Что я хорошо помнил, так это то, что именно Страбон стал организатором обороны Рима от Мария и Цинны, поэтому пока что не улавливал, куда клонит грек.

— Так вот, после этого Страбон, ну… Говорят, что он умер от удара молнии. Не от удара кинжала… Теперь понимаешь?

Я промолчал. Становилось чуть понятнее. Грек намекал вот на что — как минимум странно, что Страбон, якобы сопротивлявшийся марийцам, не был ими же убит. Согласен, история мутноватая. Но я решил просто послушать, что Паримед скажет дальше.

— Так вот потом его сынок женился на девице, предложенной Цинной и нобилитетом. И после… — грек хмыкнул. — Явился в лагерь Цинны, когда стало известно о подписании договора между Суллой и Митридатом и запахло Гражданской войной. И только тогда, когда он понял, что ему там не рады, он примкнул к Сулле.

Признаться, я слушал внимательно, потому что не знал таких подробностей о биографии Помпея, на которого Паримед пока ссылался только как на чьего-то сына. Не зная, что Гней Помпей Великий попадет в учебники истории сам по себе.

— Так вот, — продолжил грек. — Поговаривают, что с такой же легкостью, как он предал Цинну, он может предать и Суллу. Я ничего не утверждаю, но так говорят. А выводы каждый делает сам.

— Понятно. Какие же твои выводы? — я покосился на Паримеда.

Тот замахал рукой с куском мяса.

— Можно я оставлю без комментариев? Скажу только, что когда Помпей требовал триумф, Луц претендовал на обеспечение пиршества едой и вином.

— Интересно получается.

— Не то слово.

По всей видимости, Сулла опасался, что Помпей может забрать у него власть. Возможно, сейчас он об этом не думает, а в будущем может, поэтому победитель работал на опережение, лишая полководца верных ему людей. В общем, ситуация схожа с остальными. Попасть в проскрипции можно не столько за поддержку марийцев, сколько за недостаточную поддержку Суллы.

Но главное тут все же другое. Сулла ли, или люди, которые его окружают, руководствовался принципом, который в будущем приведёт к власти Гая Юлия Цезаря — разделяй и влавствуй. С моей помощью хотели стравить друг с дружкой Помпея и Красса. Чтобы исключить возможность их объединения, с одной стороны, а с другой — чтобы ослабить их по одиночке. Меня, правда, забыли спросить — хочу ли я влезать меж молотом и наковальней, а я привык, чтобы о таких вещах меня как минимум держали в курсе.

А вообще чем дальше в лес, тем толще партизаны. Доев фасоль, я не без удовольствия попробовал корж. Действительно, похоже на осетинский пирог. Паримед тоже закончил трапезу и кивком показал на форум.

— Пора.

Мы вернулись на городскую площадь. Грек оказался прав — долго ждать свидетелей не пришлось. Из толпы горожан выделилась пятерка хмурых мужиков в пенулах из грубой шерсти. Плащи почти полностью скрывали тела мужчин, доходя ниже колен, а спереди были застегнуты на фибулы. Головы всех пятерых были накрыты капюшонами. Пенулы обычно носили рабы и люди низкого статуса, но также плащ носили и солдаты.

— Они?

— Они самые, — подтвердил грек.

— При заключении сделок всегда такие суровые свидетели? — насмешливо спросил я.

Спросил не просто так, ведь пятерка так называемых свидетелей больше смахивала на головорезов из карательного отряда. Они огляделись, заприметили меня. Уж не знаю, на лбу у меня было что-то написано, или меня выдавал балтеус центуриона, но один из них в приветственном жесте вскинул руку. Еще один проскочил безо всякой очереди в здание городского совета.

— Такие пошли времена, Квинт, — запоздало ответил Пирамед.

— Ладно, о времена, о нравы! — так же насмешливо припомнил я старый латинский фразеологизм.

— Какие нравы, такие и времена. Всегда об этом говорил, — грек пожал плечами.

— Пошли с ними часы сверим.

— Чего?

— Ничего, говорю пойдем, — я только отмахнулся.

Пятерка свидетелей производила откровенно неприятное впечатление. Если бы имелась хоть какая-то возможность обойтись без их участия, я бы ей с удовольствием воспользовался. Но именно их присутствие по римскому праву гарантировало юридическую чистоту сделки.

— Дорабелла? — прохрипел один из свидетелей.

— Тебе тоже привет. Я так понимаю, вы свидетели?

Последовал молчаливый кивок. Из здания совета вернулся пятый, держа документы в руках. Те самые, которые я успел изучить у квестора в кабинете. Но был среди них еще один, который я не видел до этого. Его-то мне и протянул вернувшийся.

— Мы готовы, — заверил он.

Я молча заскользил глазами по строкам, изучая содержание. Луц обвинялся в преступлении против величия римского народа и подвергался aquae etignis interdictio — изгнанию, конфискации имущества и интердикции. Отдельно подчеркивалось, что Луц в случае отказа или самовольного возвращения будет признан вне закона и может быть убит.

— У меня такой вопрос, а этот самый Луц вообще в курсе, что его лишили гражданства?

— Нет.

Понятно, труба дело. Мне предлагали вручить документ помпейцу самолично. Выходит, термополии у него уже успели отжать, а оснований так и не назвали. Наверное, для легализации «отжима» и требовалось соблюсти формальный порядок действий. Уж не знаю, может, потом этому Луцу приспичит отстраивать права в суде? И для того, чтобы формальность была соблюдена, я должен буду вручить ему это уведомление?

Как бы то ни было, надо сходить посмотреть, что это за Луц. И, наконец, закончить весь этот фарс.

Я аккуратно сунул документ за пазуху и сказал:

— Ну что, уважаемые свидетели, показывайте дорогу к вашему Луцу, нанесем ему неожиданный визит.

— Пошли, Дорабелла, — головорезы зашагали прочь с городской площади.

Мы с Паримедом пошли за ними.

— И давно вы вот так сопровождаете сделки?

Мой вопрос остался без ответа.

Свидетели даже не повернули головы, только тот, кого среди них можно было назвать старшим, сказал, что все разговоры будут на месте.

Почему ответил именно он? Ответ был очень прост и сложен одновременно. Едва мы вышли с городской площади, свидетели разошлись в разные стороны и по разным улицам. Со мной и Паримедом остался старший, который жестом показал следовать за ним. И так мы прошли в полной тишине через все Помпеи, вышли из города через северные ворота, следуя по довольно крутому спуску. И там снова соединились, очевидно — когда вокруг стало меньше любопытствующих глаз. Так или иначе, но эти ребята в плащах не хотели светить свои рожи. В черте города уж точно. Вот почему они не особо разговорчивы, чтобы никто даже случайно не услышал их голосов.

Я до сих пор толком не видел их лиц из-за низко сидящих капюшонов. Зато видел, что это довольно крепкие мужики с густыми бородами. Оружие я тоже заметил, хотя рукояти кинжалов довольно хорошо были скрыты плащами. Одно было понятно (в принципе, с самого начала) — Луцу сделают предложение, от которого невозможно отказаться.

Долго спускаться по дороге нам не пришлось. Поместье Луца располагалось практически у самой вершины холма, растворяясь в густых виноградных лозах. Я обратил внимание, что земля Луца как будто врезана неким аппендиксом в гораздо более крупный участок. Хотя и искомое поместье занимало огромную площадь, навскидку четыре гектара. Примерно в два раза больше, чем обычно отводимые ветеранам десять югеров.

Забором здесь служил как раз виноград, отчетливо опоясывающий участок по периметру. За виноградными лозами просматривались постройки и сама вилла, в два этажа. Хороша! Я рассчитывал увидеть куда более скромные сооружения. Очевидно, что такие земли не могли случайно достаться легионеру.

Нет уж, тут никакие заслуги перед Республикой не помогут априори.

— Мы на месте, — скоро объявил старший, и пятерка свидетелей остановилась.

Как по команде руки головорезов легли на рукояти кинжалов. Старший наконец-то снял капюшон. Я увидел загорелое обветренное лицо, побитое оспой, пышную растительность, и, конечно, шрамы. Такой загар в это время года возможен только в крайне теплых местах… к примеру, Африке. Делать выводы я не спешил, но информацию зафиксировал.