Неудивительно, что палачи и прочие нечестивцы стремились объединяться как в профессиональном, так и в социальном плане. Династии палачей, основанные одновременно на изоляции от общества и стратегических перекрестных браках, возникали по всей империи. Некоторые из этих семей носили зловещие фамилии, такие как Ляйхнам («труп»), в то время как большинство получили известность, главным образом под южнонемецкими фамилиями своих собратьев по ремеслу, такими как Бранд, Фанер, Фукс и Шварц. На протяжении поколений эти взаимосвязанные семьи выработали общие обряды инициации и другие формы корпоративной идентичности, подобные ритуалам «почетных» гильдий, например ювелиров и пекарей. Вслед за уважаемыми ремесленниками, которые отвергали их, палачи так же создавали профессиональные сети, обучали новых мастеров и стремились обеспечить заработок в этой сфере для своих сыновей.
Однако амбиции Генриха Шмидта в отношении сына были на тот момент куда больше, чем те, о которых можно было признаться кому-либо за пределами дома. Вместе они стремились снять семейное проклятие, которое низвергло их до низменного статуса палачей и нависало над их потомками. Они лелеяли дерзкую мечту о социальном восхождении, которая была практически нереализуема в их жестком сословном мире. Тайную причину падения семьи — историю, передаваемую от отца к сыну, — Майстер Франц откроет миру лишь в старости. Но в тот день, когда он занес свой меч над бездомным дрожащим псом, именно этот тайный позор с новой силой опалил его душу.
До осени 1553 года отец Франца, Генрих Шмидт, жил комфортной и респектабельной жизнью в городе Хоф, расположенном в маркграфстве Бранденбург-Кульмбах, земле франконского дворянина среднего ранга. Шмидт и его семья успешно пережили несколько лет потрясений, вызванных завоевательными амбициями их молодого маркграфа Альбрехта II Алкивиада (р. 1522), получившего прозвище Беллатор («воитель»). Во время религиозных конфликтов 1540-х и 1550-х годов Альбрехт Алкивиад, так же как некогда его афинский тезка, несколько раз сменил противоборствующие лагеря, испортив в итоге отношения как с католическими, так и с протестантскими государствами своими варварскими набегами на их территории. Агрессивность и двуличие «воителя» даже смогли объединить против него протестантские войска из Нюрнберга и Брауншвейга с войсками католических княжеств-епископств Бамберга и Вюрцбурга, что впоследствии станет известно как Вторая маркграфская война. Непреднамеренно спровоцированный Альбрехтом акт экуменизма завершился совместным вторжением врагов на его территорию и осадой многих опорных пунктов, включая и город Хоф.
Один из наиболее укрепленных городов Альбрехта, Хоф был окружен каменными стенами высотой более трех с половиной метров и толщиной чуть менее метра. Самого маркграфа не было в городе, когда 1 августа 1553 года началась его осада, но местное ополчение, насчитывающее около 600 человек, в течение более трех недель сдерживало окружившее город 13-тысячное войско, пока не прибыло послание от Альбрехта, сообщавшее, что подкрепление уже в пути. Однако обещанное подкрепление так и не пришло, и после еще четырех недель ежедневных обстрелов, вылазок и усиливающегося голода разгромленный город капитулировал. Последовавшая оккупация была мягкой. Тем не менее завоеватели вынудили озлобленных граждан Хофа выйти и приветствовать своего господина, когда тот наконец въехал в город 12 октября в окружении 60 рыцарей. Всего за несколько недель, прошедших после его возвращения в Хоф, Альбрехт преуспел не только в разжигании враждебности по отношению к себе со стороны и без того возмущенных подданных, но и возобновил военные действия против победоносной армии, все еще располагавшейся лагерем за городскими стенами. Эта безрассудная кампания закончилась катастрофой: завоеватели нанесли второй, куда более серьезный удар по городу, а сам маркграф был вынужден бежать. Объявленный имперским преступником, он провел четыре года во Франции в роли странствующего изгнанника и умер в 1557 году в возрасте 45 лет. К тому времени бóльшая часть земель Альбрехта была разорена, а его имя проклиналось недавними подданными.
У Генриха Шмидта и его сына была особая, более глубокая и стойкая неприязнь к опальному маркграфу, нежели у других жителей Хофа. Свое начало она берет 15 октября 1553 года, спустя четыре дня после того, как Альбрехт Алкивиад вернулся в опустошенный Хоф со своими слугами. Как и другие небольшие немецкие города, Хоф не мог позволить себе штатного палача. Но, когда презираемый всеми Альбрехт арестовал троих местных оружейников за предполагаемое покушение на его жизнь, вместо того чтобы пригласить для совершения казни палача из других мест, что было обычной практикой, своенравный маркграф прибег к древнему обычаю и повелел случайному зрителю здесь же, на месте, привести приговор в исполнение. Этим человеком, на которого указал перст судьбы в лице Альбрехта, и оказался Генрих Шмидт. Будучи уважаемым гражданином Хофа, Шмидт яростно протестовал, взывая к своему правителю словами о том, что такой поступок означает позор для него и его потомков, но протесты были безрезультатны. «Если бы [мой отец] не подчинился, — вспоминает 70-летний Франц, — [маркграф] заколол бы вместо преступников его, а также еще двух мужчин, стоявших рядом с ним».
Почему ни в чем не повинного человека выбрали для этой ужасной миссии? Ответ кроется в другой истории, которую Франц также хранил в тайне до глубокой старости, — истории о странном и неправдоподобном случае с участием собаки. За несколько лет до роковой конфронтации с Альбрехтом Алкивиадом к деду Франца, портному Петеру Шмидту, пришел ткач-подмастерье из Тюрингена по имени Гюнтер Бергнер и посватался к его дочери. Впоследствии молодая пара обвенчалась и поселилась в небольшой усадьбе недалеко от Хофа. Однажды, когда Гюнтер прогуливался по сельской местности, на него напала большая собака. В гневе Бергнер схватил животное, швырнул его в хозяина, охотника на оленей, и, «к своему несчастью и нашему», как позже вспоминал Франц, « убил его». Хотя ткач и не преследовался по суду, впоследствии он был признан нечестивым и отстранен от всех ремесел. « Поскольку никто не хотел знаться с ним, от отчаяния и тоски он стал палачом». Клеймо позора явно не распространилось на его свекра Петера Шмидта, который продолжал работать портным в Хофе. Однако несколько лет спустя, когда напуганный маркграф искал кого-нибудь, чтобы казнить своих воображаемых убийц, печально известная профессия зятя Генриха Шмидта Бергнера, который, по-видимому, сам не был доступен для выполнения заказа, предопределила выбор нового палача.
Как и предвидел Шмидт, после его подчинения приказу Альбрехта он и его семья оказались опорочены причастностью к позорному ремеслу и к презираемому тирану одновременно и были безжалостно отвергнуты благородным обществом, соседями и бывшими друзьями. Обесчещенный Генрих Шмидт мог попытаться избежать позора, начав с семьей новую жизнь в далеком городе. Но вместо этого он решил остаться в доме своих предков и попытаться заработать на жизнь единственным доступным ему теперь ремеслом. Так родилась новая династия палачей — хотя, если план Генриха, которым он позже поделится со своим сыном, сработает, она прервется довольно быстро.
Франц Шмидт родился в период между концом 1553-го и серединой 1554 года, спустя несколько месяцев после разыгравшейся драмы. Хоф времен его детства и юности оставался закрытым сообществом, насчитывающим не более тысячи человек. Замкнутость и социальная консервативность усугублялись отдаленным местоположением. Область, окружавшая город на реке Зале, впоследствии прозванная «Баварской Сибирью», была сплошь покрыта дремучими лесами и затенена горами высотой до километра. Долгие лютые зимы и особенности местной почвы, изобилующей мелом и железом, затрудняли ведение сельского хозяйства. Ткачество и сопредельные с ним профессии доминировали в экономической жизни города, а разведение крупного рогатого скота и овец — в сельской местности. Третьим источником дохода уже на протяжении веков было горное дело — во времена Франца Шмидта здесь добывали золото, серебро, железо, медь, олово, гранит и хрусталь.
