— Жалкий же у тебя видок, — хмыкнула Маррей, обходя его — раненого зверя, нуждавшегося в её помощи.

Он вздрогнул от невесомого прикосновения волос Маррей и проследил за её движением. Владычица остановилась перед ним и поймала его взгляд. На миг ей почудилось, что он наслаждался её присутствием.

Отец Сетт подозвал Рейвана, наложил новую повязку, а после отпустил. Когда кзорг ушёл, Маррей развернулась к старому хранителю.

— Нельзя тянуть, — сказала она. — У него жар, гной в ране — он долго не протянет. Нужно сделать всё сегодня.

— Хорошо, что ты взялась лечить его, — произнёс отец Сетт со вспыхнувшей в глазах злостью. — Циндер назначил его хранителем крепости и своим преемником. Поэтому, если желаешь оправдаться в глазах гегемона, у тебя есть такая возможность.

— Не хотела бы я ничего делать для блага Харон-Сидиса, но кзорг ранен и нуждается в помощи, — ответила Маррей.

— Мне бы не помешала хоть малость твоего сердечного сочувствия, — пробормотал отец Сетт, проковыляв к столу. — А то кзорги воют, когда я к ним приближаюсь.

Старый хранитель достал из ящичка тонкие ножи, изогнутые иглы и разного размера щипцы. Разложив их на столе, он взглянул на Владычицу.

— Хорошо. Это всё понадобится, — кивнула Маррей. — А ещё чистые бинты и нитки.

Отец Сетт открыл другой ящичек — и свитки пергамента, лежащие скопом на краю стола, посыпались на пол. Маррей наклонилась, чтобы поднять их. Взгляд её застыл на пятнах засохшей крови под операционным столом. Владычица вздрогнула, представив себе страдания, что перенесли кзорги, успевшие здесь побывать.

— Я очищу инструменты над огнём, — сказал отец Сетт. — Мне потребуется некоторое время.

— Хорошо, — кивнула Владычица. — Я хочу знать ещё одну вещь. Какие зелья, помимо Причастия, ты давал ему за последнее время? Не хотелось бы мне навредить Зверю своими снадобьями.

— Я давал ему только Причастие.

— Сетт, вспомни хорошенько — это важно. Вы же давали ему снадобья, что лишают памяти, воли, желаний?

— Я сказал: ничего. Он был слишком слаб, когда вернулся. Ты же видела его рану. Я не давал его телу дополнительных испытаний — здесь, в стенах Харон-Сидиса, эти снадобья не требуются. Мужские желания, наоборот, способствуют лучшему выздоровлению! А лишать памяти Циндер его больше не намерен, — отец Сетт многозначительно взглянул на Владычицу. — Почини ему руку, Маррей, пусть идёт на войну.

— Вот поганец! — выругалась Владычица.

Отец Сетт широко раскрыл глаза — так неожиданно было увидеть Маррей в распалённых чувствах.

— Ты на меня гневаешься? — проговорил он, попятившись к столу.

— Нет, не на тебя, Сетт, — вздохнула Маррей. — Ты сделал всё разумно. Я вылечу ему руку.

Отец Сетт кивнул и развернулся к столу, чтобы разжечь огонь в чаше.

— Скажи, где этот кзорг? Я позову его, — произнесла Маррей после некоторых раздумий.

— Не беспокойся, Владычица, на это есть рабы.

— Нет, лучше я сама. Говори.

Отец Сетт опасливо замялся, поглядев на Маррей, и по её виду понял, что лучше ответить на вопрос.

Она не стучалась. Резко отворив дверь, возникла на пороге кзоргской кельи. Рейван был один: сидел на полу, прижавшись к стене. Их взгляды встретились — и она убедилась, что он ничего не забыл. Маррей схватила со стола попавшуюся под руку утварь и со злостью швырнула в него.

— Ах ты! Тебя не лишили памяти! — воскликнула она.

Рейван поднялся и увернулся от летящей кружки. Через мгновение — и от второй.

— Ты даже хуже, чем я думала! — негодовала она. — А ну, перестань вертеться, Рейван!

Кзорг застыл и выпрямился. Но Маррей ничего больше не кинула в него.

— Знаешь, Рейван, мне ничего не стоит пойти сейчас к твоему гегемону и рассказать ему о том, что ты творил в Хёнедане! О том, как ты встал в битве на сторону риссов! Я боюсь представить, что Циндер сделает с тобой, хранитель крепости!

Рейван поглядел на Маррей. В его глазах читался не страх разоблачения, а укор за правду, ведь он сражался на стороне слабых. И они оба это знали.

Маррей стало стыдно за свои слова. Нет, она не поступит с ним так, не выдаст его секрет. Но оскорбления, что кзорг нанёс ей как женщине — и не просто женщине, а набульской Владычице, — он должен искупить.

— Ладно, — вздохнула она. — Встань на колени, поцелуй мне руку, тогда я прощу тебя за поведение в Хёнеданском зале. Ты сильно оскорбил меня тогда.

Маррей устремила гордый взгляд вбок, на каменную стену. Рейван стоял в нерешительности, но затем приблизился. Воздух между ними снова наполнился тягучим напряжением.

Рейван опустился на колени у ног Владычицы. Он медлил. Маррей громко вздохнула от томительного ожидания, но смотреть на кзорга не отваживалась.

Холодную руку Маррей бросило в жар, когда Рейван коснулся ладони: сперва только воздуха над ней, а потом губами. Но вместо короткого почтительного поцелуя он взял в рот её пальцы.

Маррей стало горячо. Возбуждение растеклось по венам, распалив костёр внизу живота. Она подумала, что сильно ошиблась в способе наказания для него. А когда Рейван двинул языком по подушечкам пальцев, то страсть во всём теле вспыхнула, словно сухой хворост в ожидании огня — ей захотелось упасть рядом с ним. Рейван извинялся и делал это очень искренне.

Маррей, наконец, собрав всю волю, отняла руку. Рейван поднимался с колен медленно, задевая грудью её тело. Она предположила, что он намеренно прикасался к ней дольше, чем она позволила.

— Не лги мне больше никогда, — победно прошептала она.

— Не лгать? — произнёс он и поглядел на её губы, не скрывая желания.

Лицо Маррей запылало сильнее, но взгляд оставался твёрдым. Она сомкнула губы, не находя, что ответить. Руки у неё задрожали.

— Я кзорг, — вздохнул Рейван. — Уходи, Владычица.

Маррей поняла, что он никогда не рассчитывал на чью-либо любовь, да и не имел на то права. А она, подчинившись своему уязвлённому самолюбию, заставила его признаться в слабости и желании. Маррей смотрела на него, никем, кроме неё, не целованного, и ей сделалось стыдно за ненужные упрёки. Она впилась в его губы.

Рейван ответил. Набросился страстно, ведомый неутолимым голодом. Его руки смяли её тело в жадном объятии. Пальцы его ловко развязали тесьму платья, и он принялся целовать её обнажённую грудь. Маррей не ожидала столь страстного ответа и упёрлась руками в его плечи, затаив дыхание. Она не решалась ни оттолкнуть, ни принять его.

Сладостное чувство разрасталось в ней, и Маррей померещилось, что он был бы ей хорошим мужем. Но тут же эта мысль обожгла Владычицу. Она испугалась, что совершает кощунство перед Богиней, предаваясь страсти с тем, от кого не сможет родить. А значит, любовь эта — бессмысленна и бесполезна.

Всё сильнее упираясь бёдрами в её бёдра, Рейван поглядел Маррей в глаза, сгорающий от страсти и уязвимый перед тем, чего не мог иметь. Маррей крепко прижала его к себе. Она задыхалась от тяжести, с которой была вынуждена смирять желание. И Рейван тоже задыхался.

— Нельзя, — прошептала она тихонько. — Как бы нам обоим этого ни хотелось, стоит остановиться.

Рейван прервал её слова поцелуем, беря её губы в свои, проникая в неё языком, надавливая бёдрами ещё сильнее, а затем поднял Маррей на себя, уперев в стену. Она почувствовала, что вот-вот он потеряет разум и овладеет ей. А если это случится, то кровь его сольётся с её кровью.

— Достаточно, — произнесла она, испугавшись того, что он её не послушался. — Остановись! Ты убьёшь меня! — воскликнула она.

Маррей была напугана и дрожала от страха перед кзоргом, перед его силой и безумством. Напугана собственным безрассудством.

Отстранившись, Рейван поглядел на Владычицу с нежностью. И она поняла, что он не собирался причинить ей вред: его одежда была в том же виде, он не собирался ничего в неё вставлять, кроме языка...

— То, что ты делаешь, похоже на насилие, а не на ласки, — произнесла Маррей.