Камень под ногой предательски провалился, и я полетел вниз, прямо во мрак.

— Твою мать!

Посадка была мягкой — на что-то влажное, теплое. В нос ударил тошнотворный запах гнили. Поднявшись, я понял, что стою по колено в каких-то костях и плоти. Черепа смотрели на меня пустыми глазницами, словно укоряя в глупости. Тяжелый и влажный воздух, пропитанным запахами разложения и тлена, неприятно щекотал ноздри.

Куда это меня угораздило?

Вдали слышалось мерное капанье воды, прерываемое иногда странными шорохами и писком. Что таилось во мраке, я не знал, что именно, но интуиция подсказывала — ничего хорошего не жди.

Я быстро создал конструкт, чтобы подсветить себе округу. Но магия вдруг повела себя совсем не так, как я рассчитывал. Вместо света вокруг все затрещало. Какого черта⁈

«Руда», — понял я. Она искривляет все потоки, не давая нормально развернуться конструкту. Видимо, подсветить не получится. Кто знает, может, оно и к лучшему? Смотреть что тут нет никакого желания.

Чавкая жутким месивом под ногами, я выбрался чуть в сторону.

Что произошло? Я провалился. Сорвался с крутой тропинки и оказался… Еще бы знать где. В подземелье — это точно. Ведь именно сюда я и шел. Но где именно? Это еще предстоит узнать. Как и то, есть ли отсюда выход.

Угораздило же!

А ведь Босх предупреждал, что тут они еще толком тропу не проложили, так, лишь устроили одну проходку, совсем еще не разведанную. А я, решив проверить уровень руды, который так нахваливал клех, пошел один, не взяв подкрепление. Вот и сходил на свою голову.

Внезапно темноту разрезали два красных огонька. Затем еще два. И еще. Монстры. Про них Босх тоже говорил. Сказал, что в этом районе химеры какие-то совсем дурные — огромные, сильные, свирепые. Даже клехи их боятся и не лезут на рожон.

Монстры медленно приближались, окружая меня. Я различил их в тусклом свете, падающем сверху. Огромные твари с телами размером с теленка. Их хитиновые панцири отливали маслянистым блеском, а длинные волосатые лапы заканчивались острыми как иглы когтями. Зыркала монстров горели жаждой крови.

Да, и в самом деле не похожи на тех, которые дрессируются у меня на ферме. Эти матерые. И дикие.

«Зачем я вообще поперся сюда, в это проклятое подземелье⁈» — со злостью подумал я, ругая самого себя.

Химеры зарычали, словно зная ответ на мой вопрос — чтобы стать их ужином.

Девяносто три года назад

Трепещущий огонек масляной лампады отбрасывал пляшущие тени на стены убогой лачуги. Гневан, сгорбившись над грубо сколоченным столом, нервно теребил край прохудившейся рубахи. Еще не рассвело.

Пальцы парня, покрытые угольной пылью и мозолями, заметно дрожали. Взгляд то и дело соскальзывал на бутыль, стоявшую в углу. Там покоилось мутное зелье, которое он называл «забвением». Только оно помогало ему приглушить боль в измученном теле и отчаяние, грызущее душу.

«Нет, сейчас нельзя. Еще на работу идти. Потом. Все потом. Опосля».

Гневан судорожно сглотнул, облизнул пересохшие губы.

Поднялся и, пошатываясь, подошел к окну, затянутому целлофановым пакетом — на стекло не было денег. За окном простиралась бескрайняя степь, окутанная предрассветной мглой. Скоро нужно идти на шахту, в эту ненасытную пасть земли, которая пожирала его силы и здоровье, взамен давая лишь гроши, которых едва хватало на пропитание и… «забвение».

Будь она проклята!

Гневан вспомнил, как молодым парнем пришел в эти края, полный сил и амбиций. Тогда ему казалось, что работа в шахте — это лишь ступенька к лучшей жизни. Он мечтал заработать достаточно, чтобы открыть свою лавку, завести семью и жить в достатке. Но годы шли, мечты разбивались о суровую реальность, а он так и оставался шахтером, одним из многих, чьи жизни были привязаны к этой проклятой земляной яме и к горькому зелью, которое помогало хоть на время забыться.

Взгляд Гневана упал на спящую жену. Её лицо, некогда красивое и свежее, теперь было покрыто сетью морщин, а под глазами залегли темные круги. Женщина слишком рано постарела, измученная тяжелым трудом, заботами и его пагубной привычкой.

«Это все из-за нее, — внезапно с горечью подумал Гневан. — Если бы не она, я бы смог вырваться из этой дыры!».

Он сжал кулаки, чувствуя, как гнев поднимается в нем, как черная волна. После работы обязательно устроит женушке взбучку — за то, что спит, пока он трудится.

Гневан вновь глянул на бутылку.

Ходили слухи, что в шахте нашли новую жилу, богатую драгоценными камнями. Возможно, это был его шанс, шанс начать все сначала, шанс доказать всем, что он не жалкий неудачник. Вот найти бы ее! Тогда точно бы послал все к черту, и этот дом, и некрасивую жену, и бедность.

Нет, выпить все-таки нужно. Без этого никак.

Гневан схватил бутыль, сделал судорожный глоток, чувствуя, как обжигающая жидкость растекается по телу, принося временное облегчение. Он должен быть сильным, он должен работать еще усерднее, чтобы вырваться из этой нищеты и унижения. Он не позволит этой проклятой шахте поглотить его, он найдет свой путь, даже если придется идти по головам.

Парень вышел из лачуги, вдохнув полной грудью холодный утренний воздух. Небо на востоке начинало светлеть, окрашиваясь в бледно-розовые тона. Он поёжился, плотнее запахнув рваную куртку, и направился к шахте, сливаясь с толпой таких же, как он, изможденных и угрюмых фигур.

Возле забоя уже собралась небольшая группа шахтеров, ожидая начала смены. Гневан неохотно присоединился к ним, кивнув в знак приветствия. Разговоры велись вяло, сквозь зубы, лица были у всех мрачны.

— Проклятая дыра! — пробурчал низкорослый коренастый шахтер по имени Борька Белобрысый, сплюнув на землю. — Сколько можно горбатиться на этого кровопийцу?

— Граф Борислав Агафонович Шпагин жирует в своем замке, а мы тут копейки считаем! — Подхватил другой, высокий и худой, как жердь. — Нашел жилу с камнями, а нам крохи с барского стола! Гроши платит.

— Говорят, он новый дворец отстраивает, — вставил третий, пожилой шахтер с седой бородой. — А наши дети хлеба не видят.

Гнев в душе Гневана разгорался с новой силой. Он ненавидел графа Шпагина всей душой, считал его одной из главных причин его непутевой жизни. И эти ежедневные разговоры только подливали масла в огонь.

Пришел мастер, как следует всех отматерил. Потом дал отмашку — спускаться вниз, под землю. Все нехотя поплелись к клетке.

— А эти твари подземные совсем озверели, — продолжил Борька шёпотом, поежившись. — Вчера Митьку чуть не загрызли, еле отбились. Слыхал?

— Слыхал, — буркнул Гневан, сбивая с кирки засохшую грязь.

— Говорят, они из нижних штреков лезут, — сказал высокий. — Там, где старые выработки.

— Брешут! Из новых тоже идут! Сам видел, ей-богу!

— Ядрена мать! — проворчал седой, — мало нам проблем! Еще и монстры эти!

Клетка с грохотом остановилась, выплюнув Гневана и его товарищей в сырую и холодную утробу земли. В нос ударил запах сырости, плесени и затхлости, словно здесь годами копились вздохи и проклятья всех, кто был вынужден спускаться в эту ненасытную пасть. Шахтеры разошлись по своим забоям, растворившись в полумраке, из которого доносились звуки кашля, ругательств, лязг кирок и скрип тележек.

Гневан, пошатываясь, добрался до своего места. Голова гудела, в висках стучало, словно там засели маленькие молоточки. Он сделал глоток из своей фляги, чувствуя, как обжигающее зелье разливается по телу, принося временное облегчение. Такая хитрость могла окончиться неприятностями — за пьянство на рабочем месте нещадно увольняли. Но Гневану было плевать. Уволят — так что с того? Кто им копать камни будет? Сам граф Шпагин?

Утерев рот рукавом, парень огляделся. Начинать следовало с дальней жилы, но идти туда не хотелось. Решил продолжить вчерашний квадрат. Разомнется мышца, разогреется спина — а там уже можно и на новый участок идти.