Я открыла пакет и вынула тяжелую желтую кожаную тетрадь с буквой А на обложке.

— В ней ты сможешь писать новые песни, — объяснил Ам, пока я водила пальцем по выгравированной букве.

Я сглотнула.

У меня закололо в груди.

— Но если тебе это не нравится…

Я подняла на него взгляд, говоря себе, что не буду плакать. Я достаточно плакала в своей жизни, но эти слезы не будут слезами горя. Я не стала бы оплакивать утраченную способность: слова, те, что крутились у меня в голове годами, почти бесконечно… пока они не прекратились.

Амос понятия об этом не имел. Потому что я ещё не сказала ему. Я должна была. Я могла.

Слеза скатывалась прямо в уголке моего глаза, и я вытерла её костяшками пальцев.

— Нет, мне нравится, Ам. Мне очень нравится. Это так мило с твоей стороны. Спасибо.

— Спасибо за усилитель, — ответил он, внимательно наблюдая за мной, словно ожидая, что я солгу или что-то в этом роде.

— Можно тебя обнять?

Он снова кивнул и встал, заключая меня в самые крепкие объятия, которые он когда-либо дарил мне. Я поцеловала его в щеку, и он удивил меня, поцеловав меня в ответ. Ам сделал шаг назад, его лицо было застенчивым.

Я чуть не расплакалась, но не хотела смущать его. Когда я смогла, я наклонилась и протянула Роудсу два пакета, которые я для него купила.

— Счастливого Рождества, Тоберс.

Он взял их, подняв брови на свое прозвище, прежде чем сказать своим властным голосом:

— Тебе не нужно было ничего мне дарить.

— Тебе не нужно было делать половину того хорошего, что ты сделал для меня, но ты это сделал, особенно сегодня. Пошёл снег, мы прекрасно поужинали, поиграли в домино, и я думаю, что это, возможно, лучший Сочельник, который у меня когда-либо был. Но не разочаровывайся, так как твой подарок не такой крутой, как у Амоса.

Эти серые глаза встретились с моими, когда он сунул руку в первый пакет и вытащил рамку.

— Я надеюсь, тебе это понравится. Вы оба тут такие милые. Другую я взяла с твоей страницы в Фейсбук, — объяснила я.

Его кадык шевельнулся, и он кивнул. Первая фотография его и Амоса была та, которую я сделала во время похода к водопадам много месяцев назад. Они стояли близко друг к другу у подножия водопада и неохотно согласились позволить мне сфотографировать.

— Я не знала, что тебе подарить, а у тебя здесь нет ни одной фотографии, на которой вы вместе.

Он сунул руку обратно в пакет и вытащил вторую рамку. В этой я не была уверена. Я не хотела переходить границы. Это была фотография маленького Амоса с собакой.

Роудс с трудом сглотнул, его взгляд надолго задержался на фотографии. Он сжал губы, затем встал и так быстро притянул меня в свои крепкие объятия, что я не могла дышать.

— Там также есть подарочная карта магазина, — удалось пробормотать мне в его свитер и грудные мышцы.

Затем я замолчала, позволив себе прижаться к этому невероятному телу, которое держит меня в заложниках. Моя щека была на его груди, а руки прижаты к моему телу из-за его хватки. Он пах стиральным порошком и чистотой.

Я любила это.

Я любила его, этого тихого человека, который заботится об окружающих его людях. Мелочи. Маленькие действия, которые значили всё. У него было сердце больше, чем я могла себе представить. Не то чтобы это подкралось ко мне внезапно. Это не ударило меня по затылку. То, что я чувствовала к нему, дошло до меня, и я долго наблюдала, как это происходит.

— Спасибо, — пробормотал он, проводя рукой от моей макушки вниз по спине, чтобы остановиться прямо на пояснице. Его грудь наполнилась воздухом, а затем он выпустил его. Это был довольный вздох.

И это я тоже любила.

— Я иду в свою комнату. Во сколько мы завтра уезжаем? — спросил Амос.

Он имел в виду поездку к своей тете.

— Мы уезжаем в восемь. Если хочешь позавтракать до того, как мы поедем, вставай пораньше, Ам.

Он не собирался, и я была уверена, что мы оба прекрасно об этом знали, но Роудс не был бы отцом, если бы все равно не напомнил ему.

Подросток хмыкнул. — Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответили мы с Роудсом, и я воспользовалась моментом, чтобы немного отстраниться. Немного. Подняв голову, я улыбнулась щетинистому лицу, направленному на меня.

— Спасибо, что позволил мне провести Рождество с вами.

Его рука снова сделала то же самое: обхватила мой затылок и опустилась вниз по позвоночнику, за исключением того, что в этот раз она опустилась немного ниже, немного ближе к моей заднице.

Я не возражала. Совсем не возражала.

— Я знаю, что ты хотела увидеть своих тетю и дядю, но я рад, что ты здесь. Очень рад, — признался Роудс своим твёрдым, тихим голосом. Его глаза смотрели в мои, напряженные и прикрытые, когда он сказал: — Твой рождественский подарок находится наверху. Иди со мной.

Наверху, да? Покалывание вернулось… но уже не только в моей груди. Это происходило?

Я не узнаю, если не пойду с ним.

Я кивнула и последовала за ним, наблюдая, как он выключил свет внизу, когда мы проходили мимо выключателей. Они не поставили елку, и мы с Амом поплелись обратно в квартиру-студию, чтобы взять крошечную елочку, которую я купила и украсила украшениями за доллар, и мы поставили ее поверх нескольких книг. Гирлянда работала на батарейках, и никто из нас не удосужился её выключить.

Роудс продолжал держать меня за руку, когда мы вошли в его комнату, но я пинком закрыла за нами дверь. Он посмотрел на меня с удивлением, и я улыбнулась ему.

— Садись. Пожалуйста, — сказал он через секунду, прежде чем нырнуть в шкаф.

Я села на край кровати, зажав руки между бедрами, пока он копался и доставал две коробки. Он завернул их в коричневую бумагу, все красиво и аккуратно, как и его глажка. Сначала он протянул самую маленькую, остановившись, чтобы встать на колени прямо передо мной с другой коробкой в руке.

— Вот, — сказал он.

Я улыбнулась ему и медленно разорвала бумагу, вытащив подарок и заметив имя, напечатанное сверху. Мой рот образовал О.

— Поскольку ты не собиралась покупать свои собственные, — объяснил он, когда я открыла коробку, отодвинула папиросную бумагу в сторону и вытащила высокие ботинки без шнурков с флисовой подкладкой сверху. — Теперь твои пальцы ног не будут мерзнуть каждый раз, когда ты выходишь из дома.

Я прижала ботинок к груди. — Они мне нравятся. Спасибо.

— Убедись, что размер подходит, — сказал он, уже хватая мою ногу и поднимая ее.

Я не сказала ни слова, протягивая ему ботинок и наблюдая, как он надевает его на меня, пару раз покачивая, чтобы надеть его на пятку.

Его радужки заблестели. — Подходит?

Я кивнула, мое сердцебиение начало бешено колотиться в горле, и он сделал тоже самое с другим ботинком. Я сжала пальцы ног, чтобы убедиться, что в них достаточно места, хотя мне было трудно обращать внимание на что-либо, кроме того, что он стоял на коленях передо мной и надевал мне ботинки.

— Идеально. Большое спасибо. Мне они нравятся, — выдохнула я, еще раз улыбнувшись ему.

Он потянулся в сторону и протянул мне вторую коробку.

— Тебе действительно не нужно было, — сказала я ему, уже открывая ее.

— Я даю тебе только то, что тебе нужно, — объяснил он.

Я улыбнулась ему, когда закончила отрывать бумагу, а затем ленту, скреплявшую коробку, и открыла её, чтобы найти внутри что-то мандаринового цвета. Это был пуховик. Я узнала эту марку как одну из самых дорогих, которые мы продавали в магазине.

— Здесь зима треть года, а ты всегда дрожишь, когда вбегаешь, потому что у тебя слишком тонкая куртка, — сказал он тихо. — Мы можем вернуть его, если ты предпочитаешь что-то другое.

Я отложила куртку в сторону.

И я бросилась на него.

Буквально.

Мои руки обвили его шею так быстро, что у него не было времени подготовиться, но каким-то образом он сумел. Прижавшись щекой к его, я оседлала его бедра в том месте, где он стоял на коленях. И я обняла его. Я обняла его так же крепко, как он обнял меня после того, как открыл свои рамки.