— Какое чудо? — не унимался заинтересованный рассказом девушки Стретень.

— Это было после той великой битвы, при Бродах.

— Хватит, Софийка! — оборвала её Арина. — Не стоит в такой хороший день о старых сражениях говорить.

— Но почему же? — удивился гость.

— Понимаете, воспоминания о тех временах бередят мою душу, вызывают дурные воспоминания, для меня это было время печали, но не для моей дочери. — уклончиво ответила Арина.

Сверчок, внимательно следивший за разговором, вмешался:

— Ууу! А пойдёмте лучше в потешный квартал, сегодня вечером в Театре Лиц, дают забавное представление. Посмеёмся, развеемся, а?

— Почему бы и нет? Софийка ты пойдёшь? — согласился господарь Тур.

— Ой, как здорово! — захлопала в ладоши Софийка, она столько слышала о Театре Лиц, но ещё никогда там не была, это было очень дорогое развлечение, не доступное для людей сословия, к которому принадлежала она и её мать.

— Иди переоденься, дочка. — посоветовала Арина и поклонилась гостям. — Простите, я на минуточку.

Арина удалилась, а вслед ей Сверчок крикнул:

— Арина! Распорядись подать носилки. Интересно, услышала она меня? — он нехотя поднялся, поклонился и ушёл в дом вслед за хозяйкой, оставив девушку и своего господаря один-на-один.

Стретень Тур остановил поднимавшуюся с подушек Софийку:

— Погоди, останься. Мне интересно, что случилось, когда тебе было четырнадцать. Закончи свою историю, Софийка.

— Это тайна. — мотнула головой девушка.

— Мужчина? — встрепенулся Стретень.

— Может быть. — Софийка кокетливо опустила глаза в пол.

Сверчок положил руку на плечо Арины.

— Господарь Стретень Тур, очень богат. Продай ему Софийку.

— Она ему совсем не пара. — покачала головой Арина.

— Ты что, женщина, сама на него глаз положила? — с интересом посмотрел в глаза Арине Сверчок.

— Нет, конечно. — Арина лукаво улыбнулась, прижалась к широкой груди мужчины, провела пальчиком по зарослям волос на груди. — У меня уже есть ты.

Сверчок поцеловал Арину в шею, прошептал:

— Ну не упрямься, Арина. Ты же видишь, как господарь Тур смотрит на твою дочь. Если он примет Софийку, мы сможем жить в роскоши, ты и я. Купим дом в Верхнем Городе, мне коня, а тебе целый сундук шёлковых платьев.

Любовники жарко прильнули друг к другу, их губы слились в страстном поцелуе, потом Арина отстранилась:

— Экий ты горячий, Сверчок! Обожди, мне нужно сменить платье и сказать "этому", что мы уходим на весь вечер.

Сверчок фыркнул. "Этим" Арина называла своего мужа — Любомира.

Арина вошла в спальню. На широкой кровати, на перине, в окружении смятых простыней, лежал Любомир. На нём был только шёлковый длиннополый халат, да и тот был покрыт пятнами. Рядом с кроватью, на полу, стоял почти пустой кувшин с вином, из которого Любомир наливал себе крепкий красный напиток в простой латунный кубок.

С тех пор, как переехал в столицу, Любомир сильно изменился: он коротко остриг свои кудри, заплыл жирком и отпустил бороду. Любомиру теперь почти всё время было скучно, но вместо общества людей и столичных развлечений он выбрал затворничество и крепкое вино.

Заметив, что муж снова пьян и бездельничает, Арина брезгливо поджала губы. Она сбросила жёлтое с узором из голубых бабочек домашнее платье и достала из шкафа другое, более нарядное. Тяжелое платье из зелёного бархата с вышивкой из мелкого речного жемчуга, отлично подчёркивало её стройную фигуру и крепкую высокую грудь.

— Куда ты собралась? — спросил жену Любомир.

— Какая тебе разница?

Арина провела ладонями по мягкой ткани, убедилась, что платье хорошо село и сквозь разрезы на рукавах пышно и кокетливо, топорщится исподняя рубашка. Присела к окну, развернула к себе круглое, как блюдо, зеркало, достала из ларца на столике баночки с краской для лица. А потом стала укладывать тяжелую косу вокруг головы, на манер венца.

— Всё ещё пытаешься соблазнить этого молодого дурака, Стретеня?

Он поднялся и уселся на краю ложа и теперь, невесело улыбаясь, наблюдал за приготовлениями жены к выходу в свет.

— Уймись. — отмахнулась Арина, подводя брови. — Я знаю, что делаю.

— Конечно! Ты даже собственную дочь готова продать. Странная ты женщина, Арина.

Любомир отхлебнул из кубка и нахмурился, созерцая отраженные в вине в бокале блики света, укорил.

— Ты разрушила мою жизнь, ведьма!

— А ты тряпка и бесхребетный слизняк! — огрызнулась Арина. — Не стоило мне отвергать Гордея, тогда. Была бы сейчас замужем за мужчиной.

— Ты не забыла? Я всё ещё твой муж! — возмутился Любомир.

— Тогда прекрати ныть и прикажи подать носилки — на четверых.

Любомир нехотя поднялся с кровати и поплёлся исполнять распоряжение жены.

Теперь он часто думал, как бы сложилась его судьба, если бы он вернулся вместе с Гордеем в родную деревню. Любомир, отправился за носилками к Вербному мосту. От реки доносились звонкие голоса молодых прачек, одна из девушек, невысокая льняная блондинка, бросила работу и стояла, заплетая волосы в косу. У Любомира сжалось сердце, он вспомнил Маженну. Подумал, что прежде чем вернётся домой, зайдёт на рынок и, на оставшиеся после оплаты услуг носильщиков деньги, купит ещё вина.

Прошло три года с тех пор, Берендей взялся обучать Гордея. Волхв сумел разглядеть в юноше способности к наукам и воинскому делу. Гордей приняв свою судьбу, оказался весьма прилежным и почтительным учеником. За три года он обучился трём языкам, грамоте и игре на флейте, искусству рунической каллиграфии и рисунку тушью. Эти занятия во многом помогли ему справиться со своим буйным нравом. Ежедневная дисциплина: занятия на плацу гарнизона крепости и в классах школы рун, помогли Гордею возмужать и остепениться. Теперь он готовился принять первое посвящение в малые дружинники Великого Князя. Распрощавшись с учителями и наставниками, Гордей отправился в Артос, в Солнечный кремль, что бы принести присягу князю и получить новое имя.

Церемония посвящения проводилась на территории Солнечного кремля, в Малом Павильоне при храме Первогрома — бога покровителя войны, небесного огня и, как не удивительно, скоморошьего ремесла.

Здесь было удивительно тихо и чисто, по углам двора реяли на высоких шестах флаги-триколоры. Белый, синий и красный — были священными цветами бога громовержца. В эти цвета были выкрашены стрехи и крыльцо храмового павильона. На каменном дворе ни травинки, ни пылинки. Гордея окружали только дерево, металл и камень.

На церемонию посвящения собралось около сотни юношей. Почти все они были одногодками Гордея. Все как один были одеты в широкие, с раструбами от лодыжек и до бедра синие брюки, белую конопляную рубаху, приталенный бежевый жилет с вышитым на спине алой нитью перуном-громовиком. Тонкие и не очень, станы неофитов были перехвачены алыми кушаками с пушистыми кистями шариками на концах. Поверх кушака крепилась перевязь с кольцом для меча. Коротко остриженные головы претендентов покрывали маленькие треугольные шапочки из бархата с оторочкой из беличьего меха. Как и кушак они были цвета свежей крови. Гриди или малая дружина, как их скоро назовут, стояли во дворе Павильона переминаясь с ноги на ногу и не громко переговариваясь между собою.

Но вот из глубин Малого Павильона донеслись трубные звуки, во двор вышли гвардейцы князя в алых кафтанах и при золоченных пиках. Они быстро рассадили во дворе ровными рядами неофитов и церемония посвящения началась.

Под звон литавр, писк и пиликанье дудок, под бой малых барабанов, к замершим юношам вышел жрец Первогрома в ритуальном облачении.

На жреце был объёмный наряд из синих красных и белых полос ткани, на голове широкоскулая белая маска, оскаленная и зубастая, она была чем-то неуловимым похожа на кошачью морду. Сходства добавлял взлохмаченный рыжий парик на голове волхва. На груди, на толстой цепи и на кожаном поясе, на талии волхва были прикреплены два массивных золотых круга. Круги были шириной больше ладони и начищены так, что смотреть на них было больно.