– А если нет? – напряжённо спросила я.

– Тогда он тебя поглотит в своем чреве и медленно растворит, наслаждаясь каждой крупицей твоей бесконечной боли от этого процесса. Ведь что такое боль и страх..? – вдруг увлекся собственными рассуждениями плывчи. – Это неприятие, которое испытывает всё живое при нарушении границ его существования, телесных или духовных. И Философия Боли учит не только властвовать над ними, но и готовит нас к познанию гармоничного круговорота жизни и смерти...

– Эй, лови!

Из-под скалы вылетела здоровенная пластиковая бутылка с водой и с размаху впечаталась в мою ногу. Я едва успела перехватить ее, чтобы та не упала обратно в океан.

Над краем обрыва показалась довольная физиономия Холума.

– Решил попытать счастья на место старейшины, Нуидхе? У тебя неплохо получается ездить по ушам, аж заслушался.

– Отвали, – беззлобно буркнул Нуидхе. – Ещё чего, в старейшины... Просто иммигрантка желает подробностей, чтобы пройти испытание живой.

– А!.. Ну-ну. Пусть попробует, – хмыкнул Холум и, посерьёзнев, спросил у меня: – Как собираешься сбалансировать страх, боль, плохие чувства?

– Э-э... расслабить всё тело и позволить им быть? – неуверенно предположила я, отчётливо ощущая, что кто-кто, а конкретно этот плывчи искренне хочет мне помочь. И это было как-то связано с Граем.

– Расслабить тело, ага, – он вдруг фыркнул. – Типичная ошибка новичка! Не тело нужно расслаблять первым делом. Не тело!

– А что тогда?

– Расслабляй дух. А за ним и тело последует.

– Легко сказать! – скривилась я. – Но как его расслаблять, аффирмациями, что ли? «У меня всё хорошо-замечательно», «Я не тело, а дух», «Страх ничто, боль проходит» и прочее?

Холум вздохнул, не глядя на закатившего глаза Нуидхе. Тот не преминул вернуть шуточку:

– Похоже, это тебе пора в старейшины записываться, Холум! Будешь молодняк наш обучать. Да что толку ее учить, все равно не поймет.

– А почему бы и нет? – пожал узкими плечами Холум и придвинулся ко мне. – Слушай сюда, объясню проще. Боль – это сигнал тела о нарушении его граней извне или изнутри. Дух этот сигнал принимает, включая страх, тревогу, панику и начинает действовать. Но если дух умеет всё это включать, значит, умеет и отключать, верно? Вселенной управляет закон равновесия, это всякий знает. Конечно, отключение от боли и страха серьезную проблему тела – ранение, например, – не решит, но и помехой не станет. Даже наоборот, голова останется холодной и будет решать проблему спокойно.

– Как вы ослабляете этот сигнал? – жадно спросила я. – Как отключаете связь между болевым импульсом и мозгом?

– Учимся долго и прилежно через кое-какие практики. Самое первое – это глубокое дыхание. Вдыхаешь на одну единицу, выдыхаешь на две. Второе – холод. Лучше всего использовать настоящий. Найди на своем теле место, которое будет мёрзнуть и смакуй его. Тело общается с духом очень прямолинейно, а сознание не умеет чувствовать нарушение в двух местах одновременно. Если ты выберешь холод, болевому импульсу придется ослабнуть.

Я покачала головой.

– Не могу представить, как я буду думать о холоде, когда рядом со мной окажется монстр и начнет причинять боль. А как... как он это делает?

– Всё дело в его щупальцах. Они покрыты тонкими волосками, которые обжигают тело медленным ядом. Если не подвергаться их воздействию слишком долго, то это не слишком опасно. Так, воспаление, волдыри, температура... Но боль сильная, острая. Появляется, к счастью, не сразу, а постепенно. Как будто держишь руку высоко над огнем, а потом начинаешь опускать ее все ниже и ниже, пока пламя не начнет пожирать тебя заживо.

– Какой ужас! – представив это, я поежилась. – Похоже на ожоги от земных книдариев со стрекательными клетками. Может, ваш Художор – это гигантская медуза?

– Я не знаю, кто такие медузы. Лучше послушай о третьем методе. Это – древняя Песнь Гармонии, которую мы поем непрерывно, и образ горячего красного шара, в котором живёт боль. Под эту песнь мы делаем шар синим и холодным... Жаль, что ты не знаешь слова. Они звучат на языке плывчи, который ты не поймёшь.

Говорить о том, что Муирне однажды пела мне свою гипнопеснь на эсперанто, я не стала. Слова начали забываться, но недавние мысленные песнопения Грая снова их оживили, да ещё и добавили те строчки, которые я в первый раз проспала.

После достаточно подробного описания грядущих страданий продолжать беседу резко расхотелось. Я отлично понимала, что все эти советы – не для меня. Во всяком случае, без длительной подготовки они бесполезны, такая вот трагедия голой теории.

Единственное, что внушало хоть какую-то надежду – это тот факт, что мои ментальные способности довольно обширны и сильны. И, неожиданно активировавшись на этой планете, они всегда выручали меня в миг опасности. Хорошо бы и теперь не подвели.

Взгляд упал на бутыль пресной воды у моих ног, и я немедленно присосалась к ней – жадно, словно пиявка. Успела опустошить ровно на треть и чуть не подавилась, услышав осознанное мысленное обращение ко мне от Холума:

«Не ведаю, что у тебя за способности, госпожа Чудо-Юдо, но советую воспользоваться ими в первую очередь. Иначе у тебя нет шансов...»

Теперь я уверилась окончательно, что плывчи Холум – довольно близкий друг Грая, раз тот поделился с ним фактически конфеденциальной информацией. Мой бунтарь не мог не понимать, что я буду против рассекречивания собственных особенностей третьим лицам.

Поскольку ответить вслух при Нуидхе я не могла, пришлось ограничиться еле заметным кивком.

Шторм не утихал. Соленые брызги от бьющихся внизу волн уже казались одним непрерывным дождем, который лился из неправильно расположившейся тучи. Давно я себя так плохо не чувствовала – если говорить о чувствах уныния, дискомфорта и назойливой тревоги. И мысли в голове бродили все сплошь пессимистичные под флагманом самой гнетущей из них: а доживу ли я до завтрашнего утра?

– Приближаются, – флегматично сказал Холум и кинул на меня взгляд, преисполненный жалости.

Я затравленно уставилась на неровно-пьяный от бури горизонт. Ничего разглядеть не могла, однако в том месте, куда смотрели плывчи, океан бурлил в разы сильнее, чем при обыкновенной непогоде. Словно вода находилась в стадии кипения, и от нее пышной шапкой расходилась густая белая пена.

Воздух неожиданно уплотнился, виски сдавило. Я непонимающе прикоснулась к ним, задышала чаще... и поняла, что проблема не в воздухе. Это было давление ментального уровня. Возникло тяжёлое ощущение, будто кто-то огромный и ленивый приоткрыл один глаз, чтобы осмотреться и понять, что заставило его очнуться. И по какой-то причине его взгляд упал на меня.

«А... это ты... – прошелестел знакомый мысленный шепот. – Подвижное... беспокойное... шумное... дитя не моего круга... вот к кому гонят моего чистильщика...»

Я резко выпрямилась, привлекая к себе внимание плывчи.

– Э-э... пойду за кустики... то есть за камушки схожу, – брякнула первое, что пришло в голову. – По нужде.

Нуидхе и Холум отнеслись к моей отлучке с пониманием, и до меня с опозданием дошло: теперь эти двое будут считать, что госпожа Чудо-Юдо описалась, даже не успев воочию увидеть Художора. Тяжело вздохнув, я уселась на мокрый камень и протранслировала неизвестному знакомцу приветливую мысль:

«Рада слышать тебя! Кто такой этот чистильщик..?»

«Пожиратель негативной энергии... обычно инстинктивно кормится на тех местах, где она нарушает мой баланс... но иногда дети моего круга заставляют его менять путь по мелочам... я слежу... это интересно...»

«Интересно? – искренне возмутилась я. – То есть...если сейчас этот чистильщик Художор начнет «чистить» от меня океан, то ты просто сядешь в зрительских рядах и начнёшь закидываться попкорном? А как насчёт того, чтобы отправить его восвояси? Пусть продолжает свой путь туда, куда шел, а меня оставит в покое!»