— Не велите выпороть, господин, я исполню любое ваше желание, — обожгло горячее дыхание мулатки у моего уха, пухлые губы сжали мочку.

Тонкая рука коснулась моей груди и медленно поползла вниз… я поймал ее у пупка, отодвинул. Обожди все-таки. Я достаточно прожил, чтобы не верить в сказки.

Приподнялся на локтях, осмотрелся.

Одежды на мне не оказалось, я лежал в теплой воде, в отлитой из бронзы купели. Купель с помощью массивных цепей была подвешена к потолку.

Так… мы с девочками здесь не одни. У стены замерли двое мускулистых арабов в подпоясанных шерстяных рубахах без рукавов. Оба вооружены обоюдоострыми клинками листообразной формы. Чем-то напоминают убийц Витька, такие же не отягощенные интеллектом рожи. Только опасности не чувствую, хотя поначалу напрягся. Я приметил по левую руку стол, заставленный яствами, пригляделся, ища чем защититься, если арабы нападут. Увидел кухонный нож с орнаментом на рукоятке. Следом нашел глаза головорезов, те потупили взгляды.

Нападать никто не спешил. Но стоят они явно не просто так.

Ванная комната дышала роскошью — ростовые статуи по углам, барельеф на стене… понадобилось меньше минуты, чтобы сомнения отпали — я в Древнем Риме. Не знаю зачем, куда и как, но это факт.

Мулатка достала мою руку из ванночки и принялась красить ногти в яркий красный цвет, не закрашивая лунку.

— Заканчивай, — я отдернул руку.

Она отпрянула, виновато опуская голову на пышную грудь.

— Простите, господин…

Бог простит.

Я вытер краску с ногтевых пластин, поднялся. Купель покачнулась, но я с легкостью устоял на ногах. Вода стекала по коже, я критически осмотрел себя. Тело хорошо сложено, ни одного шрама или операционного рубца…

Мулатка с веером, как заведенная, продолжала размахивать опахалом, две другие не остановили танец. Та, что пыталась угостить меня вином, теперь насухо вытерла мокрое тело тканью из грубой шерсти, обернула ее вокруг талии. Арабы даже не шевельнулись, а из коридора послышался вопль:

— Bustirapus (осквернитель могил), caenum (скотина), sentina rei publicae (предатель государства)!

Высокий противный голосок называл некоего Суллу не сыном Афродиты, а выкидышем грязной римской проститутки. Последнее еще больше упрочило мои выводы, но озвучивать их, пусть даже для себя, я не спешил.

В комнату влетел взмыленный мужчина с перекошенным от гнева лицом. Из-под его тоги (да-да — тоги) торчала рукоять кинжала. Не на всеобщее обозрение, но я заметил.

— Господин, раб Евстрикл видел, как люди Марка Лициния Красса схватили вашего отца и подвергли прилюдной порке и обезглавливанию, — он говорил о себе в третьем лице. — Вынужден сообщить, что по эдикту Суллы ваш род внесен в списки…

— Какие списки? — перебил я, переваривая происходящее.

Разговаривать, стоя в бронзовой ванной, качающейся на цепях, история так себе. Удерживая равновесие, я вылез из нее на пол. Последние сомнения отпали. У меня новое тело. Здоровое, молодое и целое… а вместе с ним — новая жизнь совершенно незнакомого мне человека.

— Изверг издал эдикт и вывесил на Форуме список из восьми десятков имён! Он обещает награду серебром и освобождение рабам за каждого, кто значится в списке. В Риме начнется резня, господин…

Сразу после слов об эдикте все стало на места.

— Луций Корнелий Сулла, — это был не вопрос, а утверждение.

— Царь! Диктатор! — эмоционально отреагировал докладчик, подтверждая мою правоту.

Я не ответил. Переваривал. Те самые проскрипции появились в ноябре 82 года до новой эры. Значит, только-только отгремела многолетняя Гражданская война, и впереди расправа победителей над побежденными. Я — побежденный, сын проскрибированного. За мной охотится Марк Красс, один из людей Суллы, сколотивший на проскрипциях состояние. На охоте на людей — людей, которые ещё вчера имели всё. Тот еще лицемер и мудак.

Допустим.

Вводные более или менее ясны.

Символично получалось, Витек-то как в воду смотрел со своими бизнес-играми… Верно выбран антураж.

— Они обезумели, изверги… — принесший скорбное известие хватался за волосы, подбородок его дрожал от ярости.

— Мы сейчас где? — спокойно перебил я докладчика. — Где находимся, я спрашиваю.

— На вилле вашего отца, — опешил он.

И поправил мелькнувшую в краях тоги рукоять кинжала.

Понятно.

Все понятно.

Вилла находится за городом. Только потому я до сих пор не схвачен. Уже хорошо, есть время уйти от участи отца.

— Так, чего встали! Подайте коней! — распорядился Евстрикл.

Арабы растворились в проходе.

— Девочки, брысь! — раб захлопал в ладоши.

На мгновение он замер в проходе, рука потянулась к поясу. Потом он медленно повернулся, лицо расплылось в хищном оскале. Я ничуть не удивился, когда увидел в его руке кинжал.

Предсказуемо.

Подлец позарился на награду, убрал свидетелей и решил заработать на моей голове. Не удивлюсь, если он сдал людям Красса «моего» отца. Проблема (для него) в том, что теперь проскрибированным был я.

С улицы послышался стук копыт и лошадиное ржание. Каратели не заставили себя долго ждать.

— Сын проститутки, — раб скалился, наступая на меня, стискивая кинжал всё крепче. — Пора ответить за грехи твоего па…

Короткий удар рукоятью ножа в висок.

Безжизненное тело стекло на пол.

Нож я тоже предусмотрительно не засвечивал, успел взять со стола, пока предатель отвлекался на команды другим рабам.

Из тоги выпал кусочек папируса, я решил ознакомиться с содержимым:

Евстрикл, спаси моего сына — и ты получишь свободу.

Такими были последние слова отца.

Снаружи послышались грубые мужские голоса и крики перепуганных мулаток. Несколько минут, и каратели зайдут в здание. Я скомкал папирус и выбросил на каменный пол. Я не собирался умирать во второй раз подряд.

Не дождетесь.

— Мы на месте.

Дюжина всадников остановилась у имения видного римского гражданина. Все вооружены, настроены решительно.

— Кратий, Пелиан, обойти дом, он не должен сбежать, — распорядился начальник отряда.

— Почему мы? — возмутился всадник.

— Мы поделим деньги поровну, — последовал ответ.

Вопросов не осталось, двое двинули коней вдоль дома, выполняя распоряжение.

В Риме продолжались сложные времена. Сулла в начале 82 года разбил остатки сил сторонников Мария у Коллинских ворот. Теперь, завладев Римом, Счастливый решил избавиться от тех, кто поддержал Мария и Цинну, и тех, кто проявил к ним сочувствие. Тем самым диктатор решил раз и навсегда избавиться от заразы «вольнодумства», пожирающей изнутри республику и ее многовековые устои.

Сулла не нарушил римского права, одним из постулатов которого был запрет на убийство граждан без суда. Он поступил неординарно, и сперва лишал римского гражданства своих врагов. А потом… потом сторонников Мария настигали карательные группы, наподобие дюжины всадников, приехавших в загородный дом видного римлянина.

Всадники шагом ступили во двор, где увидели перепуганных рабов. Среди них — красивых, как на подбор, пятерых мулаток. Молодые, свежие и стройные, на их лицах застыл испуг.

— Ты понимаешь, что это теперь наше имущество? — спросил ехавший по правую руку от начальника.

Тот лишь улыбнулся уголками рта, и всадники набросились на несчастных. Мулатки попытались разбежаться, но не вышло. Эдикт разрешал забирать все, принадлежащее проскрибированным, а мулатки были не более, чем бесправным имуществом своего провинившегося господина.

Из-за угла дома появились двое арабов, ведущих коней к главному входу. Лошади испуганно заржали, арабы вытащили клинки, но оказались зарезаны прежде, чем успели оказать сопротивление. Ликвидации подлежали все, кто остался на стороне внесенных в списки.

— Смертники, — хмыкнул начальник отряда, вытирая окровавленный клинок о тунику убитого.

Всадники спешились. Двое остались присматривать за лошадьми, остальные двинулись в дом, оголив оружие. Работали бесшумно, насколько это было возможно. Оказавшись внутри, разошлись по комнатам, ища того, за кем пришли.