— Конечно, — ответил я.

— Хорошо бы узнать, как у Саши дела… — сказала она.

— Узнаем, — ответил я. — Надо надеяться на лучшее.

Я поцеловал её на прощание.

— Саш, я могу в казарме переночевать, — сказал Серёжа, когда Мирослава подошла к подъезду.

— У нас ещё три дня отпуска, — возразил я. — Ещё насидишься взаперти…

Больше возражений не было. Шурик сидел вообще тихо. Его нога немного опухла — но несильно. Он даже не жаловался.

— Ты как? — спросил я его, когда мы тронулись.

— Да нормас, — ответил он. — Всё думаю про того парня, Сашу… мы ведь рядом сидели…

— Как так получилось, что ты ногу подвернул?

— Да сидел неправильно… засунул под передний ряд, развалился. А Саша сидел аккуратно, культурно так… как аристократ, блин… будь он попроще — может, и не случилось бы…

— История не знает сослагательного наклонения, — ответил я. — В другой ситуации его поза могла бы оказаться более выгодной. Допустим, при пожаре или взрыве. Его бы вынесло, а ты мог сгореть.

— Блин, веселый ты парень, Саня! — вздохнул Шурик.

До дома отца добрались поздно. Шёл одиннадцатый час. Но, взглянув на окна квартиры, я обнаружил, что отец и Людмила не спят.

Увидев нас на пороге, отец округлил глаза и отступил вглубь квартиры.

— Однако! — только и сказал он. — Здравствуйте, что-ли!

— Привет, пап, — ответил я. — Слушай, у нас пострадавший. Ногу подвернул. Вроде вправили — но болит, блин… думаю вот, сейчас в травпункт везти или до завтра потерпит?

— Ногу? — Людмила каким-то волшебным образом возникла на пороге, и теперь стояла, с озабоченным лицом глядя на Шурика. — А ну-ка домой, быстро!

— Да ладно, я нормально… — начал отнекиваться Шурик.

Однако Людмила не успокоилась, пока не усадила его на диван в большой комнате и не осмотрела место вывиха.

— Хм… — хмурилась она, осторожно прикасаясь к слегка опухшей ноге. — Кто-то вправил уже, да? Грамотно сделало. Ну и перелома вроде нет. Так что ты осторожно помойся, я пока ужин приготовлю. А завтра поглядим, что и как.

— Спасибо Мирославе, — улыбнулся Шурик.

— Она курсы оканчивала, — пояснил я. — По военно-полевой медицине.

— Молодец она, — добавил Серёжа.

Ужинали борщом и разогретыми голубцами. После недели непонятно какого питания в сомнительных кафешках и перекусов кое-как домашняя еда показалась настоящим элексиром.

Мы втроём легли в одной комнате, на полу. Отец успел обзавестись несколькими матрасами, видимо, предвидел возможность таких ночёвок. Что ж, отдельное спасибо ему за это.

Лежали молча, разговор не клеился. Первым спокойно засопел Серёжа. Потом к нему присоединился и Шурик.

Я же долго не мог уснуть. Всё представлял себе момент аварии, как Саша подскакивает на сиденье и врезается в потолок… при всём моём неоднозначном отношении к предложенному им плану — я вовсе не желал ему чего-то подобного.

Может, у него была своя «инерция изменений», и он пошёл против своей судьбы? А, может, все, кто пытается играть в его величество Историю склонны недооценивать его величество Случай?

В этот раз мы встретились в диком и заброшенном месте, за ВДНХ, у старой железной дороги. Старик жестом указал мне на бревно, лежащее возле давно потухшего кострища, чьи угли разметала вчерашняя буря и ливень. Ещё с утра было прохладно, но теперь солнце жарило вовсю, будто пытаясь вернуть давно ушедшие дни жаркого июля.

Я молча занял место рядом.

Какое-то время мы молчали. Лишь рядом журчал какой-то ручей.

— Как тебе это место? — спросил китаец.

Я вздохнул и огляделся по сторонам. Чтобы попасть сюда, я прошёл всю территорию ВДНХ, которая превратилась в огромный рынок. За прудами было много мусора: упаковка, контейнеры, прочий хлам, который никто и не думал вывозить. Отсюда, из леса, всего этого было не видать — но я-то помнил дорогу, которая привела сюда.

— Упадок, — ответил я, — декаданс. Разложение…

— Смерть, — согласился китаец.

Я вздрогнул. Конечно, первая мысль была о Саше.

— О, нет, я не про своего внука, — заметив мою реакцию, китаец улыбнулся одними глазами. — С ним всё будет в порядке. Медики успели вовремя. Он полностью поправится — нервы не пострадали. Но ушиб шеи был угрожающим. Паралич, с которым он столкнулся, уже прошёл. Саша возвращается в Штаты.

— Лечиться? — уточнил я.

— Нет, — китаец покачал головой. — Он возвращается навсегда. А я был не прав, что пытался навязать тебе его в компаньоны. Я льстил себе, считая, что «Книга Перемен» говорила именно о таких друзьях… он совершил несколько очень серьёзных ошибок. Для наших дел он ещё не готов, пускай немного подучится и наберётся опыта.

— Я хотел поручить ему серьёзные проекты…

— Ты про скупку компаний? — уточнил китаец. — Хорошо, что дело не дошло до реализации. Вы бы привлекли внимание очень могущественных сил. Должно быть, ты считал, что все эти могущественные корпорации, которые будто бы возникают на пустом месте, создаются их публичными основателями? Это… несколько наивно. — Он вздохнул.

Я мне вдруг стало стыдно. Даже уши покраснели. Если разобраться, я ведь действительно пытался поступить так, как поступают юные и неопытные герои в фильмах о путешествиях во времени: используют имеющуюся информацию для банального денежного выигрыша.

— Впрочем, выход есть. Ты действительно можешь знать наперёд, что из развивающихся технологий сработает, а что нет. Это даёт существенные преимущества. Только компании придётся основывать самим. И самим заниматься их развитием.

— Я слышал, что любое совместное предприятие с китайцами в конце концов становится чисто китайским, — заметил я.

Старик улыбнулся.

— И это тоже совершенно верно. Поэтому предлагаю конкурировать. Это вовсе не равно враждовать. За нужную информацию мы будем готовы платить капиталом, которого у вас просто нет.

— Он есть, — возразил я. — Правда, пока что он полностью утекает за океан…

— То есть, у вас его нет, — мягко завершил китаец.

— Я работаю над этим, — ответил я, пожав плечами.

— Удачи тебе в этом начинании. Но предложение остаётся в силе. Ты не сможешь собрать нужные инвестиции, чтобы начать работу по направлению высоких технологий. Я могу помочь.

— В обмен на информацию, — уточнил я.

— Конечно, — кивнул китаец. — Всё честно.

— Конкуренты, но не враги, — добавил я.

— Эта модель лучше всего соответствует конфуцианской морали.

— Но не коммунистической.

— Коммунизм — отдалённая мечта, на которую следует ориентироваться. Ты слышал про социализм с китайской спецификой? Вот эта самая специфика — она и есть про конфуцианство.

Я вздохнул. Мой собеседник говорил очевидные вещи, признаваемые на государственном уровне. И всё потому, что я снова не туда завёл разговор, следуя за эмоциями.

— Вы говорили о смерти, — вспомнил я. — К чему?

— Ты не чувствуешь? — китаец пристально посмотрел на меня.

В этом месте действительно было жутковато. Будто на старом кладбище.

— Пожалуй, чувствую, — кивнул я.

— В окрестностях захоронено больше ста человек, — продолжал мой собеседник. — В основном молодые люди чуть за двадцать… тут, знаешь ли, удобно от трупов избавляться. Почва кислотная, тела быстро разлагаются.

— Ясно, — ответил я. После чего спросил, зная, что китаец ожидает от меня именно этого: — Зачем мы здесь?

— ВДНХ — это особенное место. Тут мощные зёрна созидания. Многие творческие люди это чувствуют. Сейчас оно мертво и разлагается — но скажи… ты ведь видел его другим?

Я закрыл глаза и попытался воскресить в памяти картины последних мирных лет, вдруг обнаружив, что эти воспоминания выцвели, потускнели, будто старая плёнка… не осталось ни звуков, ни запахов. Лишь картинки: восстановленные павильоны, толпы отдыхающих, фудкорты, выставки…

— Видел, — кивнул я.

— У меня будет к тебе одна просьба, — сказал китаец, глядя мне в глаза. — Если ты выполнишь её — мы готовы считать, что в расчёте по нашей договорённости о помощи с разными чрезвычайными обстоятельствами.