Ни слова не говоря, Твей Мей стала жать рис.

— Надеюсь, тебе ясно, что ты не права?

— Мне ясно одно — я тебе не нравлюсь.

— А разве я сказал, что ты мне не нравишься?

— Значит, нравлюсь? — обрадовалась Твей Мей.

Признание скупого на слова Тхун Ина окрылило ее.

— Тхун Ин, дорогой, скажи, я тебе нравлюсь? — не унималась девушка.

— Да, Твей Мей, нравишься, — ответил он. По голосу и выражению его лица чувствовалось, что признание далось ему не легко. Но девушка об этом не думала. Ее душа ликовала от счастья. Руки двигались легко и проворно. Тхун Ин невольно залюбовался ею. Своей свежестью и красотой она напоминала ему цветок, умытый утренней росой.

Потом они долго работали молча, идя вдоль межи вровень, почти касаясь друг друга. Близость Твей Мей волновала Тхун Ина, и он не мог сосредоточиться на работе. Наконец он выпрямился и широко раскрытыми глазами взглянул на Твей Мей. Сейчас в трепетном лунном сиянии она казалась ему сказочной волшебницей. Твей Мей тоже выпрямилась. Их глаза встретились. Серпы выскользнули у них из рук. Он потянулся к ней и обнял ее за плечи. Она не переставала радостно улыбаться. Он привлек Твей Мей к груди, и она трепетно к нему прижалась. И в этот самый момент совсем рядом раздался голос У Аун Бана:

— Уже поздно. Пора спать.

Молодые люди вздрогнули от неожиданности. Твей Мей поспешно отстранилась от Тхун Ина и стыдливо опустила голову. Тхун Ин, подобрав с земли оба серпа, направился к сторожке. Внезапный приход отца вернул его к действительности, перед его взором мгновенно возникло лицо Эй Хмьин, и он горько пожалел о том, что сейчас произошло между ним и Твей Мей.

— Тхун Ин, когда же мы поженимся? — спросила Твей Мей, когда они снова остались одни. Он ответил уклончиво:

— Ты ведь знаешь, какая сейчас сложная обстановка. Кто может предсказать, что будет завтра?

— Но ты все-таки скажи — женишься на мне или нет?

У сторожки их поджидала недовольная Лоун Тин.

— Твей Мей, пошли домой. Мы давно тебя ждем, — сказала она капризным голосом.

Твей Мей пытливо посмотрела на Тхун Ина, но тот избегал ее взгляда.

— Пойдемте, девочки, — позвала До Ин Нвей.

Твей Мей, конечно, очень не хотелось уходить, но оставаться в поле с Тхун Ином было просто неприлично. Тхун Ин постоял, глядя вслед удаляющимся, затем, войдя в сторожку, улегся на свою циновку и смежил веки.

— Тхун Ин, не пора ли нам перекусить? — обратился У Аун Бан к сыну. Тот встал, разогрел ужин, и они вдвоем приступили к трапезе.

Тхун Ин с трепетом ожидал, что отец заговорит о том, чему он только что был свидетелем в поле. Но опасения его оказались напрасными.

— Я думаю, надо нанять работника. Иначе вдвоем с тобой еще долго не управимся, — сказал У Аун Бан, подкладывая себе риса.

— Но ведь работнику надо платить, а значит, отрывать от себя.

— Поскорее надо кончать с уборкой. Я чувствую, в ближайшее время заварится такая каша, что уже будет не важно, много ли мы собрали риса или мало.

— Сейчас у соседей также дел по горло, в пору свой урожай собрать, так что на их помощь рассчитывать не приходится. Все понимают, что надо спешить.

— Поэтому-то я и предлагаю нанять работника. Ты посмотри, сколько у нас еще дел. А молотить, считай, еще и не начинали.

— А как сегодня с ценами на рис, не знаешь?

— Пока радоваться нечему, — сокрушенно ответил У Аун Бан.

Сейчас, убирая урожай, крестьяне прежде всего беспокоились о цене на рис. Года три-четыре назад цены были более стабильными, и крестьяне примерно знали, какой будет выручка. Тогда они думали главным образом о том, чтобы собрать как можно больше риса. Теперь дело обстояло иначе. Цены постоянно менялись, и как правило, в сторону уменьшения. Крестьяне окончательно лишились покоя. Жизнь их уподобилась жизни азартного игрока: игрок делает ставку, не зная, выиграет он или проиграет. Так и крестьянин трудился, не жалея сил, не зная, окупятся его труды или нет. Цены на рис подскакивали или падали вне зависимости от урожая. «Стил бразерс» и другие иностранные компании создали с целью установления контроля над ценами так называемый «Буллинджер пул»[13]. Во время жатвы они в огромных количествах скупали рис по очень низким ценам и загружали им склады, а затем, когда запасы производителей риса — крестьян — иссякали, компании продавали его по баснословно высоким ценам. Таким образом, пользуясь безоговорочной и полной поддержкой британского правительства, компании нещадно эксплуатировали бирманский народ и укрепляли свое господство. Малограмотный народ плохо разбирался в мошеннических проделках своих поработителей и зачастую все невзгоды относил либо за счет случайного стечения обстоятельств, либо за счет своей горькой участи. ГСБА[14] и другие национальные организации, а также патриотически настроенные буддийские монахи неустанно вели разъяснительную работу среди крестьян, показывая им истинное положение вещей.

— Сейчас рис идет по семьдесят пять — восемьдесят джа, и вряд ли цена поднимется до ста, — сказал У Аун Бан.

— Как же мы выберемся из долгов?

— Не будем загадывать наперед, там увидим, — нарочито спокойным тоном ответил У Аун Бан.

Тхун Ин с недоумением смотрел на отца, хладнокровно доедавшего свой ужин.

— У меня нет никакого желания копаться в земле, отец. Работаем, как каторжные, а что едим? Рис да овощи! Вкус мяса давно забыли. Долгов с каждым годом все прибавляется и прибавляется, и никакого просвета не видно, — уныло сетовал Тхун Ин.

— Да, сынок, жизнь у нас нелегкая. За день так выматываешься, что за ночь не успеваешь отдохнуть. Когда из долгов выберешься — неизвестно. Но что поделаешь?! Кормит нас все-таки земля. А чем еще ты можешь заработать?

Тхун Ин не нашелся, что ответить.

— Вот то-то и оно, — задумчиво протянул У Аун Бан. — Земля кормит. На ней нам с тобой и трудиться. Другая судьба нам не уготована.

Тхун Ин тяжело вздохнул и стал убирать посуду.

Ко Со Твей и Ко Хла Саун в соответствии с полученным ими заданием приступили к обучению монов стрельбе из ружья. Однако и сердце и все помыслы Ко Со Твея были устремлены в Поутиннье, к Но Тейн Хла.

Вскоре они с У Шве Тейном отправились в Хлеку по делу У Лоун Тхейна. Последний содержался в камере предварительного заключения, и все попытки добиться освобождения его под залог оказались тщетными. Лишь один раз удалось получить с ним свидание.

— Теперь меня обвиняют уже не только в нападении на полицейских, но и в подстрекательстве к неуплате налогов, — мрачно и неторопливо сообщил У Лоун Тхейн. — Во время допросов требуют, чтобы я назвал имена крестьянских руководителей в нашей волости.

— На каком основании они предъявляют тебе это обвинение? — спросил У Шве Тейн.

— Все это проделки старосты У Пхоу Шана из Уинва.

— Вот негодяй, — возмутился Ко Со Твей. У Шве Тейн незаметно толкнул его в бок и указал глазами на полицейского, присутствовавшего при свидании.

— Они могут придумать любое обвинение, но твою виновность надо еще доказать, чтобы осудить тебя в соответствии с законом. Мы сейчас подыскиваем адвоката, который займется твоим делом, — успокаивал несчастного старика У Шве Тейн.

— Меня не пугает тюрьма. Меня беспокоит то, что я не закончил работу в поле.

— Не тревожься. У тебя ведь работает Ун Ту Хан.

— Да, он парень хороший. Я ему объяснил, что и как надо делать. Надеюсь, он справится с уборкой урожая.

У Лоун Тхейн и У Шве Тейн искусно вели беседу, понимая друг друга с полуслова. А Ко Со Твей все думал о старосте У Пхоу Шане, и его не покидала мысль тотчас по возвращении из Хлеку покончить с этим негодяем. Заверив У Лоун Тхейна в том, что все его поручения будут выполнены, а просьбы переданы жене и дочери, они попрощались с ним и вышли на улицу. Был уже полдень. Друзья решили немного подкрепиться и отправились в чайную. Заняв столик в дальнем углу, они стали ждать, когда им принесут еду.