— Мы бежали в темноте, чтобы встретиться с Джеремаей, — сказала я Люку. — Пресли была так взволнована. Она была так уверена. Она смеялась и улыбалась. Я бросила один взгляд на нашу машину, и струна просто дернулась. Если он нас поймает, мы будем мертвы. Поэтому у меня началась истерика.

Ни один из них не мог меня успокоить. Я была в истерике, плакала и пыталась сказать Пресли, что это неправильно. Что нас поймают. Все мое тело тряслось. Я пыталась вытащить ее сумки из машины, затащить ее домой, но она не собиралась возвращаться в тот дом.

— Я кричала, — сказала я. — Я сказала Пресли, что не уйду. Я не думала, что она поедет без меня, но она села за руль той старой, дерьмовой машины и уехала. Она оставила меня на улице.

— И Джеремая пошел с ней.

— Нет. — Я покачала головой. — Он остался. Из-за меня.

— Что твой отец сделал с тобой?

— Именно то, что причиняло мне боль больше всего. Он чуть не убил мою мать.

Люк закрыл глаза, качая головой. Его плечи напряглись. А руки сжались в кулаки. У меня было смутное подозрение, что он представлял, как душит моего отца.

— Мне жаль.

— Часть меня рада, что я была там, чтобы заботиться о ней. Это означало, что она не потеряла обеих своих дочерей.

Люк потер челюсть. Если он и был не согласен, то держал это при себе.

— Итак, Пресли приехала в Монтану. Джеремая остался с тобой. Но потом он приехал сюда, чтобы найти ее, и они обручились.

— Да. — Я кивнула. — Мы расстались в Чикаго. Он был зол на меня за то, что я не уехала. Он сказал, что не хочет смотреть, как я становлюсь своей матерью, или ждать, пока мой отец выдаст меня замуж за какого-нибудь другого мужчину. Мы много спорили. Я пообещала, что скоро расскажу о нем своим родителям, но подходящего времени никогда не было. И я думаю… Я думаю, ему не нравилось, что это секрет. Секрет, который мне нужно было хранить, контролировать. Потому что папа возненавидел бы его. А может, и нет, я не знаю. Это не имеет значения. Мы расстались, и Джеремая приехал в Монтану и нашел Пресли. Они обручились.

— Ты злилась на нее?

— Да, — призналась я. — Он всегда был моим. Моей единственной вещью, и она отняла его у меня. Оглядываясь назад, я думаю, что просто злилась, потому что у нее хватило смелости, а у меня — нет.

— Что заставило тебя в конце концов принять решение уйти?

— Моя мама. Пресли написала мне, что первого июня выходит замуж за Джеремаю. Я показала его маме, и у нее было такое выражение лица. За всю свою жизнь я никогда не видела ее такой грустной. Даже после ухода Пресли. — Конечно, она была прикована к постели почти месяц из-за папиного наказания.

Многое изменилось после ухода Пресли. Мама стала более задумчивой. И бунтарская жилка, которую всегда носила в себе Пресли, медленно проникла в меня.

Поэтому, когда моя мама сказала мне уходить, я была готова.

— Мама не знала, что Прес выходит замуж за моего бывшего парня. Она не знала, как сильно мне было больно читать то сообщение. Я была раздавлена. Зла. Но мне нужен был этот гнев. И мне нужно было, чтобы мама сказала мне, что это нормально — оставить ее. Она дала мне пачку наличных, которую прятала от папы, и велела мне пойти в туалет во время службы в церкви в следующее воскресенье и никогда не возвращаться.

— Ты разговаривала с ней с тех пор? — спросил Люк.

— Нет. — Я боялась рассказать ей, какой беспорядок устроила. И я боялась позвонить домой и узнать, что папа, наконец, убил ее.

Мама дала мне свободу и поощрила бежать. Чтобы начать новую жизнь. Не было сомнений, что она дорого заплатила за свои действия. И эта плата была произведена напрасно.

Потому что я побежала не в то чертово место.

— Я села в автобус до Монтаны. Нашла Джеремаю в Эштоне. И он оставил Пресли в день свадьбы, потому что я самая худшая сестра в мире.

Люк не стал спорить. Это было очко в его пользу, потому что, если бы он попытался сказать мне обратное, я бы поняла, что он лжет.

— Остальное ты знаешь, — сказала я.

— Знаю?

Нет, он не знает. Но все остальное было моим, и только моим.

Я взяла вилку и, закончив разговор, принялась за холодное блюдо. Когда моя тарелка опустела, я отнесла ее на кухню и поставила в посудомоечную машину.

Люк зашел на кухню следом за мной со своей тарелкой и убрал ее, пока я расправлялась с остатками.

Затем, как я делала большинство вечеров, я удалилась из кухни в свою спальню.

— Скарлетт. — Люк остановил меня прежде, чем я успела пройти мимо гостиной. — Спасибо.

— Не за что. — Я пожала плечами. — Я люблю готовить.

— Нет, не за еду. За то, что доверилась мне. За то, что доверяешь мне.

— О. — Думаю, я и правда доверяла ему, не так ли? Он мог бы многое узнать от Пресли, но в некотором смысле я гордилась собой за то, что рассказала свою историю. Рассказала ее по-своему. — Спокойной ночи, Люк.

— Спокойной ночи, Скарлетт.

Я повернулась и направилась в коридор, но затем остановилась у подножия лестницы. Дерьмо. Его комната.

— Эм, Люк?

— Да?

— Не злись.

— Из-за чего?

Я подавила улыбку.

— Увидишь.

Люк бросил на меня странный взгляд, прежде чем я скрылась в своей комнате и закрыла дверь. Затем я села на край кровати и стала ждать.

Не прошло много времени, как его шаги эхом отдались наверху и приглушенное «Что за хрень?» донеслось сквозь потолок.

Я прикрыла рот рукой, чтобы он не услышал моего смеха.

Не прошло и тридцати секунд, как он постучал в мою дверь.

— Да?

Он толкнул дверь, но не переступил порог. Он также ничего не сказал. Просто выгнул бровь и скрестил руки на своей широкой груди.

— Что? — Я притворилась невинной. — Теперь в комнате стало лучше.

Люк

— Скарлетт! — взревел я. Неужели у этой женщины нет ничего святого?

Я захлопнул ящик, где должна была лежать моя зубная щетка, и вышел из ванной, прошел через свою спальню и изменения, к которым я все еще не привык, затем вниз по лестнице.

Достаточно. С меня хватит. Разве это не мой дом?

Очевидно, нет. За прошедшую неделю я начал чувствовать себя чужим в своем собственном чертовом доме.

Все, чего я хотел, — это каждый вечер входить в свою дверь и видеть, что мои вещи лежат на том же месте, где я оставил их утром. Сегодня, когда я уходил на работу, я думал, что может быть это тот самый день. Что сегодня я не приду домой на минное поле. Она должна была закончить вносить изменения, верно? Я имею в виду, там больше не к чему было прикасаться.

Как же я был неправ. Десять минут назад я поднялся наверх, чтобы положить свой пистолет в сейф и отлить, только чтобы обнаружить еще кучу изменений.

Скарлетт дала мне месяц покоя, но время вышло. Она оказалась здесь в ловушке и, очевидно, решила отомстить.

Мне.

Я должен был это предвидеть. Это была та Скарлетт, которую я вытащил из продуктового магазина. Приводящая в бешенство, упрямая женщина, которая не уважала то, как я организовал свою жизнь.

Когда она заметила, что я спускаюсь по лестнице, она выбежала из гостиной на кухню, делая вид, что ничего не случилось.

— Хватит, — рявкнул я, когда добрался до островка, положив руки на гранит.

— Что? — Она приподняла плечо, одарив меня той же лукавой улыбкой, которую я видел каждый божий день в течение недели.

Я ткнул пальцем ей в нос, открыл рот, но, черт возьми, ее ухмылка превратилась в настоящую улыбку, и моя лекция о личной жизни и границах замерла у меня на языке.

Улыбка Скарлетт была изумительной. Она превращала ее глаза в сверкающие лазурные драгоценности. Черт возьми, она была прекрасна. Раздражающая, но ошеломляющая. У моего разочарования и гнева не было ни единого шанса против такой красоты.

Я вздохнул и направился к холодильнику, доставая пиво. Я работал круглосуточно в течение нескольких недель, и долгие дни подряд выматывали меня. Каждый вечер, уходя из участка, я хотел вернуться домой и расслабиться. Вместо этого я возвращался домой в полной боевой готовности, гадая, что изменилось. Поначалу изменения было легко заметить. Моя спальня. Ее спальня. Вторая гостевая спальня. Гостиная. Затем Скарлетт проявила творческий подход.