Владыка потянул за шнур, висящий в изголовье, и тяжелая ткань, с шуршанием ухнув вниз, плотной стеной окутала ложе. Впившись взглядом в самоцвет и, четко разделяя слова и тщательно выговаривая звуки, Дербетан громко произнес старинное заклинание. Тусклое сияние Луны Вечности усилилось, заполняя все пространство под балдахином, заставляя лежащего человека зажмуриться от слепящего голубого света.

Когда через непродолжительное время полог поднялся, на кровати лежал мужчина не старше сорока лет. Точнее, тридцати девяти — именно столько было Дербетану, когда он стал владыкой Дусан-Дадара. И именно к этому возрасту каждое новолуние возвращала его Луна Вечности. Новый виток жизни. До следующей ночи Обновления.

С наслаждением, до хруста в суставах, потянувшись, Дербетан спрыгнул с ложа, засмеялся — густо, громогласно. Нагое ширококостное тело, заросшее темным волосом, полнилось животной мощью. Он любил этот миг — миг осознания себя молодым и сильным. Начиная с рассвета, его тело начнет стареть, и к следующему новолунию он снова станет стариком. Но сейчас в его жилах бурлит кровь, а чресла наливаются тяжелым огнем вожделения.

Теперь можно было впустить Янсире, которая уже ждет за дверью. Владыка нетерпеливо грохнул кулаком в гонг- его царственное семя, неистово рвущееся наружу, не должно проливаться попусту.

В тот же миг дверь распахнулась, и в сопровождении пятерых вооруженных гэкеров в комнату вступила закутанная в покрывало женщина. Оставив её в опочивальне владыки, стража отступила за дверь, плотно закрыв створки.

— Янсире, — послушная низкому голосу повелителя, женщина сбросила покров. Наложница из далекого Килота — со смуглой кожей и длинными черными волосами, собранными в высокую прическу. Мать двух его дочерей. Еще молода, но время скоро возьмет свое.

Дербетан опрокинулся на кровать, повелительным жестов вытянул руку в сторону Янсире. Прикрыл глаза, нетерпеливо ожидая почувствовать на себе тяжесть её тела. Но вместо этого он вдруг ощутил короткий удар в шею под ухо, и обмяк в пугающей слабости. Все, что он смог — открыть глаза. Янсире, вскочив на ложе и набросав под себя гору подушек, потянулась к Луне Вечности. Дербетан обомлел от такого поворота, и попытался закричать, но из его горла не вырвалось ни звука, как он ни старался. А тем временем его наложница, орудуя выдернутой из волос шпилькой, поддела самоцвет и выковырнула его из углубления. Камень упал ей в руки, и Янсире спрыгнула с кровати.

Послав воздушный поцелуй Дербетану, она набросила покрывало, укрыв под ним Луну Вечности, и дернула шнур балдахина. Владыку окутала непривычная, и оттого страшащая, темнота. Через непродолжительное время он услышал звук гонга, услышал, как открываются двери, выпускающие воровку. Но совершенно ничего не мог сделать. Никто до самого утра, до того момента, когда повелитель в обновленном облике почему-то не выйдет к своим гэкерам, не посмеет войти и поднять балдахин.

Стражники сопроводили Янсире до женской половины, ворота в которую открыла гаремная стража. Наложница проскользнула за ажурную решетку, и дальше пошла одна. Начальник караула неодобрительно сдвинул брови — ему предписывалось передавать женщин в руки главного евнуха. Но эту никто не встречал. «Скорой старости ему, — выругался про себя капитан. — Ладно, то, что делается за этим порогом — не моя забота». Он зевнул и пнул норовящего задремать стража — до утренней смены оставалось еще пять часов.

Янсире вошла в свои покои, огляделась и сняла покрывало. С интересом разглядывая украденный камень, она подошла к кровати. На ней, поджав колени к груди, тихо спала точная копия Янсире. Двойник бросил рядом с ней шпильку, с легким сожалением пожав смуглыми плечами. Силуэт воровки дрогнул, поплыл, и вместо неё в покоях наложницы Владыки Дуссан-Дадара возник стройный светлокожий черноволосый мужчина. Тонкие губы растянулись в неровной улыбке.

— Хорошо, что Дербетан безынициативен в отношениях со своим гаремом, — фыркнул Астид. — Не хотелось бы отдуваться за тебя.

Присев на ложе рядом со спящей женщиной, он прикоснулся к ней и не отнимал ладонь до тех пор, пока тихое дыхание не прекратилось, а грудь не перестала вздыматься. Взяв шпильку, полукровка коротким сильным ударом вонзил её в уже холодное тело.

Затем он бережно завернул похищенный камень в серый кусок плотного холста, крест-накрест перевязал сверток тонким кожаным ремешком, закрепил его у себя под мышкой и перекинул ремень через плечо. Надел шаровары, розово-голубую хламиду, подпоясался кушаком, на котором позвякивала связка ключей. Сунул ноги в мягкие синие туфли без задников, бросил последний взгляд на наложницу и двинулся к дверям. По мере того, как он шел, менялся его облик — уменьшился рост, округлилось под одеждой тело, длинные черные волосы укоротились, превратившись во взлохмаченную пепельно-седую шевелюру. Худое остроносое лицо сменилось круглой физиономией с обвисшими брылями, а серые глаза приобрели желтовато-коричневый цвет, подернувшись частой сеткой капилляров.

Переваливаясь на пухлых ногах, толстяк неторопливой походкой прошел по коридорам гарема. У решетчатой двери его встретил недовольный начальник караула.

— Ты должен был встретить наложницу.

— Я делал обход. Не думал, что Янсире так скоро вернется, — пожал плечами фальшивый евнух. — Придержал бы её, пока я не приду.

Брови капитана поползли вверх.

— Придержал?! Наложницу повелителя? Чтобы меня приковали на утесе? Ты в своем уме, Падхар?

— Я пошутил, — ответил тот без улыбки. — Открой дверь.

— Шутки у тебя… вонючие, — гремя ключами, бросил охранник вслед удаляющемуся Падхару.

Широкие винтовые лестницы вывели евнуха на внутренний дворцовый двор. Каменные стены колодцем высились над ним. Он без опаски пересек двор, миновал следящих за его передвижением гэкеров, и даже не взглянул в сторону внешних ворот — до наступления утра никто в них не войдет и не выйдет за них. Евнух шел в дворцовый каземат. Стражу в нем в отсутствие заключенных не ставили. Двери подались легко и бесшумно, и полукровка нырнул в тишину тюрьмы, нарушаемую лишь грохотом волн о скалы. Ни стона, ни шороха — в немногочисленных тесных камерах, высеченных прямо в недрах утеса, было пусто. В Дусан-Дадаре не было иного наказания, кроме смерти. С вынесением приговора не медлили, более одного дня осужденных в тюрьме не держали. В конце коридора сквозь широкое отверстие мерцало звездами ночное небо. Евнух шагнул на выступающий над бездной настил, приблизился к краю, взглянул вниз. Подъемный механизм, на котором гэкеры спускались отсюда вдоль отвесной скалы, чтобы приковывать к ней осужденных, был слишком громоздок. Даже если бы и удалось провернуть тяжелый ворот, грохот массивных цепей мог привлечь ненужное внимание. Но об этом похититель знал давно.

К нему вернулся прежний облик. Он снял хламиду и бросил её в коридор. Туда же полетели ключи и туфли. Оставшись в одних шароварах, черноволосый проверил, насколько прочно закреплен узелок с трофеем, сделал несколько взмахов руками. А потом, разбежавшись в три шага, сильно оттолкнулся от края настила и прыгнул. Цепко ухватившись за вмурованное в отвесную скалу толстое кольцо, подтянулся на нем. Подобрал ноги, примерился, оттолкнулся от скалы и совершил новый прыжок вбок и вниз. Рука ухватилась за цепь, которой был прикован к скале неведомый преступник. Его скелет, почти дочиста исклеванный, закачался, гремя о скалу. Хрустнули рассыпающиеся кости, и, вывалившись из пут, полетели вниз, в беспокойные волны. Беглец, нисколько этим не смущенный, спустился по свободно повисшей цепи до следующего казненного. Прополз поверх его тела, еще плотного, но уже источающего смрад. Ухватился за кольцо у ног трупа, и, собравшись, прыгнул к следующей цели — в сторону и вниз.

Расстояние от самого нижнего кольца до поверхности воды было не менее двадцати локтей. Черноволосый уперся ногами в скалу и повис на одной руке, свободно опустив вторую. Мокрые шаровары облепили ноги, обрисовав напряженные мышцы. Повернувшись к морю, беглец пристально вглядывался в темные волны. Он восемь раз поменял руки, прежде чем увидел ожидаемое. Над белым барашком очередной волны темным пятном мелькнула лодка. Черноволосый взялся обеими руками за кольцо, глубоко вздохнул несколько раз и, толкнувшись в скалу напружиненными ногами, бросился в море. Гибкое тело изогнулось в полете и вошло в воду под идеальным углом почти без всплеска. Вскоре его голова показалась на поверхности. Он упорно и стремительно греб туда, где мелькала в волнах лодка. А море, разъяренное опрометчивостью и бесстрашием пловца, несло его обратно, стремясь расплющить о скалу и присоединить его останки к бесчисленному числу других.