Экспансия началась до колонизации. До колонизации начались и спорадические меновые отношения греков с районами будущих колоний. Случалось, что и греческие пираты захватывали на время туземное население в свои руки, как это было в Занкле (Сицилия). Однако эти спорадические и недолговечные захваты не были еще колонизацией. От Занклы до Мессины лежал еще долгий путь рождения полиса.

В этот период пиратство и торговый обмен были тесно связаны друг с другом. В «Дигестах» сохранился древний закон, приписываемый Солону:

«...если народ или члены фратрии, или (по конъектуре Гвардуччи) совместно совершающие жреческие обряды, или совместно хоронящие, или члены фиаса, или моряки, или отправляющиеся на добычу, или на торговлю (по конъектуре Санктиса и Гвардуччи: η ναυται η επι λείαν... οιχόμενοι η εις εμποριαν) договорятся о чем-нибудь между собой, — тому иметь силу, если не запрещают этого общественные постановления».[593]

В приведенном постановлении, древность которого теперь не оспаривается, интересно не только то, что пиратство и торговля поставлены рядом, как полноправные формы приобретения богатства,[594] но и то, что в земледельческой тогда Аттике уже имелись три группы: моряки, пираты и купцы. С этим согласуется и сообщение Геродота о χάλκεοι ανδρες κατα ληίην εκπλώσαντες,[595] о тех «окованных в медь» людях, которые встретились с Псаметихом на берегах Египта.

Существование в рамках одного полиса трех категорий — моряков, пиратов и купцов — свидетельствует и о развитии мореплавания и о развитии торговли, как формы сношений более высокой, чем нерегулярные пиратские набеги.

До тех пор, пока пиратство было преобладающим, не могла возникнуть колонизация; самая потребность, не ограничиваясь набегами, основывать колонии свидетельствует о том, что в данных греческих метрополиях пиратство уступило первое место торговле.

Ни один из городов ни этого, ни более позднего периода не являлся только торговой факторией. В литературе уже отмечалась существенная разница греческих и финикийских факторий:[596] греки врастали в землю (отсюда и устойчивость их колоний), в то время как многие финикийские фактории были связаны с районом колонизации лишь интересами сбыта и прибыли и потому могли легко возникать и исчезать.

Нельзя в то же время совершенно игнорировать тот факт, как это делает Хазебрек, что все греческие колонии возникли вблизи моря и, большей частью, на месте удобных якорных стоянок. Хазебрек объясняет это случайностью или привычкой жить у моря.[597] Но такая закономерность «случая» и «привычки» совершенно неправдоподобна. «Страбон, — восклицает Хазебрек, — рассказывает, что в Кумах, италийской колонии халкидян, утверждали, будто ее жители только через 300 лет заметили, что их город лежит у моря».[598]

Во-первых, чтобы быть точными, следует сказать, что утверждение Страбона гораздо менее категорично, чем Хазебрека. Страбон пишет «...как рассказывают некоторые»,[599] а эта оговорка уже бросает тень на достоверность информации этих ενιοι.

Археологический материал свидетельствует об обратном: распространение греческой геометрической керамики во второй половине VIII в. в районе Лациума и южной Этрурии[600] свидетельствует не только о меновых сношениях Кум с этими районами, но и о пользовании гаванью, ибо вряд ли кто-нибудь может предположить, что керамика из Греции в Кумы перевозилась по суше.

Гораздо правильнее думал Гиршфельд,[601] что предварительный и тщательный выбор места для поселения характерен для всех греческих колоний.

Три основных требования (которые, по Гиршфельду, нарастали последовательно) предъявлялись к новому поселению: место должно быть надежным для защиты и хорошо укрепленным; место должно быть возможно более благоприятным для обмена; место должно быть удобным для жизни.[602] Предварительный выбор места поселения зависел, однако, еще от одного условия — от общего направления торговых путей города-метрополии.

Можно ли полагать, как это вытекает из утверждений сторонников аграрной теории колонизации, что случайно собранные толпы авантюристов, искателей приключений, пиратов и обезземеленных крестьян определили в дальнейшем основные магистрали торговых путей и направление торговой экспансии своих метрополий? Что толпа полисных отщепенцев или, как утверждает Майрс, направление ветра — определило в дальнейшем западную ориентацию Коринфа и северо-восточную Милета?[603]

Нелепость этих утверждений вполне очевидна. Колонии греков возникали по трассам древних догреческих морских путей. И колонизация восточной Сицилии греками не была стихийной, не объяснялась только тем, что климат Сицилии схож с климатом Греции. В заселении острова играли роль и его плодородие и борьба за торговые пути с финикийцами, ибо колонизация Сицилии велась одновременно — с востока греками, с запада — финикийцами.

В этом отношении Курциус был прав. «Основание города, — писал он, — является, вернее всего, окончанием длительной работы времени, в течение которого основывается обмен племен и рассыпается посев, итогом, который удается лишь в наиболее благоприятном случае. ‘Η πόλις ου των τυχόντων, — говорит Аристотель, т. е. не первые попавшиеся были в состоянии создать общину; не из толпы авантюристов возникает гражданство».[604]

Колонизация являлась двусторонним процессом, и в тех районах, где население не было подготовлено своим внутренним развитием к обмену с греками, колонии этих последних не могли существовать. Само собой разумеется, что и греки должны были представлять из себя общину, способную к активному обмену, иначе не могла бы возникнуть их колония.[605]

Несомненно и то, что в период неразвитых торговых сношений и отсутствия денежного обращения не могло возникать и факторий только торгового типа, колоний, не связанных с землевладением.

Помимо того, что слой купцов и ремесленников никогда не был столь многочисленным, чтобы основать своими силами колонию, нельзя забывать, что этот торговый элемент не мог бы и обеспечить ее устойчивости, ибо интересы торговли, при стихийном характере торговых отношений, не могли быть связаны навсегда с каким-либо определенным районом обмена.

Поэтому привлечение малоземельного и обезземеленного крестьянства, заинтересованного только в обладании земельными наделами, составляло главное условие, без соблюдения которого не могла быть успешно осуществлена ни одна колонизация. Этим обеспечивалась не только стабильность колонии, но и увеличивалась численность поселенцев, что было чрезвычайно важным для самого осуществления колонизации.

И если нам указывают, что даже в таких государствах, как Коринф, колонизация носила аграрный характер, что в число коринфских колонистов входило крестьянское население незатронутой торговым развитием деревушки Тенеи, то это, с нашей точки зрения, вполне закономерно и отнюдь не противоречит общей торговой экспансии коринфского полиса.

Напомним также, что перед отплытием в Сицилию в Коринфе широко пропагандировалась предстоящая колонизация Сиракуз, что жители той же Тенеи привлекались к участию обещанием плодородных земельных наделов. Инициатива исходила из полиса, но достаточно крепкий численный состав боеспособных колонистов должны были дать сельские районы.