагры пируют чего-то! Не стоит ли растрясти их кошели и забрать подросших сыновей в свое войско?

Вскоре в гавань вошли огромные годрландские корабли с сотнями сарапских воинов, но то еще был не Набианор, то прибыли его соратники. Тогда-то я понял, как выглядел Гульборг сразу после захвата. Почти мертвым. Улицы опустели, из домов выходили только старики да рабы-мужчины, торговцы не голосили, нахваливая свой товар, а молча стояли за прилавком, даже вечно орущие ослы с верблюдами примолкли. Потом воины согнали людей для украшения домов вдоль дороги, где поедет Набианор. На окна и двери повесили здоровенные пальмовые листья, на стены — полотна с желтым кругом и мелкими звездами вокруг него.

А на следующий день в Гульборг вошел и сам Набианор. Ульверов я не пустил и сам не пошел, но слышал, то было весьма пышное зрелище: люди, падающие ниц, Солнцезарные в блестящих доспехах на белых конях, диковинный зверь размером с дом и клыками с ребенка, Набианор в простом белом одеянии с золотым кругом на шее, бой сарапских бодранов, трепещущие знамена. Сам годрландский конунг Алексиос встречал пророка у ворот города!

И снова несколько дней тишины.

Весь город ждал, когда же объявят великие игры в честь Набианора. Это интересовало и меня с ульверами, ведь меж пирами я выкупил тварь для Хальфсена. Вернее сказать, выкупил бой для него на Арене, потому что тварей просто так не давали, лишь позволяли сразиться с ними. Но даже после выкупа убивать можно было не в любой день, а лишь в тот, когда на Арене будут выступления. И ближайшим поводом оказался приезд Набианора.

Изначально я не собирался идти на празднество в его честь, чтобы не мелькать лишний раз перед пророком. Но там будут сражаться мои ульверы, Хальфсен и Лундвар! И я поклялся, что не полезу их спасать, как бы ни пошло дело.

Когда же день игр стал известен, за три дня до его наступления Хальфсен заперся в дворовой постройке, толком не ел, пил лишь воду и почти без отдыха махал мечом. Как по мне, дурь еще та. А вдруг ослабнешь и погибнешь от лап твари? Только наш толмач вбил себе в голову, что без толкового дара станет обузой для хирда. Он будто не замечал, что половина ульверов ходят без дара.

Лундвар ходил злым и огрызался на любое слово. Он ведь проспорил Хотевиту, не взяв ни одной руны за оговоренный срок, и хоть плата была невелика, гордость Отчаянного не позволяла ему так просто примириться с проигрышем. Потому он жаждал выступить на играх! Хотел хотя бы так показать, каков он храбрец и удалец. Дурень! Дагны-то на играх не будет, баб на Арену не пускают.

К слову сказать, нас звали выступить на Арене всем хирдом, даже илиосы предлагали. Уговаривали биться в личинах, мол, такое людям по нраву. И как меня не манило золото, я всё же отказался. Одно дело — пара ульверов, и совсем другое — весь хирд. Я все еще помнил слова Тулле и не хотел лишний раз мелькать перед глазами Набианора. Не допусти Скирир, еще вспомнит нашу встречу в Черных землях!