— Почему так, Матушка? — тихо прошептала Маррей. — Почему меня всюду преследует смерть? Почему люди убивают друг друга? Они сошлись в поединке — жив ли кто-то из них теперь?

Маррей закрыла лицо руками и опустила голову. В детстве всё было просто. Во дворе их галинорской усадьбы росли яркие сочные цветы. Над золотистыми полями пшеницы носился тёплый ветер, и под его игривыми порывами дружно волновались колосья. По небу медленно плыли сияющие облака. Потом пришёл набульский царь Годард и привёл кзоргов. Земля после них долго полыхала пламенем и пахла смертью. Маррей было всего пять лет.

Осиротевшую девочку пригрели жрицы Великой Матери. Однажды храм, где жила Маррей, посетила Владычица Иделиса и узрела в ней истинный дух Богини. Владычица избрала Маррей будущей женой своему сыну Виггу в надежде, что дочь галинорцев, родив царю наследника, присмирит бунтующих соплеменников с новой властью.

Но Иделиса ошиблась. Маррей не смогла простить царям кровавых завоеваний, не смогла простить разорение своего дома и смерти близких. Не смогла она стать милосердной к тем, кто превратил её народ в рабов.

«Дэрон не заслужил смерти от руки кзорга, — подумала Маррей. — Столько лет он выживал с ними бок о бок, столько горя понёс от них. Он заслужил счастье и мир, а не боль. Молю Тебя, Великая Мать, хоть бы он был жив!»

Положив озябшие ладони в руки Богини, Владычица вгляделась в её мирное светлое лицо. Застывший каменный взгляд был полон любви и приятия.

Маррей охватили тяжёлые мысли. Она не понимала, почему убийца, чудовище, кзорг вызывает у неё то же самое человеческое сострадание, какое случается ко всему живому? Она вспомнила, с каким трепетом он глядел на Ингрид, когда она, раненая, лежала у него на руках, и объятие, которым он согрел её на холодном ветру крепостной стены, но тут же с гневом отбросила эти мысли. Злость от обмана была ещё слишком сильна.

И всё же Маррей тревожилась: жив ли он?

Когда под небом воцарилась чёрная безлунная ночь, Владычица вышла на храмовый двор, освещённый лишь призрачным звёздным сиянием. Она смахнула с глаз непристойную влагу, направляясь в покои.

Но вдруг услышала тяжёлые шаги за спиной.

Через мгновение мрак распахнул объятия, схватил её, заткнул рот и поволок к темноте под деревьями.

— Только не кричи. Это я, — прошептал Лютый.

Маррей скинула с себя его руки и развернулась. То, как воссияли её глаза, было видно даже при скудном свете звёзд.

— Ты живой?!

— Живой.

Владычица обняла лицо воеводы и прижалась к его бороде. Он расплылся в блаженной улыбке, но Маррей этого не увидела.

— Значит, ты убил его? — спросила она.

— Марр… — покачал головой Лютый, всматриваясь в лицо Владычицы, скрытое в темноте. — Он жив. А я мёртв: запомни.

Маррей прильнула к его груди. Слёзы бесстыже потекли по её лицу, но она радовалась, что тьма скрывает их.

Лютый чуть слышно заскулил, когда Маррей потревожила его рану.

— Что с тобой? — взволновалась она.

— Я срезал свою метку и отдал ему.

— Я могу осмотреть твою рану?

— Ничего не надо, Марр, — буркнул воевода. — Вернее — только одно. Я пришёл попросить тебя: не выдавай его Циндеру. Если гегемон узнает, что Рейван творил в Хёнедане, — ему конец.

— Ты считаешь меня настолько вероломной?

Лютый побоялся ответить вслух и только вздохнул.

— Ясно. Значит, до сих пор не можешь простить, что я ушла.

Над их головами пронеслась летучая мышь. Прохладный ветер скользнул по лицам и потрепал волосы. Вдали заворковала ночная птица, нарушив тишину.

— Ты правда хотела... с Рейваном? — произнёс воевода.

— А ты всё знал про него с самого начала и посмеивался? — фыркнула Маррей и отвернулась.

— Над ним, — ответил Лютый. — Не над тобой. Я ведь знаю, как это важно для тебя: жрица, долг, делю ложе с кем пожелаю…

Воевода поправил Маррей ворот плаща, и под его пальцами зазвенели бусы.

— Я рад, что ты носишь мой подарок.

— Перестань, а то снова поссоримся, — отмахнулась она от его рук.

— А мы не помирились, — грозно ответил Лютый.

Маррей промолчала.

— Я просил тебя остаться… — тихо проговорил воевода.

— Я не могла.

— И теперь не можешь?

— И теперь не могу — я жрица, у меня долг, меня ждут люди, — холодно произнесла Маррей. — Тебе стоит поскорее вернуться в земли риссов. Иначе ты подставишь и себя, и… его. Возвращайся к своему вану Ингвару и жене…

— Ингвар мёртв! — прорычал Лютый. — Ты не знаешь?! Вигг разгромил Нордхейм!

Владычица оцепенела.

— Моя жена и дети мертвы... — добавил воевода.

Зубы Лютого заскрежетали, и гневное дыхание вырвалось из ноздрей.

«Слишком много для него! Слишком много!» — в груди у Маррей провернулся опустошающий жёрнов. Она подалась к Лютому и крепко сжала его руку.

— Мне жаль, — произнесла она.

Несмотря на желание разделить скорбь, голос Владычицы прозвучал сухо.

— Я сказал тебе всё, что хотел, — отнял руку воевода. — Теперь возвращаюсь на войну…

Полы плаща Лютого шелестнули на ветру: он развернулся уйти.

— Пусть Великая Мать хранит тебя, — прошептала Маррей ему вслед.

— Пусть она лучше тебя хранит, ведь это ты ей служишь, — донеслись с ветром его слова.

Полдень пылал в небе, и напёкшаяся земля источала миражи над дорогой, тянувшейся среди чёрных обветренных скал. Рейван горел изнутри и прятался под капюшоном плаща от знойного солнца. От немощи он то припадал к спине коня, то снова выпрямлялся. Вскоре бессилие окончательно одолело его — и он сгорбился в седле, обняв лошадиную шею.

Харон-Сидис показался вдали за скалами, венчая тесное ущелье, и вскоре раскрыл кзоргу свои объятия двумя острозубыми бастионами. У самых ворот, при попытке спешиться, Рейван рухнул с коня на раскалённый песок. Оперевшись одной рукой о землю, а вторую, окровавленную, прижав к телу, он захрипел — кровь шла у него горлом.

Из ворот вышел облачённый в чешуйчатый доспех страж и опрокинул пришельца на спину. Остриём копья он ловко раскрыл полы плаща и вспорол рубашку. Отыскав клеймо на груди, он кивнул остальным. Подошли ещё двое стражей и подняли кзорга за руки. Рейван закричал от боли, и стражи опустили его на землю.

Медленно, хромающей походкой к ним приблизился отец Сетт — хранитель крепости.

— Кого к нам принесло? — отец Сетт откинул с головы чужака капюшон. — Ох, Зверь! Ну и погрызли тебя!

Старый хранитель извлёк из-за пояса Рейвана свёрток, раскрыл его и обнаружил между двух плотно прижатых друг к другу дощечек кусок завядшей кожи, на которой стояла рабское клеймо Харон-Сидиса.

— Это не голова, — сказал он. — С кого ты срезал эту плоть?

Отец Сетт покрутил свёрток в руке и понюхал.

— Смуглая кожа. Похожа на галинорскую. Ты всё-таки добрался до её полюбовничка? Циндер будет рад. Но ещё сильнее будет рад царь Вигг!

— Сетт… — прохрипел Рейван. — Помоги мне!

Побелевшая кожа кзорга блестела на солнце от выступившей испарины, он весь дрожал. Дыхание не вмещалось глубоко в его тело, и сердце трепыхалось из последних сил. Мышцы скрутило спазмами, чёрные вены вздулись на лице, шее и груди.

— Отнесите его в процедурный зал, — приказал отец Сетт стражам. — И осторожно с плечом: серьёзная рана.

Старый хранитель захромал впереди кзоргов. Войдя в зал, он бережно расчистил операционный стол и приказал уложить на него Зверя. Рейван был в сознании и страдал от бессилия перед неторопливостью отца Сетта, который отрешённо гремел инструментами на соседнем столе. Боль пронзала Рейвана миллионом острых игл и отдавала в глазах яркими вспышками, вырывая его из реальности происходящего на краткий освободительный миг. Он извивался под её натиском, и двое кзоргов держали его, чтобы он не двигался, пока отец Сетт затягивал ремни.