— Бога тоби в душу, курво! — раздался крик, и новая очередь оглушила улицу, свистя рикошетами от бетона. — Пацаны, вы там ще жыви?!

— Блядь! Да это Хохол! — воскликнул Шум. — Хохол!!! Мы здесь!!!

— Знимайтэсь! Я вас прыкрыю! — и новая очередь полетела по улице.

— Чистим ещё раз второй этаж и уходим из него в окно! — крикнул я Шуму.

— Я тоже ебал на первый этаж спускаться!

По хлопку гранаты Шума, заброшенной в проём на крыше, мы оба прыгнули на второй этаж почти в полную темноту. Если тут кто-то и был, то три гранаты сделали своё дело. Окна без решёток, и я осторожно выглянул в окно. Под стеной никого, но за углом дома видно чьи-то ноги, лежащие на земле.

— Давай! — кричит через дорогу Хохол. — В мэнэ вжэ скоро набойи скинчаться!

Вспомнив срочку, я прыгнул в окно, собираясь сразу же перекатиться в сторону, но, как только я коснулся земли, мою правую ногу пронзила острая боль, заставив меня рухнуть на спину и завыть от боли. При падении я попал ногой на большой кусок камня и теперь катался по земле, схватив её двумя руками и завывая от боли в паре десятков метров от кучки моджахедов, жаждущих отрезать мою неверную башку. Очутившийся после прыжка рядом со мной Шум подскочил ко мне, стараясь поставить меня на ноги.

— Давай! — крикнул Хохол, швыряя гранату и, не дожидаясь, пока она сдетонирует, снова открыл огонь из пулемёта по укрывшимся бабуинам.

Двадцать метров, разделяющие две стороны улицы показались мне сотней. Низкий и высохший от своей систематической диареи Шум, слабо подходил на роль моего костыля. Добежав до Хохла, мы чуть не упали, вовремя поймав равновесие.

— Поранэный? — спросил Хохол?

— Контуженый, бля! — со злостью рыкнул я на него. — Ногу вывихнул или сломал!

Сорвав с себя автомат, Хохол сунул его в руки Шума со словами:

— Прыкрывай!

После этого он забросил себе за спину пулемёт с уже опустевшим коробом, схватил меня за правую руку, положил её себе на плечи и, обхватив меня за спиной за разгруз, потащил в темноту двора, где ещё полчаса назад находился весь наш взвод. Двигались довольно быстро, мне приходилось подгибать дико болевшую ногу и скакать на здоровой, чтобы держаться с Хохлом в одном темпе. Шум прерывисто дышал за спиной, то и дело оборачиваясь, чтобы дать очередь, но погони не было.

— Хохол, а где все? — на ходу спросил его Шум. — И откуда у тебя пулемёт? Как ты вообще возле нас оказался?

Сопя от натуги, Хохол рассказал нам, что происходило во взводе, когда всё началось. Гремлин приказал всем покинуть занятую позицию. Бойцы похватали оружие и были готовы сорваться к нам на помощь, но взводный достал пистолет и выстрелил парням под ноги, выкрикивая, что это приказ, и, за отказ его выполнять, он пристрелит любого. Мол, нас уже не спасти, а остальных под удар он ставить не будет. Никто не хотел уходить, но после второго выстрела Гремлина из пистолета в землю, взвод нехотя потянулся к выходу, петляя между домами, чтобы не попасть на линию огня на той улице, где застряли мы.

— А я со Слимом збоку йшов, — заканчивал свой рассказ Хохол, — потягнув його за кулэмэт, забрав соби та й пишов назад. Лыше тыхо сказав, щоб вин нэ казав никому.

— Нихуя себе… — протянул Шум. — А кого из наших убили на углу?

— Маслёнка… — подытожил Хохол.

Остаток пути мы проделывали молча, так как силы были уже у всех на исходе, и дыхалка выбилась даже у некурящего Шума.

Вывалившись из пролома в стене, через который весь взвод заходил в посёлок, мы попадали на землю, шумно дыша и хватая ртом воздух. Шум тут же развернулся к пролому, выцеливая возможную погоню.

— Долго… Не лежим… — с трудом выговорил я. — Нужно уходить.

— Это если отсюда все ещё не съебались! — зло сплюнул Шум. — Вот будет хохма, если мы как блохи по этой пустыне скакать от духов будем!

Через минуту мы поднялись и продолжили отход. Мне показалось, что вдалеке, там, где был исходный рубеж нашего сегодняшнего штурма, виднелись машины и люди. Глаза слезились от боли, и я сосредоточился только на быстром ковылянии. Через какое-то время действительно показалась большая группа бойцов и транспорта. Метров за двести уже были слышны крики и ругань, толпа двигалась, но все были повёрнуты к нам спинами. Уже подойдя почти вплотную, шум толпы стал затихать, бойцы, один за другим поворачивались в нашу сторону, расступаясь, и наконец, совсем замолкнув. В центре толпы стояли Камрад, Мономах, Гремлин и командир отряда. Первым нарушил молчание Камрад:

— Ранен?

— Нет, вывих, — кривясь от боли, ответил я.

— Тебе кто дал право нарушить приказ и покинуть группу, сука?! — Гремлин сверлил взглядом Хохла, переводя взгляд то на меня, то на Шума, сжимающего автомат.

— Ну, и где подтверждение твоему пиздежу о сотне яростных ингимаси?[41] — спросил у Гремлина Мономах. — Ты же всех поднял с укрепов и увёл из уже наполовину занятого посёлка!

— Какая сотня?! — влез в разборку Шум. — Их было от силы человек пятнадцать-двадцать! Я же кричал в эфир, чем вы слушали?!

— Такая сотня, что её один Хохол разогнать смог, — сказал за спиной Ворон, — ты же нам даже «бардак» не дал применить. Вот объясни, нахуя?

— Ты нахера людей на живодёрню оставил? — Камрад стоял перед Гремлином, сжимая кулаки. — И почему именно их двоих? За что?

— Потому, что они для меня мусора, — выговаривая каждое слово, зло ответил Гремлин, — а все мусора, даже бывшие, для меня — пидоры! А омоновцы — вдвойне пидоры! Когда они пиздили меня по хребту на Болотной, я тоже спрашивал их: «За что?». Знаете, что они мне тогда ответили? За то, что я для них — пидор! Поэтому любая ментовская падла должна сдохнуть, и я сделаю для этого всё, что смогу. И эти два пса должны были сегодня сдохнуть, как и тот Маслёнок ёба…

Гремлин не договорил, упав на землю от мощного хука Камрада. Не дав ему опомниться, Камрад насел сверху и стал вбивать кулаки в морду своего бывшего заместителя, хватавшего его за руки, в вялых попытках защититься.

— Прекратить! — рявкнул командир отряда. — Встали оба!

В наступившей тишине было слышно, как Гремлин шмыгал разбитым в кровь носом.

— «Двойка» вся вышла? — спросил его отрядный.

Тот лишь закивал головой.

— «Тройка», твои все тут?

— Все, — ответил Мономах.

— Уточни у мухабаратов, все ли садыки ушли, и вся ли их техника вышла, — продолжал раздавать задачи командир отряда.

Мономах кивнул кому-то из своих, и два бойца быстро побежали в сторону трёх КамАЗов, стоящих неподалёку.

— Вы двое, — отрядный повернулся к Камраду с Гремлином, — садитесь ко мне в УАЗ и только попробуйте пикнуть или дёрнуться до приезда в СБ! Лично вам ебальники разобью, а потом разведке на съедение отдам! Марш в машину!

— Командир, у садыков все на месте! — доложили на бегу бойцы.

— Ты пойдёшь старшим колонны! — командир отряда ткнул пальцем в грудь Мономаха. — У вас десять минут на сбор и погрузку! Отправляйтесь к себе на завод и ждите там! А я буду связываться с вояками, пусть пришлют летунов и расхерачат ФАБами[42] этот вонючий аул к ебеням собачьим! Всем всё ясно?! По машинам!

Всю обратную дорогу на НПЗ я пытался осмыслить произошедшее. Пустота и апатия смешивались с возмущением и злостью. Маслёнок погиб. Было ли это совпадением или частью плана Гремлина, я не мог себе ответить. Не в этот, так в другой раз, он подвёл бы его под пулю. И меня. И Шума. Не под свою, так под чужую.

Мой голеностопный сустав опух и был горячим. Но даже без рентгеновских снимков Фил определил у меня растяжение связок сустава, снабдив мазью местной фармацевтики. Ковыляя к краю кузова, я осторожно спустился на землю при помощи Шума и Борзого.