Света следила за тем, как я надевал брюки. И будто соображала: пошутил я или сказал правду.

Она стрельнула взглядом за окно.

— Но… ещё ночь, — сказала Ельцова. — Завтра… сегодня же воскресенье!

— Уже начнётся рассвет, когда приеду в общагу, — сказал я. — Самое время для пробежки на свежем воздухе.

Ельцова покачала головой.

— Пробежка? — произнесла Света. — Ты сумасшедший.

Я пожал плечами, провёл рукой по кубикам пресса на своём животе — стряхнул с них женский взгляд (тот переместился на мою грудь, погладил мои плечи). Подумал о том, что с такой жадностью и восхищением на моё тело не смотрели ни Варвара Сергеевна, ни Марго. Светочка моих прошлых любовниц в этом плане превзошла. «Как и размером груди», — промелькнула в голове мысль.

Ельцова её словно услышала. Она отбросила одеяло, села. Выпрямила спину, но чуть отклонилась назад (удерживала равновесие). Я разглядывал её тело — невольно сравнивал фигуру Светы с фигурами Вари и Марго. Пришёл к выводу, что в конкурсе сравнений, без сомнения, победила Маргарита Лаврентьевна. Но Светочка и Варвара Сергеевна делили почётное второе место.

— Серёжа, ты… придёшь ещё? — спросила Ельцова.

Я надел рубашку, поочерёдно застегнул пуговицы на рукавах.

Спросил:

— Помнишь, о чём мы говорили?

Ельцова кивнула.

— Помню, — сказала она. — Ты на мне не женишься.

Светочка дёрнула плечами — я полюбовался последствиями этого движения.

— Я уже была замужем, Серёжа, — сказала Ельцова. — И больше туда не стремлюсь.

Она усмехнулась и сообщила:

— Там плохо кормят.

Стряхнула прилипшее к её плечу крохотное пёрышко. Снова подняла на меня глаза.

— Тогда увидимся в субботу, — сказал я. — Встречу тебя после работы.

Ельцова печально вздохнула.

— Как долго… — сказала она. — Я буду ждать, Серёжа.

Я улыбнулся, заправил рубашку в брюки. Надел пиджак. Не отказал себе в удовольствии: напоследок снова полюбовался шикарной грудью Светочки.

Взглянул и на украшенный тонкими складками кожи живот Ельцовой: туда, где в моей прошлой жизни появилась «дырень» «больше пяти сантиметров в диаметре».

Небо посветлело. А местами и окрасилось в яркие цвета зари. Красная полоса рассвета отражалась в окнах домов. Фонари ещё работали. Но их свет уже выглядел бледным. Всё больше пробудившихся птиц вплетали свои голоса в какофонию уличных звуков. На прятавшейся за пятиэтажками проезжей части громыхали трамваи и автомобили. Гулко звучали мои шаги (других пешеходов по пути от трамвайной остановки до общаги я не встретил). Шелестела листва: под утро усилился ветер. Я то и дело зевал, прикрывал рот рукой. Подходил к входу в общежитие: размышлял, не смотрел по сторонам.

— Сергей!

Я повернул голову — увидел, что ко мне спешила хрупкая девичья фигура. Невольно моргнул, но девчонка не исчезла. Она вышла из-под крон каштанов. Блеснули… каштанового цвета волосы. Котова. Лена шагала бесшумно — мягкие подошвы её кед почти не издавали при ходьбе звуки. Я с удивлением заметил, что девица наряжена не в платье, а в трикотажные штаны с уже слегка растянутыми коленками и в белую футболку, под которой угадывался громоздкий бюстгальтер. Котова куталась в синюю спортивную кофту (в ней она приходила на занятия физкультурой в институте). Выглядела сонной, но улыбалась.

— Привет, — сказал я. — Что ты тут делаешь?

Котова махнула ресницами.

Я уловил запах её духов. Зевнул.

— Жду тебя, — сказала Лена. — И Кирилла. Побегу вместе с вами.

«Как интересно», — подумал я.

Котова остановилась.

Я опустил взгляд — посмотрела на её штаны, на кеды. Снова взглянул в большущие тёмные глаза.

— Серьёзно? Что это на тебя нашло?

Котова пожала плечами.

— Ничего, — сказала она. — Займусь физкультурой. Вместе с вами.

Лена шагнула ко мне — я невольно напрягся (похожим образом со мной сблизилась час назад Светочка: поцеловала меня, прощаясь до субботы). Котова подняла руку, ногтем поскребла воротник моей рубашки.

Я отстранил от себя её руку и спросил:

— Ты серьёзно? Побежишь?

Лена кивнула. Она смотрела мне в глаза, улыбалась.

На лицо девчонки будто бы легла тень: мне почудилось, что улыбка Котовой приобрела грустный оттенок.

Я пожал плечами, сказал:

— Ладно. Жди. Скоро вернусь.

Проходил мимо вахты — меня окликнула баба Люба.

— Погоди, Чернов, — сказала она.

Я замер напротив окошка, за которым блеснули стёкла очков.

Поздоровался:

— Здравствуйте, Любовь Фёдоровна.

— Погоди, Чернов, — повторила вахтёрша.

Она торопливо вышла из своей комнатушки: маленькая, щуплая, в очках с громоздкой пятнистой оправой. Привычным движением поправила тёплый платок на плечах. Запрокинула голову, нахмурила брови.

— Опять по бабам шлялся? — сказала баба Люба.

Я улыбнулся, развёл руками, спросил:

— Откуда такие подозрения?

Любовь Фёдоровна фыркнула.

— Молодо-зелено, — сказала она. — Воротник у тебя в помаде, вот откуда!

Покачала головой и добавила:

— Балбес.

Я скосил взгляд — рассмотрел красноватое пятно в том самом месте, которое минуту назад скребла ногтем Котова. Не нашёл в памяти тот момент, когда Светочка пометила мою рубашку.

— Девица к тебе недавно приходила, — сказала вахтёрша. — Эта… глазастенькая. Лена Котова, кажется.

Любовь Фёдоровна посмотрела мне в глаза. Я увидел её зрачки — словно заглянул в дуло винтовки. Кашлянул.

— Знаю. Только что её встретил. На улице.

Вахтёрша сняла очки, но не отвела взгляда от моего лица.

— Хорошая девка, — сказала она. — Вежливая. Красивая. Приятная.

Любовь Фёдоровна сощурилась — будто прицелилась. «Снайпершей на войне была, — подумал я. — Стопудово!»

— Смотри, Чёрный: узнаю, что обидел её!.. — сказала баба Люба.

Мне почудилось, что в её голосе лязгнул металл. Женщина показала мне кулак, потрясла им около моего носа.

— Да ладно вам, баба Люба, — сказал я. — Как вам такое на ум пришло?

Пожал плечами.

Улыбнулся.

И всё же отступил на шаг: разорвал дистанцию, словно в бою на ринге. Сообразил: на пару секунд я позабыл о том, что мне не двадцать, а семьдесят лет. Шутливо поднял руки — будто защищался.

— Малолеток не трогаю. Честное комсомольское, Любовь Фёдоровна. Я же не злодей!

Пару секунд вахтёрша смотрела мне в глаза. Всё это время я чувствовал себя так, будто находился под прицелом (подобные ощущения у меня часто бывали в пока ещё не наступивших девяностых годах).

— Ну, ну, — сказала баба Люба. — Ладно…

Она покачала головой.

И добавила уже без угрозы:

— Бабник.

Кириллу о появлении Котовой я не сказал.

Мы вышли из общежития — и сразу же увидели Лену.

Мой младший брат и Котова замерли лицом к лицу. Оба стояли, приосанившись и горделиво приподняв подбородки. Молчали: не поздоровались. Я смотрел на их профили и видел, как напряглись жилки на их шеях. Кир закусил губу, сжимал в руке ручки сумки с боксёрскими перчатками. Лена вцепилась в край своей кофты. Оба выглядели серьёзными.

Я сообразил, что Кир и Лена с понедельника почти не смотрели друг другу в глаза. Котова на этой неделе часто заглядывала к нам в комнату, но при появлении Кирилла она тут же уходила: будто чего-то стыдилась. Похожим образом вёл себя в её присутствии и мой младший брат: Кирилл стыдливо прятал от Котовой взгляд… до этой минуты.

Я кашлянул — напомнил о себе.

Котова тряхнула кудрями.

Кир нахмурился.

— Дружба? — спросила Лена.

Она протянула моему брату руку.

Тот посмотрел на девичьи пальцы.

Пожал их: неуверенно и не сразу.

— Ладно, — ответил Кирилл.

Котова улыбнулась, взглянула на меня.

— Куда побежим? — спросила она.

— До пятнадцатой школы…

…После бессонной ночи я добрался до спортплощадки, истекая потом.