Шок проникает в мое сердце при звуке ее слез, заставляя тело онеметь, в то время как мой разум гудит.

— Мел, что случилось? — Требую я, хватаясь за оконную раму для устойчивости.

— Пожалуйста, ты должен простить меня, — умоляет она, и ее слова снова разрывают зияющую рану в моей груди.

Но она так расстроена, что мне трудно соображать. Что, черт возьми, происходит?

— Я не имела в виду ничего из того, что сказала прошлой ночью, — торопит она.

Ни хрена подобного, Шерлок. Я понял это довольно быстро, когда она выставила меня за дверь, как только появилось более выгодное предложение. Но почему она звонит, чтобы извиниться? И какого хрена она плачет? Это действует на меня так гулко, инстинктивно, что мои мышцы вибрируют от напряжения, готовые броситься в бой, как только я смогу определить, какая неведомая угроза нависла над ней.

Но уродливая правда заключается в том, что я, скорее всего, и есть та угроза, из-за которой она плачет.

Вздохнув, я пытаюсь взять свои эмоции под контроль.

— Послушай, Мэл, я все понимаю. Я ушел, — говорю я категорично, слова словно яд на языке. — И тебе не нужно извиняться. На этот раз я понял все четко и ясно. Я больше не буду тебя беспокоить, так почему ты плачешь?

— Н-нет, это не то, что я… — Мэл делает глубокий, вздрагивающий вдох, успокаивая себя, пока у нее не начался приступ гипервентиляции. И когда она снова заговорила, то, кажется, вновь обрела подобие контроля. — Пожалуйста, Глеб, мне нужна твоя помощь, — шепчет она, и паника и отчаяние в ее тоне разливаются по телефону.

Мое сердце замирает в груди, а волосы поднимаются на затылке.

Черт. Она в беде.

— Где ты? — Требую я. Все мысли о боли от моей потери и отказа исчезают при мысли о том, что она в опасности.

— В туалете для девочек в "Жемчужине", — говорит она, делая еще один рваный вдох.

— Ты ранена? Ты одна? Тебя кто-нибудь трогал? — Черт, почему мне кажется, что я вырываю зубы, чтобы узнать, какая помощь ей нужна? Дерево протестует под моими пальцами, и я отпускаю оконную раму, прежде чем оторвать ее от стены.

— Нет, я в порядке. Я в порядке, — торопит она. — Я одна. Я пришла сюда, чтобы позвонить тебе, потому что не знала, что еще делать.

Похоже, она снова на грани срыва, и если это произойдет, я могу просто сойти с ума.

— Дыши, Мэл. И расскажи мне, что, черт возьми, происходит.

— В-винни пришел ко мне на работу сегодня вечером…

Я тяжело сглатываю, глаза закрываются, и я изо всех сил стараюсь не замечать смысла этих слов, подавить мысль о них вместе, о том, что он мог сделать с ней, чтобы она впала в такую панику. И вдруг я отчетливо осознаю, что она не ответила на мой вопрос о том, прикасался ли к ней кто-то.

Чертово животное.

Я разорву его на части.

— Он сказал, что отдаст Габби на удочерение, как только мы поженимся, — вздыхает она, и слезы снова текут быстро и сильно.

Господи, я не припомню, чтобы Мэл когда-нибудь плакала, и слышать, как она распадается на части из-за своей дочери, когда она находится за сотни миль от нас, а я не могу ничего сделать, чтобы ее утешить, — просто мучительно.

— Я не могу выйти за него замуж, Глеб. Не могу. Я никогда не смогу отказаться от Габби, но он не позволит мне взять ее с собой. — Еще один всхлип подкатывает к горлу, но она продолжает, полная решимости выплеснуть все наружу. — Я боюсь ему сказать. Он кузен мистера Келли и… и я думаю, что он может сойти с ума. Я не знаю, что он может сделать, если я не выйду за него замуж…

Сердце бьется о ребра, я поворачиваюсь и бегу к двери. Саша просто смотрит мне вслед, в его золотом взгляде сквозит понимание. И когда я достаю ключи из чаши возле входной двери, я почти пропускаю следующие слова Мел.

— Прости меня, пожалуйста, Глеб. Мне очень жаль, и мне очень нужна твоя помощь.

Хотя я уверен, что она говорит это только потому, что отчаялась и беспокоится о безопасности своего ребенка, я не могу ее отвергнуть. Я никогда не смогу отвернуться от Мэл.

— Я уже в пути, — обещаю я. — Но мне понадобится время, чтобы добраться туда. И по пути мне нужно будет забрать несколько вещей. Тебе угрожает какая-нибудь непосредственная опасность?

— Н-нет, не думаю.

— Винни не угрожал тебе? Он подозревает, что ты не хочешь выходить за него замуж? — Спрашиваю я.

— Нет, я была слишком напугана, чтобы сказать ему об этом. Я сказала ему, что мне нужно в туалет до окончания перерыва. Потом я пришла сюда, чтобы позвонить тебе.

— Ты молодец, Мэл, — заверяю я ее. — Ты сможешь собраться с силами, чтобы закончить смену?

— Да, — уверенно отвечает она, хотя я все еще слышу дрожь в ее голосе.

— Хорошо. Это даст нам немного времени. Если никто не подумает, что что-то не так, они будут меньше следить за тобой. Как думаешь, ты сможешь собрать вещи и подготовить Габби к завтрашнему утру? — Мои ноги быстро спускаются по бетонным ступенькам моего кондоминиума, неся меня к подземному гаражу и моему байку, припаркованному у двери.

— Я все сделаю, — заверяет она меня.

— Хорошо. Я буду там, как только смогу, чтобы забрать тебя. А пока никому об этом не говори. Понятно? — Дойдя до своего Triumph Daytona, я закидываю ногу и поднимаю подставку.

— Да, — пробормотала она. — Мне нужно идти. Мой перерыв окончен.

— У тебя все получится, — заверяю я ее.

— Глеб?

— Ммм…

— Спасибо, — вздыхает она.

Я тяжело сглатываю, отбивая волну эмоций, которая грозит поглотить меня.

— Всегда.

Как только звонок заканчивается, я снова беру трубку, стремясь как можно скорее отправиться в путь.

— В чем дело? — Петр отвечает на русском, его тон хрипловат. Он знает, что я не стал бы отвлекать его драгоценное семейное время, если бы это не было важно, поэтому сразу перешел к делу.

— Мне нужно одолжить машину… и автокресло. И если ты чувствуешь себя щедрым, мне бы не помешал совет/

34

МЭЛ

Запихивая одежду в ту же сумку, с которой я бежала из Нью-Йорка три года назад, я прислушиваюсь к счастливым звукам, которые издает моя дочь, завтракая с Киери. Эта женщина — святая, она согласилась присмотреть за Габби без колебаний, даже не спросив, зачем мне может понадобиться дополнительная помощь. Без Киери я бы не справилась, и у меня сердце замирает при мысли о том, чтобы оставить ее. Но я должна. Я не могу остаться. Альтернатива будет слишком ужасной.

Желчь поднимается в горле, и я с трудом сглатываю при мысли о том, что когда-нибудь выйду замуж за Винсента Келли, что когда-нибудь выношу его ребенка.

Я скорее умру.

А оставить Габби? Отдать ее в приемную семью?

Ад скорее замерзнет.

Я никогда не смогу пройти через это.

Я не могу выйти замуж за Винни.

Я знаю, что мои причины согласиться на это были оправданы. Я готова на все, лишь бы спасти жизнь Глеба. Я солгала. Я разбила собственное сердце и заставила себя смотреть, как он уходит из моей жизни. Потому что это было все, что я могла сделать, чтобы защитить его. Но я не откажусь от своей дочери. Ни за что. Ни ради кого. И как бы ужасно я себя ни чувствовала, повернувшись и умоляя Глеба о помощи, я не знаю, что еще могу сделать.

Габби издаёт яркое хихиканье, заставляя мои губы растянуться в улыбке, несмотря на мои страдания. Я не могу дождаться, когда смогу забрать ее отсюда. Теперь, когда я чувствую, что стены смыкаются, я благодарна за то, что у меня есть выход, кто-то, кого я знаю, поможет мне выбраться из беды, несмотря на все, что я сказала.

Я собираюсь принести Глебу самые большие извинения после того, как все это будет сказано и сделано.

И надеюсь, он меня простит.

Но боль, которую я причинила, мое предательство отраженное на его лице в ту ночь — это не то, от чего, я уверена, мы сможем отмахнуться.