— Очень мудро, маленький кролик, — кричу я наверх. Когда поднимаюсь, понимаю, что ее меньший рост дал ей здесь преимущество.

Жертва 1, Хищник 0.

Я соскальзываю вниз по скале, по пути царапая руки в кровавое месиво.

— Черт, — рычу я.

Я иду вдоль стены камней, пытаясь найти более легкий путь наверх. Как и ожидал, есть след из грязи и сосновых иголок, который, каким бы крутым он ни был, по сравнению с ним — лепешка. Я знаю, что этот подлый маленький кролик там, наверху, прячется и надеется, что я ее не найду.

Или, может быть, она надеется, что я это сделаю.

Если так, то это не очень мудро с ее стороны, потому что понятия не имею, сожру ее, убью или отпущу невредимой.

Не обращая внимания на боль в руках и кровь, стекающую по ноге, добираюсь до вершины и осматриваю новый пейзаж. Он менее густой, чем лесная подстилка, со всех сторон от меня нет массивных деревьев. Скребущий звук привлекает мое внимание к нижней каменной стене. Селена скользит по последнему кусочку осыпи и снова прыгает на лесную подстилку.

Подлый гребаный кролик.

Жертва 2, Хищник 0.

Я горжусь ею, потому что она показывает свой истинный ум и силу. Она не просто послушная женщина. Она не просто чопорная и правильная девушка в модной, блядь, машине. Она проницательна и своенравна. Она из тех, кто может испачкаться и убежать от меня. Теперь она не кажется такой слабой и уязвимой. Жертва не может выжить, будучи слабой. Они выживают благодаря своей хитрости.

Я впиваюсь пальцами в пояс. Как бы ни был расстроен, спускаюсь обратно со скалы, скользя каждые несколько шагов по грязной тропинке. Я иду по ее следам, никто из нас больше не бежит. Мы зависим от нашего ума, а не от скорости.

Нашего такта.

Нашего инстинкта.

Ее следы обрываются, как будто она растворилась в воздухе. Как будто я представлял ее с самого начала. Осматриваюсь, позволяя глазам привыкнуть к новому расположению.

Где ты, кролик?

Мой взгляд падает на стволы деревьев, окаймляющие часть тропинки. Я ставлю ногу на одну слева, другую справа, и, перебирая руками, дерево за деревом, добираюсь до другой стороны, где возобновляются ее следы.

Она чертовски изобретательна, надо отдать ей должное.

Жертва 3, Хищник 0.

Я почти прекращаю охоту как хищник с пустым желудком. Но потом вижу ее. Она низко присела за кустами, глядя в том направлении, откуда, по ее мнению, я приду. Она, вероятно, не ожидала, что я продолжу в том же духе, когда ее следы исчезли. Она недооценивает меня так же, как я недооценивал ее.

Мое дыхание учащается, а сердцебиение грохочет. Под моим языком образуется слюна. Я подкрадываюсь к ней сзади, с каждым тщательным шагом избегая веток под ногами. Как ягуар, крадусь среди теней, чтобы подкрасться к своей следующей еде.

И набрасываюсь.

Я ловлю ее и не утруждаю себя тем, чтобы закрыть ей рот, когда опрокидываю ее на спину и борюсь с молотящими руками и ногами. Никто не услышит звуки, которые она издаст, поэтому позволяю ей кричать. Ее тело погружается в грязь, а я все еще не решил, что с ней делать. Лексингтон хочет поиграть, и темная часть меня борется с искушением сделать больше, чем просто трахнуть ее. Навязчивые звуки моего прошлого шепчут мне в уши. Я рычу.

— Пошел ты, Лекс! — кричит она, пытаясь вырваться из моей хватки на ее запястьях.

— Подлый гребаный кролик.

Она хнычет, когда переворачиваю ее на живот. Стягиваю с нее леггинсы, обнажая ее бледную задницу и бедра.

Я расстегиваю молнию на джинсах и пуговицу.

— Ничего не изменилось, но я собираюсь трахнуть тебя так, как хочу, в последний раз, потому что честно завоевал твое тело.

— Я не хочу, чтобы ты трахал меня, если этот раз будет последним, — говорит она.

Я смеюсь.

— После всего этого, кролик? Я собираюсь тебя трахнуть. Хищник не для того ловит добычу, чтобы отпустить ее. По крайней мере, не очень хороший хищник.

Я приподнимаю ее бедра, плюю в руку и тру по своему члену, прежде чем войти в нее. Она задыхается, когда я трахаю ее грубо, адски, как хочу, с каждым толчком, заставляя мое разочарование и гнев проходить через нее. Я толкаю в нее острые ощущения охоты, неустанно трахая, как будто каждый момент, когда она перехитрила меня, заслуживает момента, когда Лексингтон, человек, которого прячу от нее, даже когда она шепчет его имя, может выйти и поиграть.

— Лекс, — хнычет она, поворачивая голову в сторону, и не знаю, чего она хочет. В этот момент мне все равно.

Я не могу.

Я отвечаю ей, сжимая ее волосы рукой, покрытой кровью и грязью. Когда вытягиваю ее шею, погружаюсь глубже, чем она может вынести. Трахаю ее, как будто ее киска моя, даже зная, что должен вернуть ее. Ее тело напрягается от страха, который ей причинил. Я. А не мужчины, которые, как я боялся, причинят ей боль. Вместо этого я причиняю ей боль — эмоциональную и физическую.

Что хуже, чем мужчины, которые просто сломали бы ее тело.

По ее щеке скатывается слеза, и я борюсь с желанием вытереть ее. Мои бедра вдавливают ее в мягкую землю, и пытаюсь игнорировать те ее части, которые заставят меня отступить, мне нужно что-то почувствовать, чтобы отпустить ее. Игнорирую мягкие волны ее темных волос, липких от пота, крови и грязи. Заставляю себя смотреть поверх ее головы, а не в зажмуренные глаза. Вместо стона боли, который срывается с ее губ с каждым толчком, сосредотачиваюсь на листьях, шелестящих вокруг нас.

Мир замолкает, и тошнотворное эхо всхлипываний разносится вокруг меня. Я не могу продолжать игнорировать эти звуки в этой жуткой тишине. Лексингтон тоже не может их слышать.

Я прекращаю толкаться и упираюсь тазом в ее задницу. Даже когда она не очень хочет, она теплая и привлекательная. Она не плачет и не умоляет меня остановиться, и я не могу не уважать ее страдания и стойкий страх.

Мой член дергается внутри нее, и я хочу продолжать, но потребность утешить ее преодолевает это первобытное желание полакомиться моей последней едой.

— Черт возьми. — Со сдавленным вздохом отпускаю ее волосы. Я разочарован в себе из-за неспособности сделать то, что мне нужно, чтобы заставить ее ненавидеть меня, чтобы она сбежала.

Я выхожу из нее и переворачиваю ее на спину. Моя рука трется о ее порванную футболку, кровь засыхает на огромной ране в ее животе. Грязь растекается по ее бледному торсу. Страх и слезы блестят в ее глазах, но она не напрягается, когда я наклоняюсь над ней. Приподнимаю ее бедра и притягиваю к себе. Она скользкая от грязи, и я оставляю отпечатки своих рук на внутренней стороне ее бедер, когда раздвигаю ее и толкаюсь обратно внутрь. Как бы она ни была напугана, она все еще теплая и влажная для меня.

Она ахает и зарывается пальцами в мягкую землю. Я вгоняю свои бедра в ее, так глубоко, как только могу. Она — единственное, что в моей жизни кажется правильным. Безопасно.

Но не для неё.

— Я не могу продолжать спорить с тобой из-за этого, Селена, — шепчу я. В тот момент, когда смотрю ей в глаза, я слабею. — Мне жаль, что я был груб с тобой, но это ничего не меняет. — Я наклоняюсь и кусаю ее за шею сбоку. Прижимаюсь к ней бедрами и занимаюсь с ней любовью, потому что знаю, что это последний раз, когда я внутри нее. Оборачиваю руку вокруг ее шеи сзади и зарываюсь лицом, когда толкаюсь. — Я хочу, чтобы ты забыла меня после сегодняшней ночи.

— Нет, Лекс. — Она поднимает грудь. — Я не могу забыть тебя. Буду вспоминать тебя всякий раз, когда мои руки коснутся прохладной грязи. Буду думать о тебе, когда листья хрустят под моими ногами. Куда бы я ни бежала, всегда буду представлять, что ты позади меня.

Я сажусь и встречаюсь с ней взглядом.

— Кролик, не говори мне этого. — Как бы сильно я ни хотел жить в ее мыслях вечно, мне нужно, чтобы она отпустила меня. Ворчливый голос в моей голове возвращается, угрожая ее жизни, говоря мне, что если оставлю ее в живых, это причинит еще большую боль. — Что я могу сделать, чтобы ты меня отпустила? Как я могу заставить тебя забыть меня?