— Не-немедленно уходите, — неожиданно перешёл на «вы» депутат. — Вы-вы хоть понимаете, кто я?

Крупная дрожь сотрясала тело Казакова, из-за чего он приобрёл весьма нелестное сходство с чихуахуа. Поэтому его угрозы вызвать охрану звучали так же убедительно, как лай декоративной собачки. Данный факт прекрасно осознавал и сам председатель думы, но не тявкнуть было нельзя. Статус не позволял промолчать.

— П-последний раз п-повторяю!

Казаков перешёл на высокочастотный писк, ставящий под угрозу уничтожения стеклянные поверхности в радиусе полукилометра. Гемофобия, красочные описания смерти друзей и страх перед раскрытием коррупционных схем довели депутата ровно до того уровня, какой нужен был Оксане. Если она правильно разыграет карты, то получит все ответы прямо здесь и сейчас.

«И что это значит? Можно поконкретнее? А хотя, знаешь, не утруждай себя».

Сыщица наклонилась над Казаковым и похлопала того по плечу с максимальным доступным ей дружелюбием. Затем без всякого предупреждения девушка замахнулась и со всей силы ударила мужчину ладонью по лицу. Звон от пощёчины оказался настолько громким, что все присутствовавшие сразу оглохли. Хотя, быть может, это просто старик перестал скулить, и в кабинете повисла тишина.

— Начинайте говорить правду, Анатолий Филиппович.

С Колей Игумновым я познакомился в классе пятом, когда с родителями переехал в Акдольск, Мы сразу подружились. Ну, знаете, так бывает. Мотоциклы любишь? Да. Я тоже. И вот вы уже не разлей вода. Дети недолго думают, выбирая с кем дружить.

Когда закончили школу, мы уже были скорее братьями, а не друзьями. Прошли к тому моменту через все огни, воды и трубы. Дрались до крови и выбитых зубов минимум раз в месяц. Трижды влюблялись в одних и тех же девок. Знали друг о друге больше, чем о самих себе. После армии Коля поступил в Политех, а я по настоянию родителей — в Мед. С медициной у меня не срослось, я не понравился декану, и она меня выжила с факультета. Тогда я решил перевестись к Коле. Там тоже было не очень, но когда рядом друг, это уже не так и страшно.

В институте Коля познакомил меня с Элей Аргуновой и Наташей Мухиной с архитектурного. Он поначалу ухаживал за Элей, но она ему отказала. Коля человек настойчивый, слова «нет» не понимает. Он ей и песни-серенады под окнами пел, косметику дефицитную не то болгарскую, не то итальянскую обещал. Один раз даже натурально на белом коне к общежитию прискакал. До сих пор понятия не имею, где он достал лошадь. Подружки её локти от зависти кусали. Но Эле вся эта показуха даром не нужна была. Хотя, не долго и кусали, их он всё равно потом попортил. А эта дура в итоге вышла за мужика, который, я слышал, ей ни одного цветка не подарил. Ох уж мне эти бабы.

Наташа? Они с Элей соседками по комнате были на первом курсе, да так та и привязалась к ней. Как банный лист, честное слово. Куда бы Эля не пошла, следом трусила Наташка. Сама-то она мало кому нравилась. Слишком правильную из себя корчила. «Так говорить нельзя. Так ходить нельзя. Так дышать нельзя». Увидит с сигаретой или, не дай бог, с бутылкой, дойдёт с жалобами до ЦК КПСС. Заноза в жопе, одним словом.

Через год после меня туда же в Политех поступила колина младшая сестра Лена. Точная копия брата. Ни одну юбку, в смысле брюки, не пропускала. Мужиков меняла, как перчатки, а то и чаще. Во все компании была вхожа, в любую дверь, как к себе домой заходила. Кто-то на шашлыки едет — Ленка уже там. На речку — она уже в купальнике. Только в совхозе на уборке урожая её не видать. Декану докторскую помогала писать у него дома.

Ах да, Мельников, колин одногруппник. Честно говоря, не представляю, как он затесался к нам. Всегда был серой мышью, как не соберёмся, он забьётся в тёмный угол и под ноги себе смотрит. Два слова связать не мог, а как бабу увидит — так сразу в обморок падает. Жалкий человек. Но Коле он нравился, что-то он в нём видел. И как эта паскуда отплатила за доброту? Вечно палки в колёса Коле вставлял. Он и Нинка. «Там не строй. То не сноси». Если б не я, эти двое весь город бы в чёртов парк для белок превратили. Идиоты, зла не хватает на них.

Что? Нет! Я их не трогал, не надо на меня так смотреть.

В общем, так мы все и сбились в такую группку. Вместе жили, вместе учились. Периодически кто-то прибивался к нам, но в итоге всё равно оставались мы шестеро. После выпуска ничего в целом не изменилось. Мы продолжали собираться, иногда даже семьями. Но со временем эти встречи становились всё реже и реже. Тогда кто-то предложил сделать посиделки увлекательнее. Не помню, кто именно, точно не я. Мне эта идея всегда казалась дурацкой.

Мы собирались у зданий, к которым мы приложили руку. Вспоминали студенческие годы, травили байки, но в основном просто ругали работу друг друга. И не важно, что вклад наш был мизерным, это вообще не мешало остальным унижать тебя в профессиональном плане. Мне досталось за то, что расстояние между водостоками не по СНиПу было, за цвет стен, даже за то, что остановка далеко стояла. Повторюсь, я сантехникой занимался.

Поскольку тогда по специальности работали только Эля и Мельников, здания для встреч быстро кончились. Мы начали выбирать те, что построили наши однокурсники или другие знакомые. А потом и вовсе переключились на заброшенные стройки, благо тогда их было полно.

Однажды мы пробрались на место стройки нового стекольного завода. Проект одобрили ещё в начале восьмидесятых, но много раз переносили и пересогласовывали. Короче говоря, к девяносто восьмому, именно тогда мы туда пришли, там был только остов. Нам это совершенно не мешало. Ребята спорили, как долго этот хлам ещё простоит, через сколько станет ни для чего негодным и что можно было построить на таком каркасе. Ну вы поняли, плавали в своей стихии. Меня их разговоры мало интересовали, я пришёл выпить и отдохнуть от жены с ребёнком. Именно это я и сделал.

Перебрав вина, я решил отвлечь друзей от их болтовни и забрался на какой-то выступ. Они меня даже не заметили. Тогда я не придумал ничего лучше, чем спрыгнуть на них, пьяному же море по колено.

Спрыгнул. Сломал два пальца и перекрытие. Ну то есть, не себе. Перекрытие не себе. На полу. Просто слушайте. Я пробил доски, которыми кто-то закрыл не знаю, что конкретно это было. Что-то вроде смотровой ямы или погреба. Ладно, это не важно.

Когда ребята меня оттуда вытащили, с меня на землю посыпались золотые кольца. Буквально. Остальные сначала подумали, что это какой-то фокус, но нет. Хотел бы я знать такие фокусы. Мы решили осмотреть тайник. Не знаю, как к такому принято подводить, но там был клад. Иначе не скажешь. Два десятка ящиков, включая тот, который я сломал, все под завязку набиты драгоценностями, золотыми слитками и наличностью. Совершенно новыми, не миллионными купюрами только-только из-под станка.

До сих пор не знаю, чьё добро это было и зачем он его спрятал. Мы пытались угадать, конечно. Вдруг олигарх какой-то решил сделать заначку и забыл о ней. Может, министр спрятал наворованное перед прокурорской проверкой. Или, не дай бог, это был общак ОПГ.

Мы собрали всё, что высыпалось, обратно в сломанный ящик. Попытались ещё починить его, но не смогли. Сломанные доски спрятали, постелили другие. Так себе конспирация, хозяин бы сразу понял, что его тайник нашли. Мы договорились, что забудем об этих деньгах. Ежу было понятно, что ничего хорошего за такой суммой не стоит.

Следующие пару недель мы держали дистанцию. Не встречались друг с другом, не созванивались и, понятное дело, не обсуждали тайник. Сделали вид, что ничего не случилось. Это ведь так легко — перестать думать о деньгах, которые никогда в жизни не сможешь заработать.

Я приходил туда каждый день. Прятался в подъезде дома через дорогу от стройки. Через окошко смотрел, не придёт ли кто-то за деньгами. Никто не приходил. Никто из владельцев, по крайней мере. Друзья мои хорошие наведывались через день. Ходили мимо завода, якобы просто гуляли, а сами так и зырили крысячьими глазками своими.