Парни подтолкнули бандита в спину. Тот сделал три шага в направлении кустов, остановился; пошатнулся, но устоял на ногах. Кирилл и Олег вернулись в подсобку, прикрыли дверь — я не увидел, в каком направлении зашагал ушастый.

— Чёрный, ты ему руку сломал! — приглушённым голосом произнёс Кирилл.

Он смотрел на меня пристально, исподлобья. Замер спиной к выходу. Я увидел, как по лицу моего младшего брата скользнула тень: лампа под потолком всё ещё раскачивалась, будто светящийся маятник.

— Сломал, — ответил я. — Пять раз.

Развёл руками.

— А как ты хотел, малой? Чтобы я его по голове погладил и денег ему на такси дал?

— Нет, но…

Мой младший брат не договорил, покачал головой.

— Чёрный, ты… — сказал он. — Ты сумасшедший!

Котов кивнул — согласился со словами Кира. Я вернул Олегу удостоверение. Котов погладил ладонью красную обложку, словно стряхнул с неё оставленные мною микробы, спрятал «корочки» в карман.

— Зато теперь он не нажмёт на спусковой крючок, — сказал я. — Даже если снова сюда вернётся.

Кирилл всплеснул руками.

— Но ведь можно же было…

Он не договорил — замолчал, взглянул мимо моего плеча. Я обернулся и увидел, как в подсобку из ресторана шагнула официантка Светочка. Сообразил, почему умолк мой брат: Ельцова выглядела испуганной.

Светочка отыскала меня взглядом.

— Сергей! — выпалила она. — Там!.. Они поругались!

Официантка замолчала, будто подбирала правильные слова. «…Где же с тобою встретиться мне?» — пела со сцены певичка. За столами в ресторане звучали громкие споры; я услышал женский смех.

— Серёжа, — сказала Светочка, — Наиль Русланович повёл вашего друга на улицу! Он его убьёт!

«…Не под луною, а на Луне…» — певичка не умолкала. Я отметил, что у Светочки раскраснелись щёки. Подумал, что в белом фартуке Ельцова выглядела соблазнительно — в моей голове промелькнули эротические фантазии. Но я не акцентировал на них внимание. Потому что мысленно повторил Светочкину фразу: «…Повёл вашего друга на улицу…» Взглянул поверх головы официантки. Увидел окружённые нарядными людьми столы, плававшие в воздухе зала облака табачного дыма, стоявших на сцене музыкантов и танцевавшую на сцене Марго. Маргарита Лаврентьевна плясала в одиночестве, улыбалась. Она не выглядела печальной или испуганной.

Я слышал шумное дыхание своего младшего брата, что стоял у меня за спиной. Уловил недоумение во взгляде Олега — Котов будто не сообразил, о чём только что сказала официантка. Над моей головой мигнула всё ещё слегка покачивавшаяся лампочка. Я перешагнул оставленную на полу ушастым налётчиком лужицу крови (она уже загустела и словно стала темнее). Мазнул взглядом по плащу и пиджаку, брошенным поверх пустых деревянных ящиков. Взглянул на стул, где лежали чёрная резиновая палка и трофейный обрез. Не свернул к ним — ринулся к приоткрытой двери ресторана. Стучавшее по рёбрам сердце подсчитывало мои шаги.

Я рукой сдвинул в сторону преграждавшую мне путь в зал Светочку.

Ельцова с трудом, но устояла на ногах.

— Сергей, тебе туда нельзя! — воскликнула она.

Голос Светочки прозвучал у меня за спиной.

Я уловил в нём нотки испуга и обиды.

Чиркнул плечом по распахнутой двери, вдохнул пропитанный табачным дымом и ароматами женских духов воздух. Почувствовал на себе взгляды сидевших неподалёку от служебного входа мужчин — те по-прежнему вели трезвый образ жизни (рюмок и бокалов на столе рядом с ними я не увидел), курили, выглядели скучающими. Заметил именинницу: та спорила с сидевшим во главе стола невзрачным мужчиной, бурно жестикулировала — её собеседник хмурил брови, поглаживал пальцем бриллиант на зажиме для галстука. Мужа Маргариты Лаврентьевны среди собравшихся за столом я не увидел. «Наиль Русланович Рамазанов», — вспомнил я его имя.

Шагал через зал к парадному входу по кратчайшему маршруту. Ни именинница, ни её гости на меня внимания не обратили. Заметила меня выступавшая на сцене тощая певичка — она проводила меня безразличным взглядом. Засёк моё появление усатый бармен: он протирал полотенцем пузатый бокал, равнодушно следил за моим передвижением по залу. Директоршу я около барной стойки не обнаружил — я её и не высматривал. Промчался мимо плясавшей на танцплощадке Марго (та улыбнулась при виде меня, сощурила глаза; но не двинулась за мной следом). Заметил спешившего мне наперерез раздувшего от возмущения щёки низкорослого швейцара.

— Куда⁈ — проревел швейцар.

Он расставил руки: будто возомнил, что обнимет меня.

За его спиной блеснули хрустальные «висюльки» светильников.

Стихла музыка.

— Стой! — крикнул швейцар.

Я повернул к нему лицо.

Указал на швейцара пальцем (не сбавил при этом шаг).

И тут же сжал пальцы в кулак.

— Рот закрой! — прорычал я. — Отвали!

Мой голос прозвучал громко и отчётливо.

Швейцар замер, словно уткнулся в невидимую преграду.

Его руки расслабились, плетьми повисли вдоль тела.

Сердце в моей груди зачастило с ударами — я ускорил шаг. Провёл взглядом по зашторенным окнам, шаркнул подошвой ботинка по ковровой дорожке. Позади меня раздался грубый мужской смех; истерично взвыли струны гитары — музыканты заиграли вступление к очередной песне. Я промчался мимо остолбеневшего швейцара — почувствовал источаемые им запахи чеснока, пота и спиртного. Будто на свет маяка ринулся к висевшей на стеклянной двери табличке. Впервые прочёл на ней надпись «открыто»: смотрела она не на улицу, а в зал ресторана. Всем телом навалился на дверную ручку — та выдержала мой напор, даже не хрустнула.

Плечом толкнул дверь; распахнул её, не выдавил стекло. Шагнул через порог. Едва не захлебнулся от порыва ветра, что швырнул мне в лицо пропитанный ароматом прелой листвы прохладный воздух. Стены отсекли от меня звуки, что наполняли зал ресторана. Улица встретила шорохом ветра, запутавшегося в ветвях придорожных деревьев, и светом уличных фонарей. Я увидел притаившиеся на краю дороги автомобили (в основном «Волги», но заметил и парочку «Москвичей»). В окне дома, что напротив ресторана «Московский», вспыхнул свет, покачнулись шторы. Я повернул голову и увидел слева от себя на тротуаре две человеческие фигуры.

В пяти шагах от меня замер Наиль Русланович Рамазанов. Ближайший к входу в «Московский» фонарь светил ему в спину, вытягивал из ботинок Рамазанова похожую на часовую стрелку длинную тень. Мужа Марго я узнал по широким плечам и по шапке густых тёмных волос, в которых будто серебро блестела седина. Наиль Русланович сыпал ругательствами, и угрозами. Его голос показался мне похожим на скрип чуть заржавевших дверных петель. Рамазанов сжимал кулаки (его руки сейчас походили на два молота), чуть покачивался на широко расставленных ногах. Он склонился вперёд: смотрел на распластавшегося рядом с ним на тротуаре Артурчика.

Прохоров встал на четвереньках, словно изобразил собаку. Без плаща: в брюках и в пиджаке. Тянувшаяся от него к стене ресторана тень походила не на стрелку часов — на покосившуюся скамейку. Артурчик хрипел, не смотрел на меня. Не обращал он внимания и на Рамазанова, не отвечал на ругань Наиля Руслановича. Ещё недавно аккуратно уложенные волосы Прохорова теперь топорщились на его голове, словно иглы дикобраза. Я поморщил нос. Невольно порадовался, что ветер дул на меня не со стороны Артура. Потому что Артурчик сейчас судорожно вздрагивал всем телом, склонял голову к земле и поливал асфальт содержимым своего желудка.

Рамазанов почти без замаха ударил Артура ногой по рёбрам. Прохоров изогнул спину, сдавленно крякнул. Я будто услышал сигнал к старту: рванул к Артурчику. Разделявшее нас расстояние преодолел почти мгновенно. Рванул за правое плечо Рамазанова, увидел белую полосу шрама на его щеке. Обошёлся почти без замаха — припечатал кулак Наилю Руслановичу под рёбра: резко, хлёстко. Мелькнула в голове мыслишка о том, что одно удовольствие «работать» с таким противником: плотным, мускулистым. В отличие от ствола яблони, Рамазанов на месте не устоял — попятился к окну ресторана, скривил губы. Он прижал руку к месту удара и рухнул на колени.