— Когда-то ты отказался забрать ее у меня, ну а что теперь? Достаточно ли ты послужил?

— Достаточно, мой дорогой друг. — разнеслось по залу многоголосое эхо. — Спасибо, что все еще хранишь память обо мне.

— Кто я, по-твоему, такой? — с раздражением и гордыней произнес Эн. — Я ничего не забываю.

Зал наполнил все такой же многоголосый смех, повторяющийся эхом между узловатыми колоннами.

— Мне было приятно знать тебя, sinrakir. — сказал Изаркиль. — Хочешь ли ты что-то передать тем, кто все еще любит тебя?

— Обычные слова все равно ничего не изменят. — ответил Эн, пристраивая корону на широкую спинку трона. — Ступай своей дорогой, царь ферасийский.

И Эн почтительно приклонил голову, но при этом все еще держась прямо и гордо. В этот же момент за спинкой трона прямо с потолка полился звездный свет, который был гораздо плотнее обычного, и больше напоминал дым. И тогда Феликс увидел, что он идет из большой расщелины, в которой виднелись сияющие врата, мерцающие драгоценным светом в ночном небе. По этому святому сиянию, плавно и грациозно, стала спускаться самая настоящая белоснежная ладья, и тянули ее такие же белые и невинные лебеди с огненными нимбами над головами.

От этого вида у Феликса вновь перехватило дыхание, но живительная сила, исходящая от священной ладьи, была такой могущественной, что наполняла его тело не хуже, чем глоток самого чистого воздуха. Изаркиль взошел на ладью, и небесные птицы понесли его к лучам света, которые исходили из открывшегося звездного проема. Феликсу захотелось, чтобы птицы забрали и его, но высказать это желание он не мог, так как на слова не было сил. Ему оставалось лишь завороженно наблюдать, как меркнут яркие звезды, и как по тронному залу расползается ночной мрак.

Пока Феликс, все еще застигнутый этим сказочным явлением, приходил в себя, бестолково пялясь во вновь ставшее обычным ночное небо, Эн достал небольшую масляную лампу и зажег ее. Теперь, когда все закончилось, представшая перед ними картина стала еще более удручающей, чем виделось раньше. Золотые доспехи защитников превратились в ржавые груды металла, а драгоценная плитка оказалась вся испачкана почерневшей кровью и засыпана серым песком, который принес сюда пустынный ветер. Отойдя от первого потрясения, и проследовав за Эном обратно ко входу, Феликс обнаружил, что светлый город и все его жители тоже растворились во мраке ночи. Ферас вновь превратился в покинутый всеми и забытый город-призрак.

— А я вот уже хотел будить всех, да только господин Дэй не позволил. — начал причитать Милу, когда они возвратились в лагерь. — Говорит, мол, вернетесь сейчас, а мне-то почем знать, когда вы там ушли. А вдруг вороньи всадники схватили.

— Так ведь со мной был господин Эн. — успокоил его Феликс, который только сейчас начал полностью приходить в себя. Всю дорогу до лагеря он старательно придумывал вопросы, которые задаст Эну, но как только увидел теплый свет костра, то тут же все их и забыл.

— Так это уж я потом узнал, что вы не одни пропали. С ним-то, конечно, вороньих всадников можно не бояться. — Милу бросил восхищенный взгляд на Эна, который в это время наливал себе воды из кувшина. — Но все равно нужно быть настороже, даже с таким умелым господином. Я ведь отчего и проснулся, от ржания, значит, лошадей, проснулся-то. Подумал было, что враг напал.

— Ну так ведь это наши лошади и ржали. — сказал Дэй.

— Нет, наши-то так не умеют. — запротестовал Милу. — Наши смирные. Это уж поверьте, я знаю. Сколько за ними уже присматриваю, подружились мы с ними, так что знаю я, как они ржут. Да и с другой стороны шло оно, ржание-то. Дикое такое. И, вроде бы как, скрип колес тоже слышал, но это уже и послышаться могло.

— Раз у тебя такие опасения, то нужно предупредить Эскера с Серафилем. — взволнованно проговорил Феликс. — Вдруг и правда враги где притаились.

— Да не было там никого, нечего их зря будить. — уже с упреком отозвался Дэй. — Мы же с тобой, Милу, сами ходили смотреть.

— Это да, ходили. — кивнул Милу. — Да вот толку-то, в ночи и не разглядишь ничего. А уж у кого, так у Серафиля глаз наметан лучше моего, и уж извините, господин Дэй, но и получше вашего. У вас-то он совсем один, если уж на то пошло.

— Приструнили, так приструнили. — улыбаясь развел руками Дэй.

— Да я ведь ничего злого и не хотел сказать, просто настороже нужно быть, раз тут всякие шастают. Ведь господин Эскер как говорил — что армии тут недалеко целые корабли тянут.

— Они уже должны были пройти. — вспомнил про вчерашнюю вылазку Феликс. Ему вдруг сильно захотелось спать, и он решил оставить свои расспросы на потом.

***

Как только солнце взошло над горизонтом, Феликса грубо разбудил Рольф, потыкав его ногой прямо в бок. Но это нисколько не разозлило Феликса, так как проснулся он как никогда бодрый и радостный, словно невеста перед свадьбой. Последний раз он так просыпался в Подзвездном Городе, чтобы увидеть новые чудеса того дивного места. Поэтому, быстро позавтракав, они направились на северо-запад, чуть правее застывшей в небе черной звезды. Теперь все увиденное прошлой ночью казалось Феликсу волшебным сном, наполненным несбыточными мечтами, и Эн не обмолвился с ним и словом про все, что с ними случилось в разрушенном городе. И вообще, в последнее время Феликс заметил, что тот все чаще погружается в раздумья, даже верхом на лошади, и часто бросает затуманенный взгляд куда-то на восток. Может он жалеет, что покинул Эль-Хафа, и его мысли возвращается к дому? Интересно, есть ли у него семья? Феликс ведь этого так и не узнал. Но ясно было одно — Эн, как и Дэй, скрывает от него нечто очень важное, но при этом не желает зла ни Феликсу, ни другим, а иначе уже давно бы перебил всех. То, что у Эна есть кто-то, кого он любит, говорила и то удивительное украшение, которое Феликс не раз видел в руках молодого ювелира. Эн часто любовался им, особенно по ночам, погружаясь в свои мысли. Но Феликс не хотел быть надоедливым и лезть с расспросами в личную жизнь этого загадочного человека, а поэтому оставил свои вопросы невысказанными.

К концу дня они свернули с главного тракта на почти не заметную, засыпанную песком небольшую дорогу, отходившую от основного пути. Если бы не кривые колья, вбитые вдоль всей дороги, то и не догадаешься, что тут есть тропа. На некоторых из таких кольев, покачиваясь на ветру, болтались белые кости — в основном змей и мелких животных. Но иногда попадались и человеческие черепа, в глазницах которых ночью загорался потусторонний могильный огонь. Раньше Феликсу от такого было бы не по себе, но после всего пережитого он был даже рад тому, что путь их был по крайней мере отмечен светом, пусть и не таким приятным, как хотелось бы.

На девятый день пути по этой забытой тропе пустыня стала редеть, и под их ногами все чаще стала появляться серая степь, с засохшими болотами и поваленными тут и там деревьями. Ветер в этих местах гулял еще сильнее, и скрип мертвых деревьев, вместе с развешанными на них костями, действовал на нервы сильнее, чем крики снедающих воронов, которые Феликс слышал, будучи узником в Белланиме. Днем их отряд стали преследовать редкие туманы, которые, хоть и ненадолго, но скрывали от глаз наводящую страх черную звезду. Постоянный болотный шум мошкары, и скрипучее эхо заставляли Милу нервно дергаться, и тот все время причитал о слежке, и что видит в туманах кладбищенскую карету, запряженную тройкой вороных коней, которой управляет посланник Владыки Костей.

— Хватит уже пугать нас, беспокойная ты душа, и без твоих выдумок в дрожь бросает. — упрекнул его Феликс, когда здоровяк в очередной раз стал рассказывать о карете.

— Ну так если видится она мне, что же тут поделать? Одному-то о ней думать страшновато, а вот расскажешь вам, и вроде как полегче.

— Только вот нам не легче. — нахмурился Феликс. — Серафиль, вон, ничего не видел, а тут, видите ли, нашелся следопыт. Как бы твои слова в правду не обратились, и за нами действительно не погнались кладбищенские мертвяки.