От аромата рыбы и супа у меня урчит в животе, напоминая, что я ничего не ела с завтрака. Если не считать PowerBar, который Лиззи засунула мне в глотку по дороге домой из свадебного салона. Развернув палочки для еды и положив салфетку на колени, я беру несколько кусочков всего и кладу их на тарелку прямо перед собой.

— Ага, — говорю я ему после того, как проглатываю кусочек самого восхитительного торо, которое я когда-либо пробовала. Он свежий и тает во рту. — Она привела с собой твою подругу, — палочки для еды Кензо замерают, когда он собирается взять ролл с тунцом.

— Она что сделала? — он берет булочку, его челюсть напряжена.

— Да, — говорю я снова, нажимая букву «П», прежде чем нырнуть обратно в тарелку. После этого он ничего не говорит, и пока мы едим, между нами воцаряется молчание. Когда мы закончили, несколько официантов возвращаются в зал и убирают со стола, оставив остатки саке и воды.

— Десерт? — спрашивает меня Кензо. Я качаю головой, нет, и похлопываю себя по животу.

— Я наелась.

Кензо машет официантам рукой, и они исчезают за кухонной дверью. Я слышу, как щелкает защелка двери, когда она закрывается.

— Они не вернутся, пока я не открою её, — говорит он мне, когда я вздрагиваю от звука.

— Все было великолепно, — говорю я ему, не желая, чтобы неловкая тишина снова нарастала. — Спасибо, что привел меня сюда. Должно быть, это стоило целое состояние, чтобы получить столик в последнюю минуту.

— Ресторан принадлежит мне, — сообщает он мне. — Эта комната моя и только моя. Больше сюда никто не заходит.

Конечно, он владеет рестораном.

— Ну, если судить по толпе снаружи, то она очень популярна.

Кензо кивает.

— Человек, который первоначально владел рестораном, передал его своему сыну, у которого не было средств на его содержание. Поэтому я выкупил это у него, отправил его в кулинарную школу и позволил ему выкупить половину обратно. Он управляет кухней, а моя организация занимается деньгами и маркетингом.

— Ты имеешь в виду превращение грязных денег в чистые, — я качаю головой.

Кензо улыбается.

— В какой-то степени да. Но этот ресторан приносит достаточно, чтобы не беспокоиться об этом здесь. Мы склонны использовать для этого такие места, как прачечные и ателье, потому что они в основном работают с наличными и с меньшей вероятностью активируют какие-либо системы.

— Таким образом, ты оставляешь в покое более прибыльные предприятия, чтобы поддерживать их в чистоте, потому что они часто подвергаются наиболее пристальному вниманию.

Кензо улыбается мне.

— Это верно.

— Имеет смысл. Чем громче имя, тем больше вероятность, что оно привлечет внимание, — мир моего отца и криминальный мир не так уж и отличаются. Не совсем. Единственная разница в том, что Кензо не прячется за маской вежливости. Мир знает, кто он. Они видели хладнокровного и злобного бизнесмена, который от подписания контрактов переходит к битью человека кулаками по лицу. В нем нет притворства, и это одна из вещей, которые мне в нем нравятся. Я выросла в доме, где ничего не было реальным. Все было выставлено напоказ гостям. Были фальшивые улыбки и комплименты, пустые обещания. Вы никогда не знали, получите ли вы лягушку или скорпиона.

Кензо именно тот, кем он себя называет. Безжалостный и смертоносный.

— Что моя мама сказала тебе сегодня утром? — этот вопрос высасывает воздух из моих легких. Чиё или его мать рассказали ему, что произошло в свадебном магазине? Или, может быть, это та сука Саори, что прошептала ему на ухо, сочинив свою собственную историю.

— Ничего особенного, — уклоняюсь я от правды. — На самом деле у нас не было особого разговора. В основном она просто комментировала платья, которые я примеряла.

— Все это? — спрашивает он, как будто не верит мне.

— Ага, — его пальцы сжимаются в кулак на столе, но он не выглядит злым.

— Это все, что ты умеешь говорить?

— Ага, — на этот раз я придаю этому слову дразнящий оттенок.

Легкая улыбка тронула уголки его рта. Черт, если бы я могла заставить его улыбаться чаще, стоило бы выйти за него замуж. Когда он улыбается, он выглядит просто ангельски.

— Ты бы не стала мне врать, искорка? — спрашивает он, и в его глазах возвращается тот же голодный взгляд, который был раньше, когда я вошла.

— Почему имеет значение, какие разговоры могли или не могли быть у нас с твоей матерью? — Кензо молча смотрит на меня, положив руки на стол. Интересно, где его голова, потому что я вообще не могу его прочитать. Он как непроходимая стена, и я не могу понять, почему для него это важно.

— Моя мать — не тот человек, из которого хочется сделать врага, — вздыхает он. — Она такая же часть Якудза, как и я. С самого начала она стояла рядом с моим отцом. Многие бордели, казино, женщины… она управляла ими всеми для него, когда они впервые приехали в Новый Орлеан. Она не из тех, с кем можно шутить. Моя мать будет ожидать, что это будет традиционный брак.

Если я когда-либо слышала об этом, есть возможность.

— Говоря об этом браке, — начинаю я. Кензо поднимает на меня бровь. — Мы еще не обсуждали, что все это такое.

— Это? — спрашивает он, слегка наклонив голову.

— Да, — я перемещаю палец между нами. — Это.

— Мы женаты, Эвелин, — напоминает он мне. — Вот что это такое.

Мне требуется вся сила, чтобы не огрызнуться на него.

— Мы ничего друг о друге не знаем, Кензо, — отмечаю я. — Сегодня утром ты уже говорил о детях. Я не готова к этому. Господи, мне всего двадцать один.

Он откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди.

— Подарить мне наследника требует контракт, который ты подписала.

— Неохотно, — бормочу я себе под нос, прежде чем добавить: — У него нет графика, Кензо. Что такое спешка? Что плохого в том, чтобы подождать, пока мы узнаем друг друга лучше?

Его челюсть напрягается, и низкий гул поднимается по груди.

— Это деловая договоренность, Эвелин, — напоминает он мне. Его тон мягкий, но под ним чувствуется холодный ветерок. — Не думай, что это нечто большее.

Если бы сердца и надежды могли разбиться, мои были бы разбиты на миллион осколков на полу у его ног. Я надеялась, что, может быть, просто может быть, он полюбит меня. Дорожить мной будет. Но, видимо, это требует слишком многого. Стул Кензо царапает пол, когда он встает и идет к двери, ведущей обратно в столовую. На мгновение мне кажется, что он уходит, но он просто запирает ее, как дверь на кухню.

Он шагает ко мне, приковывая меня похотливым взглядом. Достигнув меня, он провел тыльной стороной ладони по моей челюсти, заправляя мои волосы за ухо.

— Между нами все может быть хорошо, Эвелин, — его слова удивляют меня. Вот он говорит, что этот брак — не что иное, как контракт, но прикасается ко мне с нежностью любовника. — То, что мы никогда не полюбим друг друга, не означает, что мы оба не сможем извлечь из этого пользу.

Взяв меня за руку, он стаскивает меня со стула и тянет до тех пор, пока я не прижимаюсь к нему. Он берет мои пальцы и подносит их ко рту, вращая кончиками языка. Это маленькое действие вызывает у меня покалывание осознания.

— Как твоя задница? — его свободная рука сжимает мою воспаленную задницу. Я шипю, когда меня пронзает новая волна затяжной боли. Это не было ужасно, но день определенно был не лучшим: пришлось примерять покрытые тюлем свадебные платья, которые беззаботно задевали рубцы.

Мои щеки вспыхивают, когда я вспоминаю, как он взял меня после того, как наказал.

— Отлично, — я упрямо задираю подбородок, заставляя его сказать что-нибудь. Он просто смеется.

— Тогда, может быть, я был слишком мягок с тобой, — поддразнивает он, отодвигая мой стул подальше от стола. Повернув нас спиной к стулу, он отпускает меня. Кензо снимает смокинг и вешает его на другой стул. Затем идет расстегивать рукава и закатывать их до локтей, демонстрируя свои восхитительные предплечья.

Он делает вид, что сидит на сиденье, раздвинув ноги, и я легко могу видеть его выраженную твердость. Кензо протягивает руку и хватает меня за запястье, уводя меня между своих бедер.