— Чего вы от меня хотите? — Я выплевываю, чувствуя вкус крови во рту, так как моя щека болит от удара.

— Ты можешь идти домой, — говорит он мне, и злая тайна прячется глубоко в его глазах, когда его друг шагает в противоположный конец коридора, его шаги отдаются навязчивым эхом в оставшихся пустых камерах.

Я хмурю брови, и смотрю на него в пугающем замешательстве.

— Домой? — Спрашиваю я, ни на секунду не доверяя ему, особенно с этим озорным блеском в его глазах.

Он приближается ко мне, и я делаю глубокий вдох, готовясь к худшему, когда пальцами сжимаю вокруг ближайшей решётки камеры, костяшки белеют, когда я хватаюсь их изо всех сил, что у меня есть.

— Верно, — говорит он мне, ядовитый тон в его голосе посылает волну беспокойства, пульсирующую по моим венам, как глухой звук мотора. — Ты едешь домой. Возможно, это не тот дом, на который ты надеялась, но я уверен, что тебе там будет очень комфортно.

Я смотрю на него снизу вверх, и меня осеняет ужасное осознание.

— Он продал меня.

— Он, черт возьми, так и сделал, — гремит он, смеясь от восторга, когда другой парень возвращается с толстым черным пожарным шлангом, который выглядит так, словно может содрать кожу прямо с моего тела. — И когда приедет твой новый владелец, тебе лучше выглядеть чертовски идеально. — Он хватает меня за подбородок, поднимая его, чтобы я встретила его мрачный взгляд. — Ты будешь улыбаться. Ты раздвинешь свои гребаные ноги. И тебе это чертовски понравится. Поняла, сучка? Если ты все испортишь и выставишь меня гребаным идиотом перед Джованни, я заставлю тебя пожалеть, что ты вообще родилась.

Он отпускает мой подбородок резким толчком, и я затылком ударяюсь о металлическую перекладину. Болезненный стон срывается с моих губ, но прежде, чем я успеваю по-настоящему осознать, что это значит, из пожарного шланга льется вода.

Ледяная вода обжигает мою кожу, словно миллион ножей вонзаются в мою плоть, и я вскрикиваю, когда они оба смеются. Моя старая, порванная одежда служит барьером между ледяной водой и моей покрытой шрамами плотью, но этого и близко недостаточно, чтобы спасти меня от жестокой агонии, пронзающей мое тело.

Я поворачиваюсь, не в силах справиться с силой холодной воды, бьющей меня в грудь, и позволяю спине принять на себя основную боль. Шланг движется вверх и вниз, и я вздрагиваю, когда они пускают воду мне между ног. Они смеются, мои страдания доставляют им величайшее удовольствие.

Засохшая кровь Фелисити смывается с моего тела, когда я падаю на землю, плача от боли, приземляясь на больное запястье, моя кожа приобретает оттенок красного. Они подходят ближе и хватают меня за руку, переворачивая, чтобы убедиться, что они изучили каждую маленькую складочку моего тела.

Вода бьет мне в лицо, и я вскидываю руки, отчаянно пытаясь защититься, пока слушаю их воющий смех. Струя воды ударяет мне в голову, смывая грязь, которая въелась в мои волосы за последние несколько дней, и это самое ужасное, что я когда-либо переживала. Давление безумное, и такое ощущение, что вода может буквально проломить мне череп.

Их безжалостная пытка продолжается до тех пор, пока вода, льющаяся на меня, наконец, не иссякает, но вода на самом деле не останавливается, она просто перенаправляется в мою камеру, где он поливает из шланга разлагающееся тело Фелисити и смывает кровь с пола.

Охранник, который схватил меня ранее, подходит ближе и хватает меня за руку, рывком поднимая на ноги.

— Ты только посмотри на это, — бормочет он, его взгляд опускается вниз по моему чистому, влажному телу, когда я стою перед ним, похожая на утонувшую крысу. — Возможно, у тебя все-таки есть кое-что, что ты можешь мне предложить.

Ужас сковывает мою грудь, когда он смеется и тянется к пряжке ремня.

— Было бы жаль отпускать тебя, не проведя сначала тест-драйв. — Дерзкая ухмылка растягивает его губы, когда он оглядывается через плечо на своего коллегу. — Что ты думаешь, Джейс? Может, нам испробовать ее?

Другой парень смеется.

— А почему нет? В конце концов, мы застряли здесь, в пустыне, на несколько недель, и будь я проклят, если ничего из этого не извлеку.

К чертям собачьим, нет. Не сегодня, ублюдки.

Мой взгляд скользит по камерам, сердце колотится в груди, но ничто не пугает меня больше, чем тихое позвякивание расстегиваемого ремня. Я поднимаю взгляд на верхнюю площадку лестницы, когда он хватает меня за талию, впиваясь пальцами в мою ободранную кожу.

— Даже не думай о бегстве, — выплевывает он. — Ты не сможешь уйти никуда, где бы я тебя не нашел.

Я вытягиваю руку, когда он хватает верхнюю часть моих промокших штанов.

— Теперь раздвинь свои гребаные ноги.

Я сжимаю пальцами вокруг старого железного ключа, оставленного в двери камеры Арианы, и выдергиваю его за мгновение до того, как взмахиваю рукой по пологой дуге, вспоминая лучший урок Маркуса — когда сомневаешься, целься в артерию. Я вонзаю тупой кончик старого ключа прямо ему в шею сбоку, мне требуется вся моя сила, чтобы проткнуть толстый слой его кожи.

Ключ глубоко погружается в его шею, и я сжимаю челюсть, когда его глаза расширяются, едва осознавая, что, черт возьми, только что произошло. Яростный боевой клич вырывается из меня, и, собрав всю свою решимость, я снова вырываю ключ, металлические зубцы сбоку вспарывают его плоть, как масло.

Кровь хлещет из его артерии, разбрызгиваясь прямо по грязным, влажным камерам, окрашивая меня в тошнотворный оттенок ярко-красного. Я не могу не думать о Маркусе. Он живет ради такого дерьма, и я знаю, что он гордился бы мной, но сейчас не время зацикливаться.

Кровь заливает меня, когда он хлопает себя рукой по шее, его лицо становится белым. Это происходит так быстро, что у парня со шлангом едва хватает секунд, чтобы оглянуться через плечо, прежде чем его коллега падает на колени.

— Черт, — стону я, вынужденная двигаться быстро, когда другой парень бросает пожарный шланг и бежит ко мне. Я падаю вместе с истекающим кровью парнем и надеюсь, что у него есть при себе какое-нибудь оружие, но я ничего не успеваю, прежде чем другой мужчина оказывается на мне, а давление в шланге заставляет биться по сторонам, как ожидающую своего часа катастрофу.

Он дергает меня вверх, хватая за руку так сильно, что прекращается кровообращение. Разворачивает меня и ударяет грудью о металлические прутья.

— Боже, о боже. Ты дерзкая малышка, не так ли? — мурлычет он, наклоняясь ко мне, позволяя мне почувствовать его возбуждение, прижимающееся к моей заднице. — Джованни не понравится…

Ооооох.

Я задницей ударяюсь о его причиндалы, и он выгибается, ослабляя хватку ровно настолько, чтобы я могла выскользнуть из его хватки.

— Блядь, маленькая сучка, — рычит он, когда я разворачиваюсь и бью коленом достаточно сильно, чтобы раздавить ему яйца.

— Это тебе за мое гребаного запястья, ублюдок, — выплевываю я и бросаюсь назад, перепрыгивая через его мертвого коллегу и шлепая босыми ногами по луже крови под ним.

Каждый маленький нерв во мне кричит о том, чтобы броситься к лестнице и вырваться из этого гребаного маленького подземелья, но я не могу попасть туда, не оказавшись прямо на линии огня, и я не могу покинуть это подземелье, пока он не перестанет дышать. За этими стенами пустыня, и я там не выживу, пока он преследует меня. Поэтому вместо этого я мчусь в противоположном направлении, туда, где шланг облетает заднюю часть камер.

Взрывная вода разбрызгивается по камере, пропитывая все на своем пути, ее сильнейший напор заставляет шланг летать, как надувного воздушного танцора перед салоном по продаже подержанных автомобилей. Я мчусь к нему, на мгновение оказавшись прямо на его пути. Вода ударяет мне в грудь, и я громко втягиваю воздух, преодолевая колющую боль, и бросаюсь в сторону.

Я сжимаю шланг, и переношу на него свой вес, пытаясь контролировать его дикие пируэты, прежде чем направить его на ублюдка, который облил меня. Он стоит, скорчившись, у лестницы, хватаясь за перила, чтобы не упасть, и стонет в агонии, его яйца, как я надеюсь, разрываются внутри штанов. Его челюсти сжимаются, и он смотрит на меня со свирепостью, которая заставила бы трепетать любую женщину, но здесь я одержала верх и не отступлю, не сейчас.