В семь часов утра ко мне поднялись Шум и Борзый, неся в руках кружки с кофе. Кофе был местным, кардамон перебивал привычный вкус, но на таком безрыбье я был благодарен и за это. Не успел я закурить сигарету под кофе, как внизу раздался голос Гремлина:

— Подъём! Всем вставать и строиться во дворе!

— Нихуя себе… — Шум смотрел то на меня, то на Борзого. — Прям построиться?

— Может побриться и подворотнички пришить? — продолжил негодование Борзый. — А ну, идём, послушаем!

— А кто меня меняет, не помните? — спросил я больше для поддержания разговора.

— Я! — ответил Шум. — Хочешь, прямо сейчас сменю?

— Нет, братан, иди постройся, послушай умную речь и приходи менять. Я и отсюда всё услышу.

Сонные бойцы, недовольно ворча, собирались во дворе. Кто-то закурил, кто-то полез к воде, умыться.

— Побросали сигареты и строй сообразили! — неприятный тон Гремлина начинал уже бесить.

— Гремлин, ты в сосну въебался? — послышалось из толпы. — Какой нам, нахуй, строй сообразить?

— Кто сказал?! — смешно изображая оскорблённое достоинство, чуть не взвизгнул Гремлин.

— Ну, я сказал, — спокойно и равнодушно ответил Папай, — и что? Чего ты пыжишься? Нормально разговаривать разучился? Корона ВРИО[23] не жмёт? Даже Камрад себе не позволял такой тон, а ты…

— Здесь нет Камрада! — перебил Гремлин Папая. — Я теперь командир взвода, а не он! Так что настроили тишину и не пиздите мне тут!

Тишина действительно наступила быстро. Также и остатки сна после этих слов слетели уже со всех. Все стояли и молча переваривали услышанное.

— Стас, — позвал Гремлина по имени Мономах, стоящий сзади всех, облокотившись о стену дома, — ты чего орёшь? Давай отойдём и спокойно поговорим.

— Не о чем мне с тобой говорить! — продолжал обострять ситуацию Гремлин. — Ты мне не начальник, чтобы указывать! Мой взвод, как хочу, так и буду говорить! А посторонних попрошу не вмешиваться и вообще покинуть эту территорию!

Постояв минуту в молчании, Мономах спокойно пошёл к выходу из двора. Куница, проходя через бойцов, тоже направился к выходу. Остановившись в воротах, он обернулся и сказал:

— Удачи вам, парни! Ещё свидимся! — и, посмотрев в спину Гремлина, добавил, играя желваками скул: — В другое время и в другом месте.

Когда звук двигателей УАЗа Мономаха и мотоцикла Куницы удалился и затих, Гремлин продолжил демонстрировать нам свой новый «командирский» тон:

— Значит так, батальон гусар ебучих! Сейчас всем, кроме дежурящих на фишке, заняться сносом этого дувала между двумя участками! — Гремлин указал рукой направление и добавил: — Кувалды и ломы у вас есть, времени вам — до полудня. В полдень ждём прибытия пополнения! Разойтись!

Наверное, весьма довольный собой, Гремлин направился с соседний дом, где он обосновался со вторым отделением. Наблюдая всё произошедшее со своего поста на веранде, я не находил слов, чтобы выразить своё негодование. Шум, сменивший меня, охуевал не меньше:

— Вот гнида! — сокрушался он. — У меня руки чешутся ебало ему разбить! Охуел, сука!

— Всему своё время, братан, — поддержал я друга и пошёл помогать остальным ломать глинобитный забор.

Около полудня, подняв клубы пыли, у дома затормозил КамАЗ, тентованный брезентом. Из него стали выгружаться бойцы, по-видимому, это и было то самое долгожданное пополнение. Семеро прибывших, выгрузив свои вещи, направились в наш двор, в котором, уже закончив всю работу по совмещению двух участков, слонялись бойцы взвода, занимаясь каждый своими делами.

Ворона мы заметили издалека. Комода уважали и были рады его возвращению. С порога, бросив свой редак на землю, Ворон пошёл по всему двору, здороваясь с бойцами. Шестерых нужно было ещё узнать.

— Попрошу внимания! — начал Гремлин, подойдя к мужику лет тридцати. — Это Корвин, мой товарищ и мой заместитель! Прошу любить и жаловать!

Молча пожав несколько рук, Корвин продолжал стоять, глядя на Гремлина глазами, полными щенячьей преданности.

— Этого молодого человека зовут Гурам! — положил Гремлин руку на плечо второму прибывшему, парню лет двадцати семи. — Гурам здесь уже в третий раз, опыт у него имеется. Поэтому он назначается командиром второго отделения.

Мне бросилось в глаза, что Гремлин ни словом не обмолвился о Вороне, вернувшемся к нам из Скельбии, куда его эвакуировали после контузии во время штурма одного из прошлых занятых нами посёлков.

— Ну, а теперь вы, — обратился Гремлин к оставшимся четверым, — расскажите о себе. Как зовут, позывной, чем раньше занимались, где участвовали, каким оружием владеете.

— Меня зовут Илья, — начал первый из них, — позывной «Маслёнок». Служил в ОМОНе, участвовал в КТО на территории Чечни и Дагестана[24], владею только пистолетом и автоматом.

— Почему из ОМОНа ушёл? — спросил Гремлин. — Только не ври, здесь всё про всех легко узнать.

— А чего врать… — безразлично ответил Маслёнок — В отпуске с друзьями в кабаке сидел, днюху праздновал. Слово за слово зацепились с другой компанией. Попинали их немного. А они из Прокуратуры оказались. Наутро я был уже гражданским…

— Ясно… — деловито протянул Гремлин, — Шум! Грешник! Подтягивайте бойца к себе, в вашу ментовскую кодлу!

Ни я, ни Шум не сдвинулись с места. Лишь кивком головы подозвали Маслёнка к себе поближе. Ещё успеем пообщаться.

— Меня зовут Сергей, — стал рассказывать жилистый боец высокого роста, лет двадцати пяти, — позывной «Слим», служил по контракту в разведке ВДВ, в боевых действиях не участвовал, владею автоматом и пулемётом.

— Хорошо, Ворон, определи его потом у себя, — махнул рукой Гремлин.

— Меня зовут Тагир, — гортанно, с акцентом кавказца, сказал третий, коренастый боец, — я из Дагестана, служил в морской пехоте, хорошо стреляю из автомата, пулемёта и снайперской винтовки. В боевых действиях не участвовал.

— Позывной какой? — недовольно вскинул бровь Гремлин.

— Меня зовут Тагир! — дагестанец гордо выпятил подбородок. — Меня отец так назвал! На другие имена я не отзываюсь!

— Понятно, — улыбнулся Гремлин. — Мага! Бери себе в напарники!

— Мэнэ зовуть Стэпан, — начал четвёртый боец, мужик, лет тридцати пяти, — я був у спецури Украины, зараз вжэ россиянин…

Всеми силам стараясь, чтобы ни один мускул на лице не отреагировал на резанувшую слух речь, я увидел, как одновременно все повернулись в мою сторону. Стараясь не слушать, чем занимался и что умеет вновь прибывший знаток «соловьиной», я развернулся и ушёл вглубь двора, к свежевыбитому проходу на месте бывшего дувала, закуривая на ходу. Я кожей чувствовал на себе взгляды всего взвода, и мне почему-то казалось, что Гремлин сейчас ехидно улыбался, радуясь такому разношерстному пополнению. Догнавший меня Шум, весело спросил, хлопнув по плечу:

— Угадай его позывной, братан!

— Хохол? — не задумываясь, ответил я.

— Бинго! — заржал Шум. — Не бери в голову, его уже предупредили, чтобы близко к тебе не подходил!

Сидя в той же палатке, в которой совсем недавно мы с Грешником выслушивали СБшника, я ожидал, пока в ней появится хоть кто-нибудь. Ожидание неизбежного разъёба выматывало больше, чем сам разъёб. Наконец особист появился. И, как назло, тот же самый.

— Тебя что, вставать не учили в твоём колхозе, аграрий? — даже не глядя в мою сторону, проворчал СБшник.

Я встал с раскладного стула и завёл руки за спину.

— Вот потому, что всё у тебя через жопу, ты здесь и оказался. Присаживайся, чего топчешься. В ногах, как говорится, правды нет…

Я присел на стул, продолжая мысленный диалог с этой шкурой: «Можно подумать, если я сяду, правда в жопе появится. Давай уже, бухти…»