Добравшись до главного входа в церковь, процессия вдруг свернула в сторону, направившись вдоль высоких каменных стен, что опоясывали внутренний двор. Выглядели они намного древнее, чем само здание, хотя, дело тут было скорее в том, что они не были так сильно украшены, как церковь. Они были сделаны из холодного серого булыжника и на них были выбиты какие-то незнакомые слова, скорее всего молитвы. Время от времени на пути шествия встречались странные каменные бугорки, выпирающие из стен и накрытые белой тканью. Сначала Феликсу казалось, что это были статуи или все те же человекоподобные деревянные отростки, но потом он заметил, что один из бугорков двигается под тканью. А затем он увидел такое, от чего его бросило в дрожь, и сердце сжалось от отвращения и страха.
Подойдя к одному из таких бугорков, молодая послушница сняла с него ткань, под которой оказался живой человек! У него не было ни рук, ни ног, а голова была полностью лишена волос. Глаза его были зашиты золотыми нитями, и лишь рот непрерывно двигался, изрекая бесконечные молитвы. Не имея конечностей, этот уродливый человек находился в чаше, напоминающей встроенный в стену канделябр, и когда женщина приблизилась к нему, тот запрокинул голову и открыл рот. Тогда послушница начала поить его из кувшина, и Феликс увидел, как струйки чего-то белого капают на пол рядом с ними. По долетевшему до него приторному запаху стало ясно, что это было молоко с медом и травами, после чего Феликс заметил у других послушниц баночки с золотистым содержимым, над которыми летали мухи.
— Это прошлые понтифики церкви. — прошептал ему на ухо Эскер. — Как видишь, что-то не дает им отойти в мир иной, и они вмурованы в стены, чтобы бесконечно славить Придавленного и Всеблагое Чудо. Я слышал, что их конечности сжигают, а прах закапывают под стены.
— Ну и ужасы ты тут мне рассказываешь. — скривился Феликс. — Знал бы, то уже давно бы нацепил на глаза повязку. И чего это Севрус меня не предупредил, просил же его.
Но их провожатый был целиком занят молитвами, которые распевал во все горло вместе с другими оголтелыми фанатиками. Феликс даже испугался, что тот и вовсе забыл про них, и потому высказал свои подозрения Эскеру.
— Пока что мы идем правильным путем, поэтому можно не волноваться. — ответил тот. — Вечерняя месса двигается по главным улицам, а потом переходит через мост в Антэ Иллас и возвращается обратно.
— Там нам тоже ничего не будет угрожать? — спросил Феликс, посмотрев на Дэя.
— Про тот город я ничего сказать не могу, так как никогда в нем не был и не интересовался им. — ответил пастух. — Но на этот счет нам и дан провожатый, чтобы ответить на такие вопросы. Почему бы не спросить его?
— Да он, видать, совсем уже того. — Феликс повертел у головы пальцем. — Забыл, похоже, даже свое имя. Да и как тут не забыть, в этом сумасшедшем болоте? Мне и самому как-то не хорошо. Еще немного и сам начну подпевать. А где Милу? Милу!
— Да туточки он! — громко рыкнул откуда-то сбоку Хольф, перекричав даже толпу. — Сидит у старого Хольфа под боком, как миленький.
Феликс чуть успокоился, а потом все же решил надеть на глаза повязку из колосьев. Ему было достаточно и того, что он уже увидел, и открывать для себя новые ужасы этого города ему не хотелось.
С прикрытыми глазами стало немного спокойнее идти в этом сумасшедшем потоке, и даже сами молитвы стали тише. Феликс не боялся, что может потеряться в этой людской реке, так как был уверен, что за ним пристально следят остальные члены отряда, да и Соль была надежнее любого провожатого, и легко смогла бы вывести его из какой хочешь беды. Так Феликс ехал себе, и даже стал напевать какую-то веселую песенку себе под нос, которую когда-то услышал от Хольфа. Несколько раз сквозь повязку ему виделись страшные вещи, которые он оправдывал разыгравшимся воображением, так как не хотел в них верить. Среди таких «воображаемых» ужасов были измученные люди, которые разными способами наносили себе тяжелые увечья, и радостно приветствовавшие толпу окровавленными лицами. Потом они прошли рядом с улицей, от которой исходил такой невыносимый жар, будто в ее проулках разверзся вулкан. Даже в Белланийских литейных не было так душно, как в этом месте. Сквозь повязку Феликс увидел сотни небольших домиков, похожих на печки, из которых и вправду вырывалось ярко-оранжевое пламя. Так же на пути им попадались всевозможные лавочки, на которых опять лежали горы подгнивших фруктов и другой испорченной еды. Эскер объяснил это тем, что многие жители отказываются есть чистую пищу, так как считают себя не достойными ее. Хорошо хоть, что гостей города не заставляют есть эти помои, хотя после всего увиденного, Феликс не взял бы в рот даже спелый плод, который был выращен на этой земле. Особенно после того, что он увидел в одном из последних переулков.
Следуя за общим потоком они вот-вот должны были достигнуть крепостных стен, за которыми и начинался длинный мост в Антэ Иллас. Высокие здания вокруг начали редеть, и Феликс хотел было уже снять повязку, как вдруг увидел маленькую круглую площадь, которая расположилась чуть в стороне от главной дороги. Это был тупик одной из улиц, который заканчивался садом и небольшой двухэтажной церквушкой с богатой лепниной. Сквозь сплетения колосьев, которые закрывали глаза Феликса, тот увидел, что на этой площади столпилась большая масса покалеченных людей, которые стояли на коленях, и протягивали железные миски к дереву, что росло у входа в церковь. Сначала Феликс не придал ему особого внимания, но затем, когда разглядел, чем именно являлось это «дерево», чуть было не испустил крик ужаса, вовремя совладав с собой. И он еще долго не мог выкинуть из головы то, что тогда увидел, и из чего именно было слеплено то «дерево», и что за кипящий, гнилостный сок оно давало тем, кто тянул к нему свои миски. Когда же Феликс пришел в себя, и обернулся, то увидел, что Хольф прикрыл своей ручищей глаза Милу, чтобы тот не смог, как Феликс, разглядеть ту кошмарную картину, что предстала перед ними.
На этом, как думал Феликс, страхи города остались позади, и они успешно миновали железные крепостные ворота. В этой части города никаких баррикад не было, и стража спокойно пропустила процессию. Тогда Феликс решился снять повязку, так как ему уж очень хотелось взглянуть на Антэ Иллас.
Зловещий город, что когда-то поднялся из земных недр, предстал перед ним во всем своем первозданном величии, поражая невероятной архитектурой и мистическим, холодным изумрудным свечением. Его нельзя было сравнить ни с чем, что Феликсу доводилось видеть раньше. Каменные здания выглядели чрезвычайно древними и архаичными, но при этом не лишенные особой красоты, которая проявлялась в узорчатых формах и обманывающих глаза образах, что возникали из-за переливающегося свечения. Казалось, что стены города плавно подрагивают, словно мираж или отражение на поверхности воды, и в то же время они были донельзя реальными. Антэ Иллас покоился у подножия огромной черной скалы, которая, по всей видимости, так же выбралась из-под земли вместе с городом. Его улицы были расположены ступенеобразно, из-за чего можно было рассмотреть почти все дома. Но ничто так не приковывало взгляд, как огромный храм, находящийся в самом центре, и к которому шла длинная каменная лестница. Храм этот походил на звезду со множеством каменных лучей, расходящихся во все стороны, а в его круглых окнах полыхал голубой огонь.
Феликс завороженно смотрел на город, но лишь до того момента, пока процессия не приблизилась к глубокой темной расщелине, которая разделяла два города, и через которую был проложен крепкий подвесной мост, составленный из великого множества старых могильных плит. Тогда все мысли Феликса мигом переметнулись с города на расщелину, которую им следовало преодолеть. В ней, лаская камни и извиваясь, будто ленивое морское чудовище, поднялось и ожило мистическое синее пламя. Оно отличалось от привычного огня, и было намного прозрачнее, словно призрак былого пожара. Феликс услышал, как вокруг стихли песни и молитвы, и голоса людей замерли в тревожном единении. Как только это произошло, Феликс стал улавливать иные звуки, заставляющие его сердце вновь наполниться невыносимым страхом. Те звуки шли от призрачного пламени, что лениво подрагивало под мостом. Сначала Феликс слышал лишь тихий шум, с которым огонь вырывался наружу. Но затем к нему прибавился неприятный скрип железа, переходящий в далекий крик боли. Стоны, плач и звон мечей исходили от пламени, а за место жара от него веяло леденящим горем и отчаянием. И оно охватило Феликса, сжигая все его мысли, и унося в бесконечные лабиринты, где люди сражались друг с другом, роняя слезы и стеная от душевных мук. Звенели мечи, и черные вороны пели свою замогильную песнь, и не было в мире ничего, кроме войны и горя. Маленький никс блуждал по этим нескончаемым лабиринтам, слушая эхо прошедшей войны и множества других печальных событий, которые когда-то затрагивали людские земли.
