Приём был довольно уверенным, три деления на шкале, так что вызов прошёл быстро.

— Да? — ответила секретарь.

— Привет, — сказал я. — Лика на месте?

— На месте, перевести?

— Будь добра.

Ещё пара гудков, и голос Лики в трубке.

— Привет, Саша, — сказала она, — всё не отдыхается?

— Привет, — ответил я. — Подскажи, пожалуйста, твой папа сейчас в Москве? Есть важное дело, а Бориса Абрамовича беспокоить сейчас будет лишним.

— В Москве, — ответила она. — Саша, у тебя в порядке всё? Помощь нужна?

— Всё отлично, — сказал я. — Помощь, возможно, потребуется, но не сразу. Нужно будет несколько недель на обдумывание.

— Я поняла тебя. В общем, звони смело.

Я нажал клавишу отбоя, после чего набрал ещё один номер. Четыре гудка — и ответ.

— Здравствуй, Саша, — знакомый голос в трубке. — Ты никак решил одуматься и присоединиться на отдыхе к Гие? Он вчера в Тбилиси улетел.

— Не совсем так, Аркадий Шалвович, — ответил я. — Я сейчас на Украине, говорю с Бугаем Игорем Михайловичем. У нас возникла одна очень интересная бизнес-идея, которой я бы хотел с Борисом Абрамовичем поделиться, сразу после возвращения. Игорь Михайлович человек очень осторожный, ему нужно подтверждение, что я не кто-то там с горы, а действительно могу довести нужную информацию.

— Бугай? Саша, будь добр, дай ему трубочку.

Я поднялся со стула и протянул трубку олигарху. Тот взял её и привычным жестом приставил к уху.

— Бугай, — сказал он.

Последовала пауза. Олигарх сосредоточенно слушал, хмуря брови. Потом произнёс:

— Железняк, да… да, верно… нет. Конечно, нет… по вопросу? Ага… ясно. Нет, не для телефона, конечно. Только лично… всё, понял. Добре.

Он сбросил вызов и вернул мне трубку.

— Вот ведь как… — произнёс он.

— Я пока не могу принимать решения сам, — мягко сказал я. — Но могу создать условия для их принятия. Иногда это бывает даже важнее.

— Мне нужна будет личная встреча, — сказал олигарх. — Лучше на нейтральной территории. Скажем, в Германии. Организуешь?

— Разумеется, — улыбнулся я.

— Тогда будем считать, что мы в расчёте. По срокам я бы ориентировался на конец августа — начало сентября. Мне тут кое-какие вопросы предварительно закрыть надо будет.

— Отлично.

Он поднялся со стула; я же остался сидеть. Бугай посмотрел на меня с недоумением.

— Мы ведь пока только сложившуюся ситуацию обсуждали, — сказал я. — Компенсацию. Но, мне кажется, интересов у нас может быть куда больше.

Бугай снова подошёл к столу и присел на него, свесив одну ногу. Пристально, с прищуром, посмотрел на меня.

— А как твоя фамилия, Саша? — спросил он.

— Иванов, — ответил я.

— Саша Иванов, значит… Василий Иванов не твой дедушка ли часом?

— Нет, — я пожал плечами. — А кто это?

— Совершенно не важно, — отмахнулся Бугай. — Тогда ты таки из тех, да?

Я улыбнулся.

— Насколько мне известно, тоже нет.

— Ладно. Что за дело у тебя?

— Разговор для начала, — сказал я. Теперь я постарался изменить тон. Вальяжность ушла. Я представлял себе мир будущего: всё то, через что мне пришлось пройти. Годы СВО. Первые ядерные удары. Эвакуацию. Прорыв. Напряжение всех сил тех, кто остался в живых, чтобы остановить неведомую смерть, безжалостно расползающуюся по лоскутным остаткам некогда цветущего мира… я старался добавить в слова столько металла и пепла, сколько мог уместить.

Похоже, это сработало. Бугай выпрямил спину, глянул на меня пристально.

— Слушаю тебя, — сказал он сухо.

— Как думаете, что будет происходить с остатками СССР дальше? — спросил я. — Через пять лет? Через десять?

Я видел, как он колеблется: ответить искренне или же так, чтобы обеспечить себе максимальную выгоду. Ведь если речь пойдёт о транзите, то партнёрам нужно будет хотя бы демонстрировать веру в стабильность.

— Это за рамками наших договорённостей, — добавил я. — Они останутся в силе при любом раскладе.

— Вы развалитесь, — выдохнул Бугай. — Хотел бы сказать иначе, но маемо шо маемо. Месторождения перейдут под контроль американского и британского крупняка. Транзит тоже станет их вопросом. И его тоже отожмут рано или поздно, у нас. Может, какую-то компенсацию бросят. А, может, и нет — лишь бы не посадили да не лишили нажитого.

— Поэтому стратегия в том, чтобы высосать максимум сейчас, пока есть возможность, — сказал я.

— Разумеется, — улыбнулся Бугай. — А разве у вас не так?

— Так, — согласился я. — Пока что.

— Решили порыпаться? — он ухмыльнулся, как мне показалось, немного грустно. — Зря. Кончится грустно. Понимаешь, малой, проиграли мы. Продули. Теперь платим репарации под лозунги о дружбе и демократии. И это уже никак не изменить.

— Почему до сих пор всё самое интересное не отжали? — спросил я.

— Да потому что бардак у нас продолжается! Деньги текут рекой на Запад. Нас даже выжимать перед дойкой не надо — сами доимся. А в бардаке никому работать не интересно. Вот когда поток начнёт иссякать, посадят своего Пехлеви, и у вас, и у нас. Только вас, наверно, ещё дробить будут, от этого никуда не уйти. Знаешь, кто такой Пехлеви?

— Знаю, — кивнул я. — Но пример неудачный. Закончилось избиением посольства, так? А страна до сих пор держится.

— Это ненадолго. Мир изменился, и все это понимают.

— Стратегия понята и прозрачна, — сказал я. — Взять столько, сколько можно, пока есть временной лаг, так? Спрятать это на Западе. Попробовать инвестировать, перебраться туда, когда настанут совсем кранты. Жить дальше, основать династию, чтобы дети уже местными были. Профит! Так?

Бугай нахмурился.

— Чё тебе от меня надо, а? Все так делают! Не у всех получается. Так понял, твои боссы из тех, кто сечёт фишку.

— Не мы такие — жизнь такая, — процитировал я.

— Именно! — Бугай не почувствовал иронии.

— Всё строится на доверии, — сказал я. — Что там, на Западе, всё нажитое останется не тронутым.

— Слушай, ну это Запад. Для них частная собственность — это святое! Ты можешь быть кем угодно, но если это твоё — оно твоим и останется. Весь их мир на этом держится.

— Плохо, что у нас не очень хорошо знают историю… — вздохнул я. — И доверяют там, где доверять не нужно. А что, если я скажу, что есть способ гарантировать свои интересы?

杀鸡儆猴 — убить курицу, чтобы напугать обезьяну

Я много познал от мудрости этой Книги. Я уразумел, что слабые люди должны стать более уверенными, а высокомерные — осознать свое поведение. Вот почему я вздохнул с восхищением.

Конфуций

В глазах парня горела животная ненависть. Он швырнул булыжник, метя мне в голову, с твёрдым намерением убить. Я это почуял, едва успевая увернуться.

Камень полетел дальше и уже на излёте впечатался в голую спину другого парня, с неприятным глухим звуком, будто сырое мясо уронили на холодный пол, покрытый грязным кафелем. Парень заорал и как подкошенный рухнул на асфальт. Рядом тут же оказались двое и принялись его запинывать. Тот сгруппировался, как мог, подтягивая под себя ноги и закрывая голову.

Я же перекатом оказался возле молодчика, который швырял камень, и сбил его с ног. Очевидно, он не ожидал такой прыти и лишь вяло отбрыкивался, пытаясь поудобнее ухватить очередной камень. Но я не дал ему такой возможности: вскочив на ноги, я наступил на этот самый камень, прижимая его ладонь к асфальту. Противник же осознал ситуацию и свободной рукой попытался схватить меня за другую ногу. В ответ я поднял и быстро опустил стопу. Что-то отчётливо хрустнуло. Мой несостоявшийся убийца заорал во всю мощь молодых лёгких.

Оставив его подвывать на грязном асфальте, я отбежал в сторону, метя в ближайшие кусты.

Вообще-то я рассчитывал пробиться ко входу в станцию метро, но теперь понял, что это почти невозможно: всё пространство представляло собой огромное поле битвы. Праздно шатающийся народ, которого буквально только что было более, чем достаточно в округе, вдруг каким-то волшебным образом рассосался.