Чего-чего, а желания выкрутиться бывшему квестору было не занимать. Угодив впросак, он вертелся как уж на сковороде и не собирался сдаваться. Правда, это уже была лебединая песня. Жить ему оставалось совсем недолго.

Мы подошли к комнате, в которой должен был пройти мой прием, и длинноволосый жестом приказал остановиться. А я сильнее напрягся, услышав:

— Гвин, выслушай меня! — голос его уже звенел. — На площади я видел сына своего давнего партнера! Прикажи привести его сюда, и он засвидетельствует, что мои намерения…

Я понял, что речь зашла обо мне, незаметно подшагнул к длинноволосому. Если бывший квестор меня вскроет, придется уходить отсюда с боем. Но неожиданно для меня голос толстяка резко оборвался на полуслове. Послышалось хрюканье, секундная борьба, а потом воцарилась тишина.

Следом из комнаты вышли те самые двое солдат. Один из них тащил бессознательное тело бывшего квестора, обернутое тогой, пропитанной кровью. Второй нес мешок из плотной ткани. Что было в мешке, я не захотел представлять.

Длинноволосый бородач, мой провожатый, сделал несколько шагов вперед и заглянул в двери.

— Квинт Дорабелла, — отрекомендовал он.

— Пусть заходит, — ответил квестор.

Я непроизвольно поежился, голос звучал как шипение гадюки. Длинноволосый обернулся ко мне.

— Захо…

— Я слышал.

Бородач отошел от прохода, сверля меня тяжелым взглядом. Я зашел в комнату, чуть не наткнувшись на пожилую рабыню — та уходила, держа в руках тряпку, перепачканную в крови. На каменном полу остались разводы. М-да, вот вам и идеальные условия для переговоров.

Подняв глаза, я увидел, наконец, самого квестора. Это был человек средних лет, с глубоко посаженными глазами, густыми бровями и бульдожьей мордой. Сидел он на курульном кресле, с подлокотниками, но без спинки — такие квестору в принципе не положены. Для меня (как и для всех гостей) была заготовлена bisellium, двухместная скамья, на которой имел право сидеть только один человек.

Перед тем как сесть, я огляделся, привычно примечая нюансы на случай, если что-то пойдет не так. Окно широкое, стол, за которым сидит квестор, смотрит на дверь и стоит примерно в полутора метраж от окна…

Я молча прошел к столу, сел на скамью. Длинноволосый зашел следом и сразу положил руку на рукоять своего кинжала. Это заметил квестор.

— Вений Корнелий, будь почтительнее к нашему гостю, — голос у него был всё так же холоден, что бы он ни говорил. — Он не легионер Офеллы, этот человек участвовал в битве у Коллинских ворот на фланге Марка Лициния Красса.

Судя по тому, как вытянулось лицо длинноволосого, информация произвела на него впечатление. И да, руку с рукояти он убрал. А у меня в голове мелькнуло, что случайности отнюдь не случайны. Концентрация Корнелиев в пределах не самой большой комнаты городского совета прямо указывала, что эти двое — из числа самых доверенных лиц Суллы. Я хорошо помнил, что Луций Корнелий освободил несколько тысяч человек из рабства, даровав им статус римского гражданства и сделав этих людей опорой проводимой политики. Если так, эти люди будут верны буквально до гробовой доски.

— Покажите свои документы, Квинт, — попросил квестор.

Я достал глиняную табличку, положил на стол.

— Пожалуйста.

Квестор взял документ, изучил и удовлетворенно кивнул.

— Верно понимаю, что вы здесь затем, чтобы вступить в право пользования землей? И с дальнейшей сдачей в аренду?

— Все верно, — подтвердил я, глядя прямо на него, но при этом пристально следя за всей обстановкой. — Сколько времени понадобится на сделку?

— Совсем немного, ознакомьтесь с контрактусом, — квестор буднично положил передо мной несколько тонких дощечек, исписанных чернилами.

На первом диптихе содержалась форма договора передачи земли с пустыми местами для имени. Я пробежал по нему глазами. Подметил, что там помимо имени не стоит сумма и срок аренды, а также и название самого участка. Был здесь еще один любопытный пробел — номер тессеры, той самой таблички, которая давала мне право на кусок земли. Значит, подобным тессерам велся учет, и где-то зафиксирован ее номер. Пустые места виделись логичными, правильно всё-таки заполнять договор по факту сделки, чтобы не портить драгоценные диптихи. В остальном замечаний по телу договора у меня не нашлось. Я удовлетворенно кивнул и взял на ознакомление следующие диптихи. Они оказались уже оформленными документами. Так… я заскользил глазами по строкам — Сервий Тиберий Луц, внесен эдиктом квестора Помпей в проскрипции за всестороннюю поддержку врагов Республики… дальше — лишен гражданства, отправлен в изгнание… с конфискацией принадлежащих Луцу земель, движимого и недвижимого имущества… понятно.

Земля этого Луца теперь отходила мне в пользование, а передо мной лежало основание такого перехода. Следующий документ это наглядно подтверждал — это был своего рода акт о конфискации и передаче земли Сервия Тиберия Луца мне. Здесь уже стояло мое имя, но не было даты и подписи. То есть формально эти самые contractus еще не были подписаны, а значит, не вступили в силу.

И фактически земля до сих пор оставалось в собственности Луца…

— Имеются ли вопросы? — буднично поинтересовался квестор.

— У матросов нет… — я запнулся на привычной, но такой неуместной здесь фразе, тут же поправился: — Вопросов нет.

— Все контрактусы составлены согласно гражданскому праву и защищены.

— Чудно, готов сегодня заключить контрактус.

Квестор забрал диптихи и обратился к длинноволосому.

— Вений, собери свидетелей и сопроводи Квинта Дорабеллу в имение Луца, — приказал он.

— Зачем? — я вопросительно изогнул бровь.

Квестор не ответил сразу, соединил диптихи, убрал, а потом впился в меня холодными, будто стальными глазами.

— Необходимо выселить Луца с этой земли.

— Квинт Лукреций, толпа на форуме скандирует твое имя, — докладывал верный центурион. — Твои притязания сочтены обоснованными, и народ готов тебя поддержать.

Офелла внимательно и задумчиво слушал докладчика. Задуматься было о чем. Квинт считал себя человеком достойным большего, чем имел сейчас. Будучи всадником Рима, он не отправ­лял ни квес­тор­ской, ни преторской курульных должностей. Но искренне считал себя достойным консульства на следующий год. В своих притязаниях Офелла опирался на древнее правило — власти достоин тот, кто совершил нечто значительное для дел государства. А Квинт Лукреций совершил. Именно он добил Мария младшего у стен Пренесте и вырвал корень зла, расшатывавший республиканские устои.

Именно к нему бежали гонцы от разбитого левого крыла армии Суллы с просьбой спасти Счастливого от разгрома. Если Сулла назывался Счастливым, то Офелле впору было прозваться тем, кто приносит счастье. Потому Квинт только недоумевал, отчего его давний соратник и друг Сулла противится его выдвижению в консулы.

Сейчас же все стало понятно.

— Сулла категорически против твоей кандидатуры, — продолжал доклад центурион.

— Почему?

— Луций Корнелий намерен единолично справлять высшую власть.

Офелла улыбнулся, теперь, когда его руками марийцы были раздавлены, Сулла давал понять, что полководец ему больше не нужен. Сулла нашел себе нового фаворита, молодого и дерзкого Гнея Помпея Магна, которому жаловал титул императора, даровал право на триумф и разрешил не распускать легионы… более того, сейчас Помпей готовился въехать в Рим на четвёрке слонов… Все это было одним большим плевком в сторону настоящего победителя, коим себя считал Офелла.

— Что прикажете делать? — уточнил центурион.

— Я требую себе консульство, — отрезал Офелла.

— Так выселяйте?

Моя реплика канула в многозначительную тишину, как маленький камушек в широкую реку.

— Это будешь делать ты, Дорабелла, — наконец, сообщил квестор. — Таков закон, и мы все обязаны его соблюдать.

Ладно. Закон, обязаны… Было немного, как бы так сказать… неожиданно! Точно, именно неожиданно, что вышвыривать прежнего владельца земли предстояло мне. Видно, расправу хотят сотворить моими руками, а учитывая, что под таким желанием слоев лежит, как в хорошей пахлаве (то, что Сулла, Офелла и прочие играют каждый свою партию — я уже понял), рвения у меня отнюдь не увеличивалось. Однако я не особо разбирался в римском праве, а новый квестор ткнул меня носом в то, что ноги у такой практики растут именно оттуда. И пока я не знаю достоверно обратного — он прав.