От меня не ускользает ирония, что если бы я пошел по своему первоначальному пути в жизни, то мог бы глубоко похоронить в ней яйца сегодня вечером за пару тысяч баксов. Просто платил бы за удовольствие, не заботясь ни о чем на свете. Потому что она вальсировала прямо в будущее, которое могло бы быть моим, и чувствовала себя как дома.

Но я ушел из этой жизни. Потому что я хотел быть лучше. И вот теперь она здесь, предлагает это удовольствие одному богу известно кому еще. Возможно, тому чертову кузену Келли, который лапал ее сегодня во время выступления.

— К черту, — рычу я, мой характер берет верх. — Я забираю тебя с собой в Нью-Йорк. — Засунув руку в карман, я достаю бумажник и трясу им перед ней. — Если ты хочешь продать свое тело, то хорошо. Я куплю его. Цена меня не волнует. — Вытащив пачку наличных, я сую ей в лицо сотню. — Сколько?

— Мне не нужны твои деньги, Глеб, — говорит Мэл, и голос ее дрожит.

И если бы меня не переполняли темные, ядовитые эмоции, я мог бы расстроиться. Но я слишком далеко зашел. Я не могу остановить себя. Отделив стодолларовую купюру от пачки, я загибаю пальцы вокруг выреза ее платья, засовывая деньги в лифчик.

— Этого должно хватить хотя бы на поцелуй, как ты думаешь? — Требую я.

Слезы застилают ее темные глаза, а по красивому лицу пробегает боль. И меня пронзает чувство вины. Но этого недостаточно, чтобы остановить меня. Зажав одной рукой ее затылок, я обхватываю ее за талию и с силой притягиваю к себе. Наши губы смыкаются, и по моему телу пробегает электрический ток, разгоняя мертвое сердце. Мне опасно приятно обнимать ее и снова целовать.

Мне хочется попробовать ее на вкус, но я не решаюсь на это. Потому что я опасно близок к тому, чтобы переступить черту. И если я это сделаю, то никогда себе этого не прощу.

Мэл задыхается, ее тело прижимается к моему, а ее руки сжимают воротник моей куртки. Ее губы расходятся, и на мгновение наши языки встречаются в страстном поцелуе. Он зажигает мою душу, воспламеняя каждый нерв в моем теле, и я оживаю.

А через секунду она отталкивает меня от себя со всей силой, на которую только способна.

Я позволяю ей, настороженно наблюдая за тем, как она глубоко, судорожно втягивает воздух, отчего ее грудь вздымается. В ее глазах пылает жар.

И после всех тех раз, когда она сдерживалась, она дает мне пощечину.

19

МЭЛ

Прикосновения Глеба — как наркотик, его поцелуй — укол адреналина прямо в сердце. Было бы слишком просто упасть в его объятия и забыть о борьбе, забыть о своих страхах, забыть обо всем, что стоит между нами. Но я так разозлилась на него за то, что он предположил, что я обратилась к проституции, что полностью потеряла контроль над собой. Ладонь жжет: я ударила его так сильно, и я вижу, как кончики моих пальцев окрашивают его светлую кожу в красный цвет. И хотя я сожалею об этом, когда он поворачивает лицо, чтобы снова встретиться с моими глазами, я не буду извиняться.

— Никакие деньги, которые ты можешь предложить, не убедят меня продать себя тебе, — шиплю я.

Ни одна сумма, которую кто-то может предложить, не будет достаточной. Он должен знать, что после всего, через что мне пришлось пройти, я ненавижу идею быть проданной, как скот. Неважно, кто покупатель или продавец. Я не продаюсь. Это оскорбительно и унизительно, что он вообще предложил это. И стодолларовая купюра в моем лифчике жжет мне плоть.

— Почему? — Глеб бросает вызов, его голос низкий и смертоносный. — Думаешь, я не смогу доставить тебе удовольствие? — Предлагает он, и мое сердце замирает, когда он приближается ко мне, делая шаг вперед каждый раз, когда я отступаю назад. — Потому что я знаю обратное, Мэл. Может, ты и забыла нашу ночь вместе, но я — нет. Ты хочешь меня, так почему бы не позволить мне заполучить тебя?

Черт возьми, одна мысль о сексе с Глебом превратила меня в лужу желания. Как он вообще мог предположить, что я способна забыть ту ночь, когда он лишил меня девственности, я не знаю. Это был не только самый приятный опыт в моей жизни, но и ежедневное напоминание о нем — благословение, которое делает мою жизнь достойной.

Габби.

Мысль о моей дочери прерывает мой голос, останавливая мою реплику до того, как она сорвется с языка. Но Глеб еще не закончил. Преследуя меня, как пантера, он медленно идет за мной вглубь комнаты, загоняя меня в угол, как будто инстинктивно.

Исчез тот осторожный, оберегающий Глеб, который занимался со мной любовью той ночью. Этот мужчина передо мной — яростный, непредсказуемый, опасный. И все же мое тело жаждет его прикосновений. От страсти его поцелуя меня охватывает жар. Мое сердце отчаянно колотится, и я не могу понять, от страха это или от желания.

— Уверяю тебя, я могу удовлетворить тебя гораздо лучше, чем этот самодовольный урод в "Жемчужине", — говорит Глеб, его голос ровный, выражение лица пассивное. Тем не менее, его глаза говорят мне, что я нахожусь на неизведанной территории. И если я не буду следить за своими действиями, то могу потерять свою жизнь.

Винни? Он не может быть серьезным. Так вот в чем дело? Глеб ревнует? Разочарование вспыхивает, сталкиваясь с пограничной паникой, когда я упираюсь спиной в дальнюю стену его комнаты.

Конечно, Глеб может удовлетворить меня лучше, чем этот извращенец. Я даже не сомневаюсь в этом. От одной мысли о том, что Винни может прикоснуться ко мне, у меня мурашки по коже. Единственный мужчина, которого я когда-либо жаждала, единственный мужчина, которого я даже представляла, что хочу, это Глеб. Но все не так просто.

Я уехала из Нью-Йорка не просто так. Потому что любой мужчина, даже Глеб, хочет обладать мной. А я отказываюсь всю жизнь находиться в рабстве. Я не хочу такого примера для своей дочери.

Поэтому я поднимаю подбородок в знак неповиновения, упираюсь руками в стену возле бедер для прочности и делаю единственное, что может остановить Глеба, пока я не проиграла битву, бушующую внутри меня.

— Ты думаешь, что ты такой хороший любовник? — Бросаю я вызов. — Тогда почему мне было так легко уйти?

Глеб замирает в двух шагах от меня. В его умных зеленых глазах мелькает сомнение, а обида и растерянность едва ли не сильнее, чем я могу вынести. Но он не отступает. Вместо этого он изучает мое лицо, читая меня с таким интимным уровнем восприятия, что я могу быть обнажена, моя душа выставлена на всеобщее обозрение.

— Я тебе не верю, — пробормотал он, прижимаясь предплечьем к стене рядом с моей головой и приближая свои губы к моим на расстояние волоска.

Мое дыхание сбивается, сердце колотится так сильно, что кажется, оно может просто разорваться, и я теряю всякую способность говорить, поскольку его близость переполняет мои чувства. Тело в бешенстве, а разум пытается вернуть контроль. Но я так запуталась в своих желаниях, что не могу заставить себя что-либо сделать.

Я должна быть в ужасе, потому что он слишком близко, его тело прижимает меня к стене, даже не касаясь меня. Но я жажду его с почти болезненной потребностью. Кислород вырывается из моих губ, дыхание сбивается, и я напрягаюсь, ожидая, что он сделает дальше. А его пронизывающие зеленые глаза держат меня в плену.

Мои глаза делают все без моего разрешения.

Опустившись к его губам, они дают молчаливое подтверждение, которое я отказываюсь давать.

И на этот раз, когда Глеб целует меня, у меня не хватает сил оттолкнуть его.

Ошеломляющий голод разрывает мое тело, когда его губы захватывают мои, а его язык проникает внутрь моего рта с жадностью, которая приводит меня в ужас. Но не в том смысле, в котором я думаю. В моей жизни было слишком много мужчин, которые прикасались ко мне без моего разрешения. Но в этот раз Глеб словно выхватил слова прямо из моего сознания.

Поцелуй меня.

Мне очень хотелось этого, но я до сих пор так зла, что никогда бы не сказала. И прежде, чем я успеваю сообразить, что делаю, мои пальцы пробегают по мягким волосам Глеба, зачесывают его голову и завивают темные локоны его стрижки.