В глазах обоих воинов горела вражда, они оскалились точь-в-точь как два зверя, готовые порвать друг другу глотки.

— Я дал слово, и я его сдержу! — произнёс Рейван.

— Поглядим!

Рейван ушёл. Лютый развернулся к Ингрид и посмотрел на неё так, словно собирался выдать очередную насмешку над нелепостью её вида. Она отчаянно старалась выглядеть внушительно, но кольчуга и доспех были слишком широки и висели на боках. Лютый вздохнул, и взгляд его вдруг сделался снисходительным. Он протянул Ингрид руку, помогая подняться.

— Он дал тебе слово и сдержит его, — повторил Лютый слова Рейвана. — Какая преданность! Ингрид, не доверяй ему, прошу тебя! Слово кзорга ничего не стоит.

Лютый поднял с пола меч и поглядел в отражение серой стали.

— Я бы прогнал его прочь из Хёнедана, но его меч, — Лютый махнул клинком в воздухе, — нам очень бы пригодился! Ведь он — Зверь из Эскелле. Он бывал в битвах, подобной той, что нас ждёт.

— Откуда ты это знаешь, Лютый? — По телу Ингрид побежали мурашки.

— Видел его шрамы. От зубчатых топоров эскеллийцев. Ты ведь слышала о той истории? Все слышали…

Ингрид не удивилась. С первых дней знакомства она чувствовала страшную силу и потаённую боль, заключённые в Рейване. Она очень надеялась, что когда-нибудь он во всём ей откроется, доверится...

Принявшись снимать доспехи, Ингрид села на скамью верхом, как это часто делали мужчины. Лютый возмущённо поглядел на неё.

— Не дело девке так рассаживаться, — буркнул он. — Другие тебя могут не так понять.

— И как же меня можно понять? — подняла она сверкающие глаза.

— Ингрид, я не понимаю, чего ты хочешь добиться, — сказал Лютый, разведя руками. — Хочешь показать всем, что ты сильная? Что ты главная? — сощурился он. — Шла бы ты замуж и сидела как пожелала бы… на муже в спальне. Но здесь… — Лютый поглядел на стены оружейной, — здесь тебе не место, женщина!

Ингрид покраснела, соображая, что ответить наглому галинорцу, но её мысли прервали тревожные звуки рожков с башен. Лютый и Ингрид выбежали во двор.

— Набулы замыкают кольцо. Мы в осаде! — говорили воины вокруг.

Праздничным и отрадным был день, когда в крепости растапливали баню. Но Ингрид не получала от купания большого наслаждения, потому что вынуждена была слушать болтовню женщин, выдерживать их глупые расспросы и насмешливые взгляды.

Ни разу не было так, чтобы кто-нибудь не скосил глаза: «Где же твоя грудь?» или не потрогал её крепкие руки, ставшие такими от воинских упражнений. Даже всегда сдержанная Маррей однажды завела с ней тревожный разговор.

— У тебя слишком мужская фигура: широкие плечи и узкие бёдра, — произнесла Владычица. — Тебя ничего не беспокоит в твоём женском самочувствии?

Ингрид подняла взгляд на Маррей: та стояла напротив, обнажённая, и намыливала себе плечи. Её тело было слишком костлявым, по мнению Ингрид, — все рисские женщины были куда мясистей. Но худоба не мешала Владычице обладать красивой фигурой и круглой, пышной грудью с торчащими сосками.

«Такая только и призвана кормить младенцев, — смутилась Ингрид. — Не зря эта женщина зовётся Верховной жрицей Великой Матери и женой царя».

Предстоя перед истинно женской красотой, Ингрид растерялась, не решаясь говорить о своей беде. Однако взгляд Маррей был столь глубок и проницателен и вызывал доверие — Ингрид склонилась к её уху.

— У меня редко бывает очищение, — тихо произнесла она. — Я знаю, что у женщин это происходит каждую луну, но у меня бывало всего несколько раз. Но на самом деле меня это не беспокоит — мне и так хорошо.

— Но ты ведь не беременна?

— Нет! — покраснела Ингрид. — Рисские женщины не ложатся с мужчинами до брака.

— Великая Мать признаёт браком действо, а не слова, — усмехнулась Маррей.

— Это не наша богиня. У нас принято иначе.

— Иначе — это когда борешься за внимание низкородного воина, который ко всему ещё и другой обещан? — снисходительно произнесла Владычица. — Ты влюблена в него.

— Как ты поняла?! — Глаза Ингрид распахнулись, а щёки вспыхнули.

Маррей поджала губы.

— Я видела, как он укладывает тебя на землю во время ваших тренировок, а ты долго глядишь ему вслед.

Ингрид съёжилась оттого, что Владычица так легко поняла то, что она сама про себя ещё до конца не понимала. И больше всего теперь Ингрид захотелось чем-нибудь досадить Маррей за её чрезмерную самоуверенность и всезнающий взгляд.

— Ты сильно ошибаешься! — выпалила Ингрид. — Нет у него невесты! Он ко мне всё то же самое чувствует! Мы очень близки.

Ингрид нахохлилась сильнее, не зная, куда деться от жгучего взгляда Владычицы. Собственное обнажённое некрасивое тело теперь смущало её ещё больше.

— Что же тогда мешает случиться любви?

— Мне не до любви! — напряглась Ингрид. Мускулы на её теле отвердели. — У меня есть предназначение!

— Ты ещё так юна, Ингрид, — грустно улыбнулась Маррей. — Но скоро ты повзрослеешь и поймёшь, какое предназначение самое важное для женщины. Мне бы не хотелось, чтобы ты поняла это слишком поздно.

— Мне не нужно ничего понимать. Я вижу, что почитают тех, кто силён, а не тех, кто стряпает у очага!

— Ах вот почему ты так увлечена мужскими занятиями. Ты полагаешь, что станешь от этого сильнее и любимей?

— Моя бабка Аслог предрекла мне стать первой над всеми волками Нордхейма!

Маррей покачала головой.

— Тебе незачем для этого идти против своей природы. Женщина и без того имеет над мужчиной огромную власть. Женщины рожают мужчин, пускают их в себя, даруя им всё, что они ищут. Без женщины не было бы мужчины, не было бы любви и самой жизни. Подумай об этом.

Маррей участливо погладила дочь вана по голове и замолчала. Пространство между ними заполнилось силой её снисходительной доброжелательности.

Ингрид рассердилась на проявленную к себе, как ей показалось, жалость, оттолкнула Владычицу и спешно принялась одеваться.

Рейван проснулся от рвотного позыва. Он быстро сел, пытаясь успокоить внутренности. Вокруг на скамьях, посреди развешанных щитов, мечей и доспехов, спали рисские воины. Рейван схватил плащ и, подминая его под себя от боли, тихо стёк на пол. На четвереньках он пополз к двери казармы, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха.

На миг он застыл у изголовья мирно спавшего галинорца и подумал, что лишь один удар кинжала мог бы спасти его от всё сильнее одолевающего зова Причастия. Рейван рассчитывал, что грядущая битва с набулами заберёт Лютого, а он заберёт его голову. Но если битва в скором времени так и не разразится, тогда Рейван убьёт своего врага ночью без всякой чести и сбежит.

«Ещё день, — подумал Рейван. — Потерплю ещё один день».

Уже несколько недель они находились в осаде. Набулы подтянули к стенам Хёнедана большое воинство и боевые орудия. Обитатели крепости ожидали, что им на помощь придут войска соседствующих ванов, но никто не приходил. Нордхейм, самый близкий из всех, стоял всего в нескольких днях пути, но был словно в другом, не осаждённом мире.

Холод ночи вернул Рейвана к жизни. Он вдыхал загустевший воздух полной грудью, ощущая воцарявшееся внутри спокойствие. Кровь перестала гудеть в ушах, и он расслышал тишину.

Рейван обвёл взглядом погружённый во тьму двор. Ни звёзд, ни луны не было, и даже ветер будто спал. Замерший воздух редко пробуждался глухими, далёкими раскатами грома. На цитадель медленно, но неотступно надвигалась гроза. Отряды воинов, дежуривших на стенах, надеялись успеть сдать караул до того, как боги устроят в небесах охоту, обрушивая яростные сверкающие копья на землю.

Завернувшись в шерстяной плащ поверх исподней одежды, Рейван медленно побрёл по двору: заснуть всё равно бы уже не удалось. Сапоги остались в казарме, и теперь он ощущал под ногами благостный холод сырой земли.

Остановившись у колодца, кзорг сделал глоток из черпака. Вода была ледяная, тягучая, как будто липкая. Она наполняла живот, но не утоляла жажду.