Ладно, попробуем по-другому.

Ослабляю хватку, и воспользовавшись тем, что она не ожидала, поворачиваю к себе лицом. Прижимаю к двери, вклиниваясь коленом между стройных ног.

— Я сейчас закричу! — Предупреждает Платонова фальцетом, но у меня такой прилив энергии, что вряд остановит даже ядерная ракета.

Молча нависаю над ней, считывая страх и неподдельное волнение, а потом просто сметаю её губы своими.

Полина классно целуется, так, как мне нужно, без лишних слюней и топорных движений, — просто космический полёт, не иначе.

И она не может сдерживать себя долго, противясь моему напору, всё равно сдаётся, даже начинает постанывать и отвечать со всей страстью, на которую способна.

Мы рискуем быть услышанными всеми сотрудниками типографии, но абсолютно этим не озабочены, потому что на самом деле важно лишь то, как я по ней соскучился.

И она по мне.

Вижу, что равноценно, потому, что, разрывая поцелуй, слышу недовольный выдох, и её руки на моей шее продолжают удерживать, не желая отпускать.

— Поль… — Шепчу ей в губы. — Давай без условий. Я хочу, чтобы ты просто работала с нами.

— Вы слишком многого хотите, Евгений Дмитриевич. — Шепчет в ответ, продолжая удерживать мою шею.

— Ладно… прости меня. — Прислоняюсь к ней своим лбом.

Я должен был сказать это уже давно, но как-то всё удобной ситуации не было…

— Ого… даже так… — Отстраняет руки, отпуская. — А за что?

Поднимает свои красивые глаза и припечатывает прямым взглядом.

— За то, что поступил с тобой, как скотина. За то, что не извинился сразу. За то, что подговорил Ваську… но он не причём, просто с рождения артист, такой талант пропадает, а тут возможность появилась…

Её губы трогает несмелая улыбка.

— Я правда мудак, Поль. Просто никогда не был в такой ситуации, думал, что ты смеялась надо мной, девчонка над взрослым мужиком, и верил, что прав. Только когда один остался, понял, что скучаю по тебе, и не могу оставить всё, как есть, понимаешь? Потому, что ты мне действительно нравишься. Потому что я хочу быть с тобой. И Васька хочет. Два дня по квартире ходит, орёт, как ненормальный, тебя ищет.

В глазах напротив сверкают влажные блики.

Снова прислоняюсь лбом к её лбу. Пальцами сжимаю талию.

— Полин, давай попробуем ещё раз. Здесь, в «Радужном Слоне», в моей квартире, у тебя… Я обещаю, что больше не обижу. Согласен на все твои условия, кроме тех, что про личные отношения. Потому что с этим я точно не смогу смириться.

Платонова закусывает губу и опускает взгляд.

— Ну скажи уже что-нибудь! — Моё нетерпение рвётся испортить всё.

Она поднимает глаза, полные влаги и руками обхватывает мои предплечья.

— Как я могу верить тебе, после того, что ты сделал?

Вопрос резонный. Справедливый.

Я отстраняюсь.

Отхожу на шаг.

Мы прерываем наш контакт, и это ощущается, как перекрытие кислорода.

— Я понимаю. — Даю ей возможность самой решить. — Просто позволь мне ухаживать за тобой и вычеркни шестой пункт из списка. Это всё, о чём я прошу.

Смотрю прямо.

— Вот и все мои условия.

Если бы я хотел просто трахнуть её снова, этого разговора бы не случилось.

Но мне хреново без неё.

Это факт.

Некоторое время, молчание — это единственное, что нас связывает.

— Хорошо, я подумаю.

Полина разворачивается и выходит из моего кабинета.

Оставляет меня в подвешенном состоянии, в неведении, но я ощущаю облегчение почему-то.

Наверное, от того, что не оттолкнула и не сказала категоричное «нет».

Я же знаю, что нравлюсь ей так же, ка она мне.

И, если для того, чтобы завоевать её доверие, мне придётся изображать из себя девственника, я согласен.

Но недолго.

Хотя, уверен, Платонова и сама долго не выдержит.

Полина

— Нет, вы только посмотрите на неё!

Тётя Света измеряет площадь кухни широкими резкими шагами.

— Работу бросила… мужика бросила… да ещё все деньги просвистела за неделю, у тебя вообще голова есть?

Многозначительно молчу. Кажется, последняя точно отъехала, если я позволила Слону снова целовать себя в его кабинете.

Все мои мысли сейчас только об этом, и я пропускаю мимо ушей половину тирады любимой родственницы.

— Так. — Упирает руки в бока, становясь напротив меня. — Теперь точно решено: ты возвращаешься к нам, а квартиру бабкину сдавать будем. Так и быть, ремонт беру на себя. Вадик!

— Теть Свет, успокойся. — Возражаю против такой перспективы. — Я никуда не перееду. У меня всё под контролем, тем более, я собираюсь вернуться в «Радужный Слон».

— Вот ещё! Хочешь снова быть девочкой на побегушках? Зачем было учиться столько лет, чтобы потом письма рассылать, да кофе приносить?

— Мне обещали повысить зарплату и сделать нормальный график работы.

— Кто обещал? — Тётя всё не унимается. — Этот холёный?

Она явно чувствует неладное, у моей родственницы врожденное чутьё на такие вещи.

Мы сражаемся взглядами.

— Милая моя, такие, как он, никогда не женятся на простых девочках типа тебя. Он тебя пережуёт и выплюнет, и даже не поморщится!

Сама нас наедине оставила, даже не моргнула. Света — гуру женской логики.

— Я за него замуж не собираюсь. — Пытаюсь возразить. — Это всего лишь работа. Может даже временная, пока не найду что получше.

На кухню заходит дядя Вадик.

— Вы чего тут шумите? — Почёсывает объёмный живот. — Светик, ты что так разволновалась?

— Я просто не знаю, как объяснить ей очевидные вещи. — Тётя присаживается на край стула с красивой резной спинкой.

Вся мебель в их доме выполнена в классическом стиле, светлая и очень дорогая. Света любит, чтобы её окружало всё красивое.

— Я всего лишь хотела рассказать вам о своей поездке. Зачем из этого делать трагедию?

Я и сама понимаю, что она во многом права.

Евгений Дмитриевич уже «пережевал» меня один раз, ничто не помешает ему сделать это снова.

Не знаю, зачем ему эти игры, но уже не могу остановить себя, чтобы не принять их правила.

Слишком меня тянет к нему. Слишком хорошо было с ним.

За три минуты удовольствия готова отдать что угодно. Потому что, за двадцать три года жизни впервые такое ощутила.

Потому что не знала, что может быть так хорошо во всём: лежать в обнимку, под монотонное урчание телевизора, обедать вместе, наблюдать, как сосредоточенно ведёт машину, держать за руку, и заниматься любовью.

Узнавать его с разных сторон и удивляться вновь открывшимся знаниям.

Я уже даже не пытаюсь уменьшить его значимость в моей жизни, признавая, что влюблена по уши.

— Ну, показывай фотографии. — Дядя Вадик кивает на телефон, лежащий на столе. — Как там Питер, стоит?

— Это потрясающий город! — Тут же уплываю в воспоминания о поездке.

Мужчина напяливает на нос очки и рассматривает многочисленные фото, сделанные мной. Тётя фыркает и поднимается, чтобы начать перебирать специи в кухонном шкафу.

— Ну, конечно. — Бухтит себе под нос. — Никому здесь не интересно моё мнение. А я ведь, как лучше хочу!

— Ну не ворчи, Светик. — Дядя отдаёт мне телефон и подходит к жене. Чмокает ту в плечо. — Ты у меня вообще самая умная.

На моей памяти, в этой семье дядя никогда ничего не решал. Он позволяет супруге рулить семейным бюджетом, полагается на её продвинутое мнение во всём, предпочитая тихо обеспечивать её всем необходимым, не вступая в бессмысленные споры.

Когда я выхожу от них и вдыхаю морозный воздух, чувствую облегчение. Мне ещё надо подготовиться к первому рабочему дню: собраться с духом, порепетировать перед зеркалом отстранённо вежливое выражение лица, хоть и знаю, что вряд ли смогу долго продержаться. При виде начальника вся моя уверенность улетучивается и остаётся только глупая влюблённость.

Уже в квартире, ворочаясь на диване, представляю, как будут проходить новые рабочие дни.

«Позволь мне ухаживать за тобой…»