Тулле задумчиво потянулся к мешочку с костями. Теперь тот изрядно потяжелел, ведь мы привезли жрецу немало твариных частей под руны.

— Жаль, я не видал Набианора и не слыхал его речей. Занятный у него дар, необычный. Думается мне, что он по-иному действует, не так, как кажется поначалу. Набианор не просто слова говорит, а нити протягивает. Где потолще, где потоньше, а где еле заметную паутину накидывает. Может, не по доброй воле он воинов по землям рассылает, дар его того требует. Хочет, чтобы все люди той паутиной были опутаны. Иначе зачем Набианору земли, до которых он и не доберется никогда? Злата-серебра с Бриттланда он много не получит, рабов и поближе отыскать можно. Так зачем? Ради бога, которого и нет вовсе?

— А разве плохо быть конунгом сразу многих земель? Ведь чем их больше, тем богаче живешь, — нахмурился я. Не по нраву мне пришлась мысль о паутине.

— Не всегда это так. Вот был бы ты ярлом, и было бы под тобой три города и десять деревень, а всего людей под десять тысяч, стал бы ты биться за небольшой пустой остров? К примеру, за тот, из-за которого спор между Хрейном и Сигарром был.

Я почесал нос:

— Если бы рядом был и ничейный, то взял бы, а драться за такой, когда три города и деревни? К чему?

— Верно. Богатств тебе он не принесет, только хлопоты: гонять туда корабли за данью, от других оберегать, от тварей оборонять, а толку с него — пара мешков зерна да три козы. А теперь погляди на Годрланд. Видишь, как тут богато живут, золотом платят. Земли тут родят по два урожая за лето-зиму, море с рыбой под боком, а коли руны нужны, так плыви на юг и бей тварей вдоволь. Зачем Набианору Бриттланд? Он для него — как тот остров: далеко, бестолково и без прибыли.

Так я еще на Бриттланд не смотрел. И ведь верно! Это нам, нордам, там неплохо кажется: и зимы теплые, и земли под пашню видимо-невидимо, и луга для выпаса ровные, а не в крошечных долинах в горах. А для фагров и сарапов что? Разве что овечья шерсть гуще, да и то из верблюдов одеяла теплее выходят.

— Значит, дар его гонит в чужие края?

Тулле пожал плечами:

— Поглядеть бы на него. Но пока мне так думается. Про бхаратского мудреца сказать ничего не могу, мало мы про него знаем, да и услышали не от самого иноземца, а от его ученика. Если слова через многие рты и уши прошли, им веры нет.

Мы замолчали. Мимо прошел Лавр с обеспокоенным видом, впрочем, он всегда такой, будто если вдруг успокоится, мы выпорем его за безделье. Слышался басовитый голос Видарссона, он говорил, что нашел где-то в Гульборге норда, что варит пиво, только оно все равно не чета тому, которое варит отец Видарссона.

Я снова потянулся было к дару да вовремя остановился. Бороться же надо!

Хуже всего, что мне и самому было скучно, хоть тоже на арену иди. А внутри так и зудело проверить стаю. Я покосился на Тулле. Если бы он не почувствовал, то я бы все же нарушил запрет, но ведь он же тоже в стае и сразу поймет, что я не удержался. Может, убрать его… О могучий Скирир, что за дурные мысли! Кажется, Тулле во всем прав.

От скуки я прошелся по дому, посмотрел на трэлей, что повскакивали при моем появлении, на храпящего Сварта, на Стейна, что-то вытесывающего из полена. Свое оружие я почистил и наточил, одежду стирают и чинят рабы, стряпают тоже они. Здесь дела никакого не найдешь. Был бы я в Сторбаше, так занялся бы скотом или землей… хотя нынче Нарлов(1) месяц, на Северных островах уже повсюду снег лежит.

Чем же фагры заняты в Гульборге, если не держат скотину? А тут многие не держат, даже бедняки. Неужто все только письменами всякими? Я поглядел, как Рысь перенимает у Хальфсена грамоту… Нелегко это. У Леофсуна аж руки потом тряслись с непривычки, хотя с веслами и мечом он отлично справляется. Но я в это лезть не хотел, довольно и двух умельцев на хирд. Всяко больше, чем в других хирдах.

Может, выпить? Или съесть чего? Или глянуть, где ульверы сейчас?

От тяжких дум меня спасли Феликс Пистос с Милием, внезапно нагрянувшие к нам в дом. Я их не видел с похорон Альрика.

Милий, как обычно, улыбался, а вот Феликс выглядел смурным.

— Уважаемый Кай! Уважаемый Тулле! — воскликнул бывший раб, а ныне вольноотпущенник Пистоса. — Радость от нашей встречи бесконечна, как вода в море. Молодой господин пожелал увидеть вас, и мне посчастливилось сопроводить его.

— Всё никак не пойму, что изменилось после того, как тебе дали волю, — проворчал я, хотя их появление спасло меня от скуки.

— Я уже говорил, что отныне могу…

— Да помню. Жениться, не жениться, нельзя продать, но, как и прежде, ты бегаешь по поручениям Пистоса.

Заговорил Феликс, и Милий вновь стал его голосом:

— Молодой господин хочет спросить совета.

Я махнул рукой, приглашая их сесть на сарапский ковер с подушками, сам примостился рядом, а Тулле и так не вставал. Пистос глянул на нашего жреца недовольно, но прогонять не стал.

— Господин вернулся домой, твердо намереваясь изменить свою жизнь, только это оказалось сложнее, чем он думал. Старые друзья зовут его на встречи, как раньше, видят в нем прежнего Феликса и говорят с ним, как с прежним Феликсом. Он, конечно, может отказываться от веселых пиров какое-то время, но зачастую многие важные решения принимаются именно на таких гуляниях, и раз уж молодой господин желает помогать отцу в его делах, он вынужден ходить туда.

Во время похода Милий говорил с нами просто, а как вернулся в Гульборг, снова начал плести словесные кружева.

— И что? Пусть ходит.

— Молодой господин боится, что не устоит от соблазна и снова выпьет вино забвения. А если он попробует хоть глоток, то уже не остановится. Он говорит, что даже сейчас его тянет к непентесу. И виной тому сам Гульборг, его улицы, запахи, люди. В пустошах такой тяги не было.

Значит, и Феликсу приходится бороться с внутренними тварями. Неужто у каждого своя такая битва? Я глянул на Тулле. А с чем борется он? Впрочем, нет, я не хотел этого знать. Одни лишь боги ведают, что живет внутри жрецов Мамира.

— И что? Он хочет вернуться в пустоши?

Милий рассмеялся:

— Конечно, нет. Может быть, потом. Сейчас он просит даже не совета, а помощи. Говорит, что ему нужен тот, кто сумеет удержать его от соблазна, — бывший раб замолчал.

Молчал и я. Молчал Тулле.

Наконец Милий не выдержал:

— Молодой господин хочет, чтобы ты, Кай, сопровождал его на такие встречи. Либо ты, либо Сварт.

— Чтобы я ходил с ним на пиры, верно?

— Ну да.

— И мешал ему пить?

— Не только пить. Еще играть в кости, ложиться с песчанками, вдыхать дурманящий дым, драться и объедаться.

— Зачем тогда вообще ходить на пиры?

Как по мне, Феликсу тоже скучно в Гульборге, потому он и захотел снова ходить на гуляния. У его отца рабов полон двор, а забот вовсе никаких. Жениться бы ему, так сразу скука бы прошла.

— Молодой господин обещает всегда брать меня, чтобы я помогал понимать их речи. К тому же кто-то может и нанять твой хирд, там люди собираются богатые.

Так-то я уже был согласен, но не успел ничего сказать, как Пистос заговорил снова.

Милий вздохнул и сказал:

— Молодой господин предлагает плату — три илиоса за один вечер.

— Нет, — сразу же отказался я. — За плату не пойду.

Феликс заметно расстроился.

— Молодой господин оскорбил тебя? Потому что предложил золото, как наемнику, а не попросил, как друга? — всполошился Милий.

— Нет, — отмахнулся я. Это ж надо было выдумать такую чушь. — Если я пойду на пир, так чтобы повеселиться там. За золото же придется пить меньше, а присматривать за Феликсом больше.

Словом, договорились мы. Пистос сказал, что я могу брать с собой двоих-троих ульверов, коли захочу, а еще порадовал тем, что мне брить лицо и надевать их смешные платья не нужно.

— Сразу видно, что ты не фагр и не сарап. И если вырядишься, как здешние, они подумают, будто ты стараешься стать фагром, и будут смеяться. А если придешь в своей одежде и с топором, никто смеяться не будет. Все знают о вспыльчивости северных людей.