— Не бойся, Маженна, это всего лишь я. Пришёл попрощаться.

— Дядюшка Берендей, вы куда-то уходите? — Маженна вытерла слёзы.

Волхв встревожился, он не спешил отвечать. Берендей зашёл в комнату, поставил шест у стены и прикрыл за собою дверь. Подошёл к койке Маженны, присел рядом, погладил девушку по светлым волосам. Спросил:

— Почему ты плачешь, дочка? Это из-за приставаний этого грязного Роньи, да? Обещаю он больше пальцем тебя не коснётся.

— Нет, это не из-за него. Вот. — Маженна протянула письмо.

Берендей быстро прочёл руны, покачал головой.

— Вот оно как, значит.

Маженна кивнула, горько вздохнула.

— Теперь у меня ни жениха, ни семьи, ни дома. Тут я оставаться одна, без вас дядюшка, опасаюсь. К Ивеке я больше пойти не могу, теперь, когда Любомир женился, я ей никто. А своего дома у меня нет.

Помолчали, а потом волхв предложил:

— Послушай, Маженна, я иду в горы чтобы привести Гордея в Белые Липы. Пора заканчивать с этими облавами. Пойдём со мною. Уверяю в пути твоё горе немного поутихнет, да и Гордей тебе доверяет, вместе нам будет проще уговорить его перестать прятаться.

Маженна первый раз за весь разговор улыбнулась, прильнула к Берендею. Этот старик заменил ей отца и мать, рядом с ним ей всегда было спокойно.

— Я пойду с вами, дядюшка Берендей. Я с радостью помогу вам.

Вот уже которое утро Гордей просыпался до рассвета. Серые клубы тумана укрывали его как толстое одеяло, влажная от обильной росы трава служила периной, а замшелый камень или вылезший на поверхность корень сосны — подушкой. Теперь он спал чутко, поднимаясь раньше, чем ветер приносил со стороны деревни звуки набата облавы. Он начал привыкать к холоду терзавшему его неприкрытое ничем тело снаружи и голоду донимавшему изнутри. Сегодня ему приснилось, что он ест хвою. Счищая грубый верхний слой с длинных сосновых игл он с упоением жевал горьковато-вяжущую сочную мякоть. Гордей тряхнул головой отгоняя навязчивые мысли о еде. Если он рискнёт спуститься по склону чуть ниже, то сможет порыбачить в горном ручье. Вчера уходя от облавы он видел, как солнце золотит серебряные бока, выскакивающих из воды форелей. Вот только чем ловить? Осмотревшись вокруг Гордей приметил длинную раздвоенную ветку, росшую на старом кедре, на три головы выше его роста. Подняв меч, как можно выше над головой, Гордей замахнулся и срубил ветку, а потом зачистил её под острогу. Теперь можно было отправиться на рыбалку.

Вода в ручье была ледяная, она обжигала кожу, пока Гордей осторожно ступая по скользким камням дна, пробирался на середину потока. Меч, который теперь стал его единственным другом и сокровищем, Гордей оставил на берегу, подальше от воды.

Сначала было тяжело, большие рыбины кружили вокруг Гордея, но были слишком проворны, что бы попасть под удар остроги. Измучавшись и добрую сотню раз обругав рыбу, Гордей наконец насадил одну из скользких вертихвосток на острые зубья. Победно воскликнув, он вытащил трепещущую добычу из воды.

В этот момент кто-то позади него захлопал в ладоши.

Всё внутри Гордея похолодело от ужаса. Какой дурак! Он расслабился и забылся, сейчас на него нападут, скрутят и отведут в деревню. Меч слишком далеко — он не успеет ни сбежать, ни дать отпор. Выронив из рук самодельную острогу вместе с добычей, Гордей развернулся на звук.

На берегу ручья стоял маленький человечек с огромной вязанкой хвороста за спиной. Он глупо улыбался беззубым ртом, а в его руках был меч Гордея.

— Положи где взял. Это мой меч! — грозно закричал Гордей.

Мужичок отрицательно мотнул плешивой головёнкой и повторил за юношей.

— Мой меч.

— Делай, что говорю! А иначе я сейчас вылезу из воды и вломлю тебе, дурак! — прикрикнул Гордей.

Он спешно начал выбираться на берег, но скользкий камень под ногой подвёл его и Гордей, не удержав равновесие, упал лицом в бурный поток, подняв тучу брызг.

Мужичок отскочил от кромки воды и, указывая пальцем на ошалелого, мокрого Гордея, начал приплясывать и выкрикивать:

— Дурак! Дурак! Дурак!

Гордей зарычал, как волк, оскалился и ринулся на берег.

Мужичонка завопил и бросился наутёк в высокие заросли папоротника орляка. Меч он и не думал бросать.

Далеко он не убежал — помешал тяжелый груз за спиною. Гордей свалил неудавшегося вора с ног, ударил наотмашь по лицу, разбив мужичку нос. Тот тонко и жалобно заскулил, прося пощады, но у Гордея накопилось столько злости и ненависти к людям, что пред его глазами снова встала алая, туманящая сознание, пелена ярости.

— Ты пришёл, что бы украсть последнее что у меня осталось! Ты один из них! Один из тех, кто хочет меня поймать! — кричал он раз-за-разом нанося удары по лицу и ребрам мужичка.

Гордей не слышал криков о пощаде, он осыпал это тщедушное и визжащее существо градом ударов, вымещая на бедном сборщике хвороста всё свое отчаянье и горе. Только, когда голоса загонщиков и звуки ударов в жестяные гонги стали отчётливо слышны, Гордей прекратил избиение и, подхватив меч, бросился наутёк.

Отовсюду доносился шум прочёсывающих горный склон отрядов. Но волхв не стал идти проторенной сотнями ног дорогой. Он хорошо знал эти места и выбрал одинокую крутую тропу, ведущую к ручью на безлюдном левом склоне горы.

Берендей бодро поднимался по горной тропе, ему было далеко за шестой десяток, но годы не смогли одолеть волхва. Оставив Берендею ловкость и силу, время отступило.

Вокруг алыми и рыжими в крапинку зёвами покачивали головками на тонких стеблях горные лилии, дикий лук выбросил высокие мясистые стрелы, увенчанные лиловыми шарами соцветий. По обеим сторонам тропы кучерявились резные листья папоротника. В воздухе черно-золотыми каплями гудели дикие пчёлы, высоко в ветвях деревьев на разные голоса перекрикивались птицы.

Но Маженна не замечала всего этого великолепия горной природы, она следовала за своим наставником не поднимая глаз от перепаханной узловатыми корнями сосен красной земли.

— Думаешь о Любомире? — спросил девушку Берендей.

Маженна кивнула.

— Всё что тебе нужно знать, что он оказался просто неверен. Забудь его. Всё уладиться, ты ещё молода, у тебя впереди ещё много хороших дней. Ты снова полюбишь.

— Я так не думаю. — покачала головой девушка из глаз её снова потекли слёзы. — Моё сердце разбито, я больше никогда и никого не смогу так полюбить, как любила Любомира.

— Прости меня, девочка. Я старый дурак, снова заставил тебя плакать. Я уже и забыл как это больно, когда тебе разбивают сердце. — вздохнул волхв.

— Вы тоже любили, дядюшка Берендей? Кто разбил ваше сердце? — удивилась Маженна.

— Ну, я ведь не всегда был волхвом. — усмехнулся старик. — И не всегда был старым. Однажды, это было очень давно, тогда я жил в столице, я полюбил девушку. Она была очень красивая, покладистая нравом и добрая, совсем как ты. Но её родители решили, что она должна выйти замуж за человека высокородного, а я придворный писарь, был совсем не подходящей партией для Свенталии.

— Свенталия, какое редкое и красивое имя. — задумчиво произнесла Маженна. — А она любила вас, дядюшка Берендей?

— Больше всего на свете. Но она была хорошей дочерью и пожертвовала нашей любовью ради блага семьи и княжества. А я ушёл с должности писаря, что бы больше не бередить ей сердце своим видом, покинул Артос и приехал сюда, в Белые Липы, что бы забыть мою любовь и научиться мудрости у прежнего волхва.

— Это так печально. И вы больше никогда не виделись со Свенталией?

— Виделись и не раз, но для нас и наших чувств уже было слишком поздно, девочка моя.

— Я тоже хотела бы ещё хоть раз увидеть Любомира. Только на секундочку — попрощаться! — прошептала Маженна.

— Будь осторожна Маженна, боги всё слышат и твоё желание может исполниться. — предупредил девушку волхв.

Они еще немного поднялись вверх по склону и Берендей объявил:

— Ну вот, смотри какая добрая поляна! Здесь мы сделаем привал. Ручей совсем рядом, я поймаю нам рыбы на ужин. Разведи огонь и можешь накопать корней рогоза, чтобы после запечь их в углях.