— Вижу, ты не удивлён.

— Так это не бином Ньютона! — улыбнулся я. — После выплаты первоначальных репараций идёт делёж трофеев.

— Тебе следовало мне рассказать. Ещё тогда.

— Тогда я был не в себе. И вообще не должен был делиться…

— Жалеешь?

— Нет. Ведь, в конце концов, всё сложилось правильно.

— Ещё несколько месяцев — и будет поздно. А ты сам сваливаешь непонятно куда, оставив мне этих… космонавтов.

— Кстати, встречались?

— Встречались, — кивнул политик. — Не уверен, что это хорошая затея. Они космополиты. Искренне считают себя гражданами мира. Более того: их целенаправленно так воспитывали. Это не то, что нужно для моей платформы.

— Но в народе они популярны, — заметил я.

— Верно.

— Они нужны будут как таран и как маска одновременно, — сказал я. — На первом этапе.

— Объясни.

За разговором мы дошли до Крещатика и повернули налево, в сторону площади Независимости.

— Перед тем, как отправить меня сюда, мы моделировали различные сценарии. И консервативные, и радикальные. Насколько это было вообще возможно. Наши контролёры были большими оптимистами, теперь я это понимаю. Мне давали около семидесяти процентов на то, что я окажусь в детстве. Это поздний СССР, времени было бы гораздо больше… можно было бы обойтись относительно простыми решениями. Этим сценариям мы уделяли наибольшее внимание… девяностые прорабатывали в самом конце…

Я сделал паузу.

— Мне не нравится твой тон, — заметил политик. — Что, без войны всё-таки никак?

Я огляделся по сторонам. Улыбающиеся люди радуются летнему теплу. Стайка детей со смехом несётся к ларьку с мороженым. А у меня перед глазами стоят кадры новостных передач.

— Когда-то это всё казалось таким далёким… — тихо сказал я. — То, что происходило здесь. Подумаешь: соседняя страна, у нас и без того своих проблем хватает…

— Страшная ошибка, — заметил политик. — Ты вспоминаешь эти… революции?

— Майданы, — ответил я. — После всего такие вещи стало принято называть майданами.

— Майданы, ясно…

— Знаете, наши национальные политики, на первый взгляд, не делали крупных ошибок. Последовательно реагировали на меняющуюся обстановку. Вполне разумно. Вроде бы, на первый взгляд.

Жириновский молчал, глядя перед собой. Не иначе пытался представить то, о чём я говорил.

— Начинается противостояние. Между старой партийной номенклатурой, которая осталась у власти, и новым капиталом, за которыми стоят страшные звери с Запада, — сказал он после паузы. — Ты понимаешь, о ком я говорю?

— Номенклатурщики — это Примаков с Лужковым, так? Ну и Семибанкирщина против них, — ответил я.

— Я должен понимать, как с ними можно бороться. Со всеми. Понимаешь? Пары космонавтов тут явно не хватит… мне нужны твои знания.

— Чтобы бороться с ними, нужно получить высшую государственную власть, — ответил я.

— Как? Следующие выборы? Не смеши меня!

— Нет, не выборы, — ответил я, после чего добавил: — Мы убедим Ельцина добровольно передать вам власть.

Жириновский сначала удивлённо взглянул на меня. Потом искренне рассмеялся.

— Вот в это я действительно не верю. Что такой, как он, добровольно власть отдаст. Нет-нет, он будет сидеть пока его не вывезут вперёд ногами из кабинета, однозначно. Старая закалка! Правда, ему недолго осталось. Вот тут-то и начнётся настоящая склока!

— Однажды он уже это сделал, — заметил я.

— Стоп. Подожди. Я так понял, это уже после его смерти было? Новый правитель — он ведь пришёл как победитель в борьбе, нет разве?

— Нет, — я помотал головой. — Ельцин ушёл в отставку добровольно. А новая кандидатура всех устраивала. Борис Абрамович думал, что утвердится в качестве серого кардинала, разрулит все тёрки с большим капиталом и худо-бедно будет управлять страной.

— Это я помню, ты говорил. Просто упустил сам момент перехода. Так, получается, всё это время Ельцин был жив?

— Верно, — кивнул я.

— Лояльность, — сказал Жириновский после очередной долгой паузы. — То, о чём я сам тебе говорил. Мне должны поверить для гарантий Семье, так?

— Так, — подтвердил я. — И мы это организуем. А космонавты нужны, чтобы показать потенциал. ЛДПР должна взять осенью один из важных регионов. Березовский запишет это себе в актив. Тут нужно будет ему подыграть. А потом мы разработаем операцию по передаче власти. Когда ты вступишься за своего подчинённого, рискуя карьерой. Ельцин будет этим впечатлён, мы сделаем так, чтобы был. А дальше… дальше внешне всё будет выглядеть так, будто народ России выбрал себе нового президента, окончательно победив старую партийную номенклатуру в виде перекрасившихся чиновников.

— Но на самом деле всё будет построено на договорённостях с Семьёй.

— Разумеется. Иначе никак. Не только с Семьёй. Наша главная задача — это усыпить бдительность самых главных хищников, — ответил я.

— Скажи, и когда ты собирался мне обо всём этом рассказать? — спросил политик.

— Тогда, когда выборы в Марий Эл уже были бы обеспечены, — ответил я. — Лика как раз этим занимается.

Мы остановились. Владимир Вольфович смотрел на фасад гостиницы Украина, о чём-то размышляя.

— Так похоже на Москву, да? — спросил он. — Кажется, у нас гостиница повыше… да?

— Через четыре года тут установят огромную колонну с крылатой фигурой наверху, — ответил я. — Памятник независимости. После этого сходство исчезнет.

— Скажи, Саша, что ты тут на самом деле делаешь? — спросил политик. — Не поверю, чтобы в такое время ты отправился чисто отдохнуть…

Серьёзные планы требуют тишины. То, что мне предстояло сделать, было настолько трудоёмко и невероятно, что даже про себя я старался не думать глобально. Просто делал необходимые шаги. Но любая лояльность строится на доверии. А с человеком, которого я сам собирался привести к высшей власти, это особенно важно.

— Чтобы у нас был шанс, мы должны наступать, — ответил я.

— Мы нищие. Мы раздавлены и унижены, — возразил политик. — О какой силе ты говоришь? Нам просто нечем действовать. Все старые союзы развалились. Все соседи готовы нас возненавидеть. И нет, вовсе не за прошлое, как это говорят они сами! Они ненавидят нас за слабость. За то, что позволили такое с собой сотворить…

— Это всё верно, — кивнул я. — За слабость ненавидят куда сильнее, чем за самую грубую силу. Но и сила бывает очень разной. Мир быстро меняется, Владимир Вольфович. Уже существуют «Гугл» и «Яндекс». Впереди кризис доткомов. Уже есть ФИДО. Есть мобильники. Но мало кто видит реальный потенциал социальных сетей, которые мы будем создавать. Нет, не у нас — там. И культура… я видел, как это оружие используется на таких уровнях, каких нынешние специалисты и во сне представить не могут! Поэтому я здесь…

Я хотел добавить ещё несколько важный вещей. И про культурные диверсии и троянских коней. И про контроль информационных потоков. Даже про трансгуманизм немного — но не успел.

Даже не знаю, кто из нас первым почуял опасность. Владимир Вольфович уже лежал на тротуаре, когда я только хотел крикнуть: «Лежать!», распластавшись рядом.

Они были на вишнёвой «восьмёрке» с киевскими номерами. Пара в чёрных балаклавах, вооружены АКСУ.

Одна из пуль с визгом срикошетировала от столба и на излёте ударила мне в икру. Первые несколько секунд даже больно не было. Только зуд и ощущение растекающейся теплоты.

Владимир Вольфович не пострадал. Когда его телохранители открыли ответный огонь по «восьмёрке», он спокойно, даже с некоторым любопытством, приподнял голову.

В этот момент я вдруг понял, что он не впервые оказался в подобной ситуации.

Телохранители оказались меткими стрелками: покрышки «восьмёрки» были пробиты. Нападавшие попытались скрыться, но через пару секунд оба оказались на брусчатке. Убиты они были или же просто ранены — я не разглядел. Начала болеть раненая нога, и какое-то время мне было совершенно всё равно на происходящее вокруг.

Как и полагается настоящему политику, Владимир Вольфович выжал максимум из нападения: громкие заявления, заголовки в ведущих СМИ, причём не только России и Украины, но и Европы, интервью в прайм-тайм и так далее. Лика, конечно же, подключилась, практически сразу — я позвонил ей по дороге в больницу.