— Потому что порой хриплый шепот писарей и смотрителей куда полезнее, чем обстоятельные карты и чертежи, которые те с таким рвением берегут. Уверен, что в нижних архивах есть люди, которые ухаживают за плитой, и знают устройство всех ловушек, которые эту плиту охраняют.

— Я услышала вас. — кивнула Хепзиба. — Конечно, я прослежу чтобы вы получили нужное вам разрешение. И, наверное, вам понадобиться вот это.

С этими словами она засунула руку в украшенный воздушной бахромой рукав, и через секунду достала из него маленькую коробочку, обтянутую темно-синим бархатом. Взяв ее в руки, Феликс отодвинул железную петельку, и увидел, что внутри коробочки находится блестящий черный порошок. Маленькие кристаллики поблескивали в ярких лучах солнца, переливаясь всеми цветами радуги.

— Небула. — пробормотал Феликс, захлопнув бархатную крышку. — Я бы предпочел обойтись без нее, но все же возьму, на непредвиденный случай.

— Еще что-нибудь? — спросила Хепзиба.

— Да. Пусть вас это не удивляет, моя уважаемая леди, но в моей жизни укоренилась привычка составления письменного акта, который закрепит все наши обязательства, чтобы потом не возникало разногласий. Я, конечно, всем сердцем доверяю вам, но не могу оставить этот немаловажный пункт без внимания. Особенно, когда речь идет о такой сумме. Уж поймите меня, дорогая Хепзиба.

— Мне распорядиться пригласить писаря? — Хепзиба и бровью не повела на такое странное предложение.

— Не стоит утруждать посторонних людей такими деликатными хлопотами, я и сам все смогу составить сегодня же вечером. А пока что все… — сказал Феликс, допивая чай и отправляя последний кусочек печенье себе в рот. — Разве что хочу попросить воспользоваться вашей замечательной каретой еще раз, а то я, боюсь, свалюсь раньше, чем доберусь до ближайшего трактира.

— О чем речь, господин Феликс. — со смешком проговорила Хепзиба. — Вы можете остаться у меня.

— Нет-нет. — замахал руками Феликс. — Я не хочу слишком сильно злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Не говорите ерунды. — строгим тоном сказала Хепзиба, щелкнув веером. — Вы не доставляете мне неудобств. Правда, сейчас в доме из слуг осталась лишь моя личная горничная, остальные придут на работу вечером. Я отослала их, чтобы мы смогли спокойно переговорить.

— Я буду сопровождать Феликса Лихта до комнаты. — вызвался Синох.

— Тогда покажи ему комнату на втором этаже, ту, что выходит на сад. — сказала хозяйка.

Кивнув, монах сделал жест, приглашая Феликса следовать за ним. Пройдя несколько шагов, Феликс вдруг остановился. В его голову только что пришла вполне логичная мысль, которая должна была посетить его уже давно, и, возможно, даже она и заглядывала туда, когда в его голове царил балаган, вызванный неожиданным предложением. Но, увидев, что там ей не место, тут же удалилась, чтобы навестить его в более спокойные времена. И вот, сейчас, словно старенькая тетушка, снова очутилась на пороге его разума.

— А зачем вам понадобилась эта небесная скрижаль, госпожа Хепзиба? — спросил он, выпустив свою мысль на волю.

— Я отвечу на ваш вопрос тогда, когда придет время, мой друг. — сказала дама, пряча лукавую улыбку за цветастыми перьями веера.

Поднявшись на второй этаж, Синох проводил его к дальней двери, на которой были изображены солнечной краской сказочные птицы и цветы. Открыв ее, он показал Феликсу просторную комнату с большой пуховой кроватью и целой горой мягких белоснежных подушек на ней. Такой комнате, наверное, обрадовался бы даже сам король, что уж говорить о Феликсе, который провел последние дни в полуразрушенном сарае, где спал на колючей соломенной постели.

— Теперь я должен прощаться. — сказал Синох. — Слуги придут вечером, но, если нужно, я буду находиться внизу.

Закрыв за собой двери, грозный монах оставил Феликса наедине с его собственными трудноразрешимыми мыслями. Сняв сапоги, он плюхнулся на мягкую перину, обдумывая неожиданное дело, которое свалилось на его голову, грозясь стать самым великим событием, которое происходило в его жизни. Но после бессонной ночи, полной нудной работы со свитками, а также сладковатого молочного чая с южными специями, мысли расплывались в его голове, и, казалось, вытекали из ушей на непростительно мягкие подушки. Теперь Феликс стал понимать, почему все ученые и философы предпочитают вести свои умозаключения сидя на неудобных лавочках и скрипучих табуретках. На мягких диванах и креслах они просто-напросто забудут, как нужно думать! С этой мыслю Феликс подтянул к себе еще одну из множества бархатных подушек, и подложив ее под голову, не раздеваясь, окунулся в сладкие объятия сна.

***

Как же тихо бывает в архивах, особенно когда попадаешь в них из переполненных звуками улиц и торговых площадей. После нескольких лет в проникнутой мрачной атмосферой тюрьме, где воздух пропитан леденящими криками снедающих воронов, которые имитируют истошные вопли и горестный плач множества узников, Феликс совершенно забыл насколько тихой и размеренной была жизнь у книжных смотрителей. Протискиваясь между высоких полок, заставленных пыльными томами, из которых высовывались, словно языки из ртов огромных змей, разномастные плетеные закладки, Феликс удивлялся повисшей тишине. Казалось, что даже время тут движется медленнее, и мысли в голове были такими громкими, что отдавались в глубине черепа гулким раздражающим эхом. Каждый шаг, словно раскат грома, разносился по захламленным архивам скрипучим стоном древних, поеденных жуками, досок. Все вокруг было старым и дряхлым, каким и следовало быть имперским архивам, хранящих в себе тысячелетние знания и полузабытые тайны. И даже библиотечный кот, который лениво поднял голову, когда Феликс проходил мимо него, был таким престарелым, что вряд ли смог бы поймать даже собственный облезлый хвост, не то что проворную мышь. Переодевшись в пахнувшие пылью и старостью одежды местных архивариусов, Феликс пробирался по узким библиотечным проходам за бородатой фигурой старика, который двигался с неожиданной для его возраста сноровкой.

— Еще звонкие шары. Белланийцы называют их «звенящими сферами». Слышишь. — пробормотал себе под нос старик, останавливаясь около одной из полок и вытаскивая тяжелый том с металлической обложкой. — Звонкие шары и шестеренки, это все белланийские технологии. Ты уж точно должен про них знать.

— Звенящие сферы? — тихо переспросил Феликс, наклонившись к уху старика.

— Да-да, звенящие. Тронешь — и тут же зазвенят. — потряс бородой старик, у которого от возраста и без того уже дрожало все тело, отчего казалось, что он все время испытывает сильный холод.

— На них тоже замки? Или они выводятся из строя где-то в другом месте?

— Этого не знаю. — ответил старик, шурша желтым пергаментом книги. — Но это не самое страшное.

— Есть еще что-то? — прошептал Феликс.

— Да, колбы. Колбы с ядами и зельями. Некоторые вставлены в замочные скважины, другие в шестеренки. Тронешь не то — умрешь. Это уже арнистрийские технологии. Это все, что мне известно.

— Ты уверен? — переспросил Феликс, обеспокоенно смотря по сторонам. — Я не хочу начать копаться в этих дьявольских механизмах, не зная всех их секретов. Может быть ты что-то упустил? Там есть силентиум?

Старик оторвался от книги и посмотрел на Феликса хмурым взглядом, словно тот только что оскорбил его, назвав непростительным словом.

— Святая реликвия, Лихт. Какой, к черту, силентиум? Ты же прекрасно знаешь, что Небесный Синод очень ревностно относится ко всем этим колдовским штукам. Его используют только инквизиторы.

— Ну, мало ли. — пожал плечами Феликс. — Может быть они пересмотрели свои правила, мне то почем знать, что там в голове у святых реллиморских дураков происходит?

— Нет там никакого силентиума, угомонись. — успокоил его старик. — Но это совсем не значит, что эту идиотскую мысль, которая попала в твою бестолковую голову, я не считаю полным безумием. Тебе понадобиться вся удача поларвейнцев и пиктов, или что у тебя там в крови намешано? Вы, никсы, совсем с головой не дружите. Тебе несказанно повезет, если святые капелланы не учуют твоих злых мыслей.