— Возможно, так оно и есть. О чем с ними  может говорить такой мудрец, как  Горгий? Самый лучший человек среди местных, это какой-нибудь спартанец, который даже читать не умеет или кто-то вроде местного торговца скотом.  О, великие Боги! Я  тоже думаю, что они правы, и пройдет еще немало времени, прежде чем они  смогут с ними сравниться.

К этому времени вокруг воцарила суета. Слуги стали приносить еду. Праздник начался.

Теплый запах мяса, прогорклого жира и острых специй, смешался с ароматом роз и пронзительным запахом дорогих сирийских духов, которыми были надушены богатейшие коринфские вельможи.

Воздух был тяжелым и душным. Щеки у всех покраснели. Полиникос с интересом наблюдал, как капли пота образовывались на массивном черепе Хореона.  Вельможный торговец ел жадно, причмокивая толстыми губами.  Его быстро  обслуживали и ловко подавали  его любимые блюда, соусы и приправы два молодых раба, еще мальчика; у них были красивые детские лица, и они были похожи на маленьких богов.  Хореон был большим гурманом, и поэтому на каждый пир приводил  своих рабов, знавших его вкусы и которые заботились о том, чтобы их хозяин был полностью удовлетворен.

Полиникос обратил внимание на невинную красоту этих молодых рабов. У одного из них было смуглое лицо и темные волнистые волосы, словно обсыпанные золотом; он немного напомнил ему Диосса. Лишь в черных, больших глазах кроме печали, у маленького раба можно было увидеть  еще и собачий страх который с пристрастием ловил  малейшего признака гнева на лице хозяина. Это было не очень приятное зрелище и Полиникос с отвращением отвернулся.

Первая часть праздника уже заканчивалась. Постепенно темнело. Они уже приступили  к шестому или седьмому кругу  приема пищи с отборным мясом, и слуги уже зажгли лампы, висевшие над столами.  В ближайшее время должен был начаться симпозиум, вторая часть застолья, долгие часы  со сладостями,  вином и нежной выпечкой, долгие часы приятных песен, рассказов и  танцев, которые так любили греки. Симпозиум -  само это слово вселяло радость.

— Симпозиум! Симпозиум! - начали скандировать гости. Глаза людей загорелись. Произошло некоторое замешательство.  Сердца пирующих обрадовались, когда наступило время послышать стихи и музыку,  и увидеть, как разливают вино, которое слуги уже  вносили в кувшинах и кратерах. Где-то в сторонке зазвучали дрожащие струны лиры и арфы  под нетерпеливой рукой музыкантов. Гиппонакс взял в руку свиток  и начал его просматривать. Через минуту, после объявления симпозиума, он должен был  начать читать свои стихи.

Перед вельможными гостями, сидящими на тронах,  поставили маленький резной золотой  лидийский кратер.  В нем не было вина,  а только жетоны с именами пирующих, и один из них, выбранный по жребию, должен был стать симпозиархом  - председательствовавшим на пиру.

Это был торжественный, праздничный момент. Только после этого и после жертвоприношений принесенных богам, можно было начинать пить божественный напиток  Диониса. Однако гости и сейчас тайно выпивали, поскольку в зале. было очень жарко, а вино, которое приносили прямо из подвалов, было сладким и холодным. Слуг не хватало, чтобы во время убирать остатки и расставлять. кувшины и кубки с вином.

В суматохе один из прелестных сирийских мальчиков, раб  Хореона споткнулся и разлил содержимое чаши, которую держал в руках, на мантию-хламиду своего хозяина.

И тут произошло нечто ужасное.

Бедный раб побледнел как холст, отступил на полшага, весь дрожа и бормоча какие-то неразборчивые слова. Эти слова Полиникос не разобрал, но увидел, как лицо Хореона вдруг покраснело от ярости и он, взревев, схватил кубок и яростно ударила им по голове ребенка.

Послышался короткий вскрик, глухой удар треснувшего черепа о резьбу кубка и  наступила тишина.

Гости вскочили со своих мест. Гнусный поступок известного купца ошеломил всех. Но никто не осмелился произнести, ни слова. Хореон немного оправился и сказал: — Простите меня, друзья мои, извините меня за неуклюжесть моего идиота-раба, за то, что он расстроил вас. —   Потом, оттолкнув убитого ногой, обратился к прибежавшим слугам: — Уберите его,  и дайте мне новый плащ.

Затем он тяжело сел на свой трон.

Гости последовали его примеру. Они медленно вернулись на свои места.

Призывы к симпозиуму начались снова.  Один только  Гиппонакс скрутил и убрал свиток со своими стихами.

— Я не привык читать стихи на бойнях, — сказал он презрительно.

Полиникос сидел как вкопанный.  Он так побледнел, что, казалось, потерял сознание, капли пота выступили у него на лбу, руки дрожали, как в лихорадке. Он смотрел, как Хореон счищал грязь рукой, не отрывая глаз от мантии, как слуги уносили маленького сирийца с безвольно поникшей красивой головкой и распущенными волосами, как  кто-то вытирал кровавые пятна с напольных плиток.

И вдруг он почувствовал, что все в нем забурлило, что в нем поднимается какая-то слепая волна, непримиримая волна ненависти, которая  хватает его за горло и начинает  душить, притупляя сознание и поднимая его с места.  Полиникос,  ничего не видя перед собой, ничего не слыша, и не желая ни о чем думать, спокойным медленным шагом подошел к столу, за которым сидел Хореон,  взял  тот же кубок и швырнул его прямо в большое, потное, ненавистное лицо.

Кто-то крикнул, кто-то коротко и судорожно рассмеялся.  Полиникос  на мгновение замер, лишь слегка моргнув своими голубыми глазами. Затем он вернулся на свое прежнее место. Его никто не остановил.

Килон и Клеомен вскочили со своих стульев и схватили его за руки.

— Что он наделал, идиот! — в ужасе прошептали они.

Гиппонакс серьезно посмотрел на него, затем хлопнул в ладоши.

— Наш победитель Игр пьян, — крикнул он, — опьянел с первой же чаши! —  Затем он наклонился к Полиникосу и прошептал:  -  Беги, несчастный, беги скорей. Помогите ему, афиняне.

— Конечно, он пьян! — повторили остальные гости вслед за Гиппонаксом.

— Надо же так  напиться! — воскликнул Калиас, внезапно появившийся там.

Хилон и Клеомен схватили Полиника за руки и повели его к дверям. Полиникос шел, как в оцепенении, не зная, куда и зачем он идет.

Калиас толкнул его сзади: — Быстрее, дурачок, быстрее. Беги, пока еще цел.

Внезапно он оставил Полиникоса  и вернулся к Хореону. Торговец выглядел ужасно. Изо рта с выбитыми зубами на подбородок стекала кровь, смешанная с соусом. Лицо его побагровело от ярости и боли, вены вздулись, глаза, когда-то выпученные, теперь почти вылезли из орбит, ямочки на щеках провалились.

Он жестом подозвал слугу.

— Я задыхаюсь!  — закричал он.

Его окружали друзья и слуги. Один из них обнажил грудь под одеждой, остальные лили ему на голову воду, все сбивчиво наперебой что-то говорили.  Калиас встал между ними, искоса наблюдая, не вышел ли уже Полиникос из зала.

Полиникос прошел через двор в сопровождении афинян.

Слуги расступились перед ними, они предположили, что один из пирующих был болен и возвращался домой. Полиникос действительно выглядел больным, был смертельно бледен, рот его был сжат, он ничего не говорил, только дрожал всем телом.

Когда ни вышли на улицу Клеомен закричал: — Что ты наделал, безумец?!

— Я только жалею, что не пробил ему череп.