Свет фар осветил меня как раз в тот момент, когда мои пальцы коснулись прохладного ключа.

И я уронила его.

— Ты в порядке? — услышала я крик Джонни.

Он смотрел. Наверное, смеясь, когда я запаниковала. Он знал, что я делаю?

— Я в порядке! Просто уронила ключ! — закричала я в ответ, звуча бешено и панически, потому что я была такой, когда я похлопывала по земле.

Фары больше не двигались, поняла я, когда снова нашла чертов ключ.

Я услышала, как дверь открылась и захлопнулась, когда я толкнула его в замок.

— Привет, — раздался хриплый голос.

Сохраняй спокойствие. Всё было хорошо. Он был должен мне, не так ли? Я спасла его сына. Что-то вроде того.

— Привет, — ответила я, смирившись. Пойманная.

Огни создали силуэт, когда мой сосед-арендодатель пересекал дорогу перед своим «Бронко».

— Аврора, верно? — спросил мужчина. Тобиас. Мистер Роудс.

Я резко развернулась и выключила фонарик, когда свет от него попал ему на грудь. На нем была футболка. Его фары освещали его сзади, но мне было не так хорошо видно его лицо.

Был ли он злым? Он собирался выгнать меня?

— Это я, — я пыталась не сглотнуть. — Могу я чем-нибудь помочь?

— Спасибо за то, что ты сделала, — был его ответ, заставший меня врасплох.

Ох.

— Без проблем, — сказала я затененной части его лица. Он остановился всего в нескольких футах от меня, скрестив руки на груди, я была почти уверена в этом.

Он не звучал злым. Это было хорошо. С другой стороны, он понятия не имел, что я только что вышла из его дома.

Он сделал еще один шаг вперед, но я все еще не могла его хорошо разглядеть, только общую форму его фигуры, такую широкую вверху и узкую в бедрах. Он ходил в спортзал? Здесь был только один зал в городе. Он должен был ходить. Никто не выглядел так естественно.

Глубокий вздох мужчины заставил меня попытаться вглядеться в его лицо.

— Слушай…. — Он, казалось, боролся сам с собой, его тон был таким же суровым, как и в первый раз, когда я услышала его. — Я твой должник. Ам рассказал мне, что случилось. — Его выдох был громким, но ровным. — Я не могу отблагодарить тебя в достаточной мере, — пророкотал он своим жестким голосом.

— Не стоит благодарности. — Чем меньше я скажу, тем лучше.

Еще один выдох.

— Я твой должник. По-крупному.

— Ты мне ничего не должен.

Затем еще один вздох:

— Должен.

— Нет, я обещаю, что не должен, — парировала я. — Пожалуйста, правда, ты не должен мне ничего. Я просто рада, что смогла помочь, и что Амос в порядке.

Он так долго ничего не говорил, что я отчасти и ожидала этого, но что он сделал, так это ещё один шаг вперед, затем ещё один, пока не встал ближе, опустив руки. Он был так близко, что я могла еще раз хорошенько рассмотреть его невероятное лицо. Твердые, резко очерченные черты его лица были напряженными. Он был в джинсах, а на его футболке была рыба.

Ему определенно было за тридцать. Может, начало сорока.

Отличная середина тридцати, возможно, начало сорока. Бьюсь об заклад, он просто поседел молодым. Это случалось. Я знала одного певца, который к двадцати семи годам стал полностью седым.

И его возраст меня не касался.

Были и другие вещи, о которых мне нужно было беспокоиться, и я могла бы покончить с ними. Он все равно узнает, и если он будет чувствовать себя в долгу передо мной, возможно, он простит меня и не выгонит. Я могла только надеяться.

— Я была у тебя дома действительно недолго, Джонни впустил меня. Я просто хотела проверить твоего сына. Я стояла в дверях и была там только минут десять, если что. Джонни был там все это время. Пожалуйста, не сердись.

Опять же, он не ответил достаточно быстро, чтобы я почувствовала себя лучше. Он просто… смотрел на меня. Я не могла видеть цвет его глаз, но я могла видеть белки по краям.

Вот до чего доводила меня моя честность, и я съёжилась.

— Я не злюсь, — медленно сказал мой домовладелец, прежде чем снова выдохнуть. Его ворчащий голос все еще был жестким, но что-то в его чертах лица, казалось, смягчилось на микроскопическую величину. — Я твой должник. Я ценю то, что ты сделала. Я не знаю, как я тебе отплачу, но я что-нибудь придумаю.

Он сделал еще один глубокий вдох, и я напряглась.

— Я… прости за то, как я обращался с тобой здесь.

Он извинялся. Передо мной. Пора бить тревогу.

— Все в порядке, — сказала я ему. — Если я придумаю что-то, что мне нужно, я скажу. — Затем пришла моя очередь колебаться. — Если вам двоим тоже что-нибудь понадобится, дай мне знать.

Я буду здесь, пока я… пока смогу быть здесь. Потом я вспомнила кое-что.

— Могу я задать один вопрос? Знаешь, просто чтобы я знала. Сколько человек живет с тобой в доме?

Я могла сказать, что он внимательно наблюдал за мной, прежде чем он ответил:

— Только Амос и я.

Именно то, что я думала.

— Понятно.

По крайней мере, он не выгнал меня. Поскольку он не сделал этого, я собиралась воспользоваться этим.

Я протянула к нему руку, и большая холодная рука скользнула в мою, крепко и медленно пожав ее.

Я улыбнулась ему. Он не улыбнулся в ответ, но это было нормально.

Прежде чем он успел передумать и выгнать меня, я попятилась.

— Спокойной ночи, — крикнула я и проскользнула в квартиру, включив свет и закрыв замок, прежде чем взбежать по ступенькам.

Через окно я наблюдала, как мистер Роудс паркует «Бронко» на свое обычное место перед домом. Он открыл пассажирскую дверь и вытащил два белых пакета с выбитым на них названием одного из двух заведений быстрого питания в городе. Затем я продолжала наблюдать, как он вошел внутрь.

Хорошо, я всё ещё была здесь.

И, надеюсь, ещё на две недели.

Или, по крайней мере, настолько дольше, насколько это возможно.

Глава 6

— Благослови ваше сердце, дорогая, вам не нужно извиняться, — сказал пожилой мужчина с такой сладкой улыбкой, что, кажется, у меня появится кариес.

Его друг, благослови его сердце, подмигнул:

— Как мы можем злиться на такое милое личико, верно, Даг?

Все мое тело напряглось от их добрых слов. Слова, сказанные двумя очень хорошими клиентами, которым я пыталась помочь, но не смогла. С того момента, как они подошли к прилавку с двумя удочками, я знала, что они собираются спросить меня о чем-то, на что я не смогу ответить, поэтому я была готова.

Черт, первое, что я сказала, было:

— Позвольте мне найти кого-нибудь, кто может помочь вам с любыми вопросами, которые у вас могут возникнуть по этим удочкам.

Я пыталась, и я знала, что пыталась избежать необходимости стоять там, как манекен. Я запомнила большинство цен на модели, которые мы продавали. У меня даже была выжжена в мозгу пара марок, которые мы продавали, но это абсолютно не имело значения. В чем заключалась разница между ними, не говоря уже о том, почему они должны были получить более длинное удилище, а не более короткое, или даже для какой рыбалки — или рыболовли, как это называли некоторые покупатели — они использовались, я понятия не имела.

Поэтому, когда мужчина, которому должно было быть немного за пятьдесят, проигнорировал мои слова и спросил: «Какая разница между ними? Почему эта в два раза дороже?» Я смирилась.

Если бы мы были менее загружены, я могла бы позвать Клару через всю комнату. Но она стояла за прилавком проката и о чем-то разговаривала с небольшой семьей. Джеки была в подсобке, а единственный сотрудник, работающий неполный рабочий день, которого я встретила — впервые за это утро, — проторчал около двух часов, прежде чем помахал рукой и сказал, что вернется.

Клара и я смотрели друг на друга через всю комнату, и я вдруг поняла, даже больше, чем прежде, насколько она была не в ладах с работниками.

Для протокола, он не вернулся.

Двое мужчин, тем не менее, продолжали игнорировать меня, пытающуюся спихнуть их на Клару.

Я была рада и испытала облегчение от того, что они не были злыми или нетерпеливыми, но я все равно не могла не задеть свои чувства. Я знала, что вытаскивала себя из затруднительного положения больше, чем когда-либо могла сосчитать, потому что некоторые люди находили меня привлекательной, и я была довольно дружелюбной по своей природе. Несмотря на то, что меня останавливали по крайней мере десять раз, но так и не получила штраф, хотя некоторые из моих друзей утверждали, что я водила как ненормальная. Я просто не любила терять время. Что в этом плохого? Мои кузены безостановочно дразнили меня за то, как люди мило обращаются со мной из-за чего-то, к чему я не имела никакого отношения.