Молча передав Маслёнку бинокль, я закурил. Но через пару минут Маслёнок напрягся и даже подал корпус тела чуть вперёд.

— Что там?

— Два пикапа… «Тойоты»… Пулемёты в кузовах…

— Ливанцы?

— Похоже на то… Да, жёлтые повязки на чёрной форме… Только не на рукавах, а на голове. — подытожил Маслёнок и зажал тангеиту радиостанции, передав бинокль мне:

— Гремлин — Маслёнку!

— На связи! — отозвался взводный.

— Два пикапа с турелями, люди в чёрной форме с повязками. Один пикап направился на север от нас, второй к восточному углу посёлка!

— Это наши друзья! — ответил Гремлин. — Огонь не открывать, продолжать наблюдение!

— Принял! — Маслёнок положил радиостанцию на стол со словами:

— Слышал? Друзья наши, говорит!

— Не всегда враг моего врага — мой друг, — ответил я Маслёнку, продолжая вглядываться в пышный след уходящей на север «Тойоты», — в случае с этими детьми песчаных барханов — уж точно.

— Тук-тук! — раздался за спиной голос Маги. — Смена!

— Тут два пикапа рядом крутятся… — начал я.

— Мы слышали эфир, — сказал Тагир, — рядом с Борзым стояли, когда вы на Гремлина выходили.

— Смотрю, дежурные пары по этническому признаку стали расписывать, — пошутил Маслёнок, поправляя автомат за спиной, — это хорошо! Скоро закат, могли бы и коврики с собой взять для намаза.

— Я не провожу намаз, — спокойно и буднично, никак не реагируя на шутку Маслёнка, ответил Тагир.

— В смысле?! — одновременно вырвалось у меня с Маслёнком.

— Вот так. Я не верю в Аллаха.

Не обращая никакого внимания на наш разговор, Мага спокойно выкладывал на стол бутылку с водой и банку тушёнки, всем своим видом давая нам понять, что он уже знал об этом.

— В девяносто девятом году мой отец входил в отряд ополчения в Кадарской зоне, когда туда пришли чеченские ваххабиты. Самооборона тогда вместе с федералами две недели вела бои с басаевцами, — сменившийся с поста Тагир рассказывал свою историю.

Уже стемнело и похолодало. Те, кто был не занят дежурством на посту, занимались своими обычными делами. Усевшись в небольшой кружок попить чая или поесть перед сном, мы завязали разговор, сам собой возникший, после заявления Тагира о его атеизме.

— Выходит, твой батя оказался прям таким пророссийским? — с желчной усмешкой перебил Тагира Выдра.

— Большинство населения Дагестана было на стороне федеральных властей и вторжение чеченцев в республику не поддержали, — будто не замечая язвительного тона Выдры, спокойно ответил горец, — кроме того, введённые ваххабитами шариатские законы не устраивали местных. Они захвати–,ш районную администрацию и отделы милиции, валили людей направо и налево за любую провинность, которую они считали оскорбляющей шариат.

— Это ты в газетах прочитал или тебе этим по ящику мозги запудрили? — снова влез Выдра.

— Я тогда хоть и был маленьким, но многое помню, — понизив голос и посмотрев исподлобья на Выдру, с нажимом ответил Тагир, — а рассказы моего отца для меня правдивее любой газеты. Басаевцы отбирали скот и запасы, уводили людей, которые им чем-то не нравились, и этих людей больше никто не видел. Никто бы такое не потерпел, даже без особого отношения к действующей власти.

— Ну, хорошо… — постарался увести разговор в сторону Фил. — А какое отношение к этому имеет твой атеизм? Извини, просто необычно было услышать это от кавказского мужчины.

— К этому — никакого, — уже немного спокойнее ответил Тагир, — это наша семейная традиция. Мы воины и мы не верим в Бога. В любого Бога.

«Однако… — думал я, слушая Тагира. — Бывает же так…»

Оказалось, что дед Тагира воевал в Афганистане, а прадед — в Великую Отечественную. Со слов Тагира, именно прадед, вернувшись с войны, в которой он дошёл до Польши старшиной и Героем Советского Союза, вынес из дома Коран и запретил всякое вероисповедание.

— Однажды я спросил отца, почему мы не ходим в мечеть и не чтим Мухаммеда, посланника великого Аллаха, управляющего Судным днём, как это делают все жители нашего села. Отец мне сказал, чтобы я больше не задавал таких вопросов и чуть позже рассказал, как спросил это же у своего деда. Его дед сказал тогда, что Аллах не может допускать таких дел на земле, и что он вдоволь насмотрелся безбожия на войне. Перечтъ старшему в роду не стал никто. Мой прадед остался один из пятерых братьев, ушедших на войну. Двое его старших братьев погибли под Севастополем, один под Новороссийском и ещё один под Курском. Его отец не вынес смерть своих детей и умер после полученной похоронки на третьего погибшего сына… — закончил Тагир.

— Династия мужчин-воинов… Понятно… — подытожил молча слушающий всю историю Кусок.

— А почему именно сюда ты решил отправиться? — вновь втиснулся в разговор Выдра. — Мало горячих точек в мире?

— Для меня, — уверенным тоном ответил Тагир, — местные духи такие же шайтаны, с которыми воевали мои отец и дед. Этот псевдохалифат искалечил сотни детей и убил тысячи мирняка. Столько людей погубили из-за денег, нефти и идеалов радикального ислама…

— Да не гони! — Выдра был явно в ударе. — Ты слышал про Руанду? Там грохнули почти миллион людей за три месяца, вырезая по десять тысяч негроидов в день! И это в тех же девяностых было! Там зажмурилось в два раза больше людей, чем в сумме от атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки! Ни ты и никто другой в мире тогда бровью не повёл! Почему же ты в Африку не попёрся восстанавливать справедливость и проявлять доблесть воина? Хочешь сказать, лишь потому, что не знал никого из убийц лично? Да хер там, за баблом ты сюда прилетел, и плевать тебе на этих искалеченных детей и тысячи мирняка!

— А что тебя возмущает? — спросил Выдру Фил, сдержавший Тагира, подавшего корпус тела вперёд. — Ты-то сам сюда за каким интересом прилетел? И перед кем ты сейчас киношного наёмника из себя корчишь?

— Ни перед кем! — Выдру несло. — Все мы здесь только за деньгой! Похуй, что здесь творилось до нас, и похуй, что здесь будет твориться после нас! Ватный совкодроч тут ни к чему! Я вообще считаю, что отбор должен происходить более тщательно, по-военному!

— А как это, по-военному? — вставил свой вопрос Шум.

— А вот так… — немного выдохнувшись, продолжал Выдра. — Фильтровать всяких политически мотивированных умников с бывшими ментами и брать только военных запаса. Нам вообще тут статус военных и звания должны дать. Военные льготы, жильё, пенсию, льготы детям погибших при исполнении..

— Ты дебил или ты действительно так считаешь? — ошарашено смотрел на Выдру Кусок.

— Почему это?

— Потому, что став военными, мы ничем не будем отличаться от тех вояк-контрактников, которые сюда приезжают. И командование нам установят сплошь из зелёных сапогов, умеющих только маршировать и разбираться в картах. Зарплату ты тоже военную хочешь? Или думаешь, что она такой же останется?

— Ну, я… Я… — стал мямлить Выдра.

— А скажи-ка мне, как вояка запаса бывшему менту, — не выдержал и вклинился я, — какая она на вкус?

— Кто? — непонимающим взглядом таращился Выдра на меня и окружающих.

— Задница нового взводного. Нравится быть Табаки при Шерхане?

После смены с фишки, спускаясь с веранды во двор, я увидел приближающийся УАЗ с Бастой, который привёз нам питьевую воду и сухие пайки. Во время выгрузки провианта и в разговоре за «жили-были», Баста, между прочим упомянул, что во время разборок по поводу атаки квадрокоптера в сводном штабе, присутствовал и Камрад. Баста, сплёвывая, рассказывал, как Гремлин и Выдра усиленно морозились от него, не здороваясь и всем своим видом давая тому понять, что он — никто.

— Слышь, ты… — Выдра встал и, шипя, сделал шаг в мою сторону.