— Слушаю голос ангела?

Все мое тело напряглось в тишине. Я была почти уверена, что слышала, как он поставил гитару и начал подходить. Конечно же, его голова выглянула из-за угла здания.

Я подняла руку и понадеялась, что его отец исчез.

— Привет.

Малыш посмотрел на меня и тоже замер. — Что случилось с твоим лицом?

Я постоянно забывала, что пугаю людей.

— Ничего страшного, меня никто не обидел. Я в порядке, и спасибо за беспокойство.

Глаза того же цвета, что и у его отца, забегали по моему лицу, и я не была уверена, что он меня услышал.

— Я в порядке, — попыталась я его заверить. — Честно.

Для него этого было достаточно, потому что выражение его лица, наконец, стало менее встревоженным.

— Это… беспокоило тебя? — спросил Амос.

Я сморщила лицо, а затем вздрогнула.

— Ты шутишь, что ли? Ни за что.

Его отец был прав, он не поверил этому. Я чувствовала, как его душа закатывает свои духовные глаза.

— Я серьезно. У тебя такой классный голос.

Он все еще не купился на это.

Пришлось посмотреть на это под другим углом.

— Я узнала пару песен, которые ты играл, но была одна в середине… что это было?

От этого его лицо покраснело.

А мои кишки сжались.

— Эта была твоя? Ты придумал её?

Его лицо исчезло, и я подошла, чтобы заглянуть в гараж. Амос сделал всего пару шагов назад. Его внимание было приковано к полу.

— Если да, то это потрясающе, Амос. Я… — Черт. Я не планировала говорить это, но… я была здесь. — Я… раньше была автором песен.

Он не смотрел на меня.

О чувак. Я должна быть хитрее.

— Эй, я серьезно. Я не люблю обижать людей, но если бы я не считала тебя хорошим — твой голос и ту песню, которую ты пел, — я бы не поднимала эту тему. Это действительно хорошо. Ты действительно талантлив.

Амос приподнял носок одной из своих кроссовок.

А я чувствовала себя ужасно.

— Я серьезно. — Я прочистила горло. — Я, ммм, несколько моих песен были… в альбомах.

Носок другого кроссовка поднялся.

— Если бы ты хотел… я могла бы тебе помочь. Написать, я имею в виду. Дать тебе совет. Я не лучшая, но и не худшая. У меня хороший слух, и я обычно знаю, что работает, а что нет.

Это заставило меня заглянуть в серые глаза.

— Если хочешь. Также я раньше посещала несколько уроков вокала, — предложила я. Посещала больше, чем «некоторые», если честно. У меня не было естественного хорошего голоса, но я не была полностью глухой, и если я пела, кошки не выли, а дети не бегали с криками.

Его горло дернулось, и я ждала.

— Ты писала песни, которые потом пели другие люди? — спросил он с явным недоверием.

Это было не в первый раз.

— Да.

Оба пальца поднялись вверх, и ему потребовалась еще секунда, чтобы, наконец, выбраться:

— У меня был учитель вокала давным-давно…, — я старалась не улыбаться тому, что он мог принять за давным-давно, — …и это был последний раз, когда у меня были занятия. Сейчас я состою в школьном хоре.

— Я могу помочь.

Он бросил на меня взгляд, будто я несла полный бред.

— Я не настолько хорош.

— Думаю, что да, но я уверена, что и Рейнер Култи думал, что ему есть куда расти.

— Кто это?

Настала моя очередь бросить на него взгляд.

— Известный футболист. Я хочу сказать, что… я думаю, что ты талантлив, но кто-то однажды сказал моему… другу… что даже прирожденные спортсмены нуждаются в тренерах и тренировках. Твой голос — и написание песен — подобны инструментам, и ты должен практиковать, разрабатывать их. Если хочешь. Мне обычно скучно наверху, так что я действительно не против. Но сначала ты должен спросить разрешения у папы и мамы.

— Мама разрешит мне делать с тобой все, что угодно. Она говорит, что обязана тебе жизнью.

Я улыбнулась, но он этого не заметил, потому что снова сосредоточился на своих ботинках. Значит ли это, что он подумает об этом?

— Хорошо, просто дай мне знать. Ты знаешь, где я.

Другой сероглазый взгляд встретился с моим, и, клянусь, на его лице была маленькая-маленькая улыбка.

На моем тоже была улыбка.

Глава 13

— Что не так с этим?

Сидя со скрещёнными ногами в походном кресле в гараже мистера Роудса, я смотрела на его сына. Он сидел на полу с подушкой, которую он откуда-то вытащил, а блокнот лежал на колене. Мы писали советы в течение последнего часа, и я не собиралась говорить, что мы спорим, потому что Амос был слишком консервативен со мной, но это было настолько близко к спору, насколько Амос был способен к нему.

Это была наша четвертая совместная встреча, и, честно говоря, я до сих пор была ошеломлена тем, как две недели назад он постучал в дверь и спросил, занята ли я — я не была — и могу ли я проверить кое-что, над чем он работал.

Я не могла припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовала такую честь.

Даже когда Юки легла рядом со мной на кровать в ее гостевой комнате и прошептала: «Я не могу ничего придумать, Ора-Бора. Ты мне поможешь?» Я не была уверена, что смогу, но мое сердце и разум доказали, что я ошибаюсь, и мы вместе написали двенадцать песен.

К тому же… он был застенчивым ребенком, и только это меня уже тронуло.

Даже сам дьявол не мог отвлечь меня от помощи Амосу.

Вот, чем я занималась. В течение двух часов в тот день.

Три часа два дня назад.

И по два часа следующие два дня после этого.

В первый раз он был таким застенчивым, в основном слушал мою болтовню, а потом сунул в мою сторону свой блокнот, и мы ходили туда-сюда, вот так. Я отнеслась к этому серьезно. Я точно знала, каково это — показать кому-то то, над чем ты работал, и надеяться, что они не возненавидят это.

Честно говоря, меня нравилось, что он сделал такой огромный шаг.

Медленно, но верно он начал раскрываться. Мы обсуждали вещи. Он задавал вопросы! В основном он разговаривал со мной.

А я любила разговаривать.

Именно это он и делал сейчас: спрашивал, почему я считаю, что он не может написать настоящую глубокую песню о любви. Это был не первый раз, когда я пыталась намекнуть на это, но это был первый раз, когда я прямо сказала, что, возможно, не стоит писать на эту тему.

— Нет ничего плохого в том, что ты хочешь написать эту песню о любви, но тебе пятнадцать, а ты не хочешь быть следующим Бибером, я права?

Амос сжал губы и слишком быстро покачал головой, учитывая, что бывшая поп-звезда подростков была миллиардером.

— Я думаю, тебе стоит написать о чем-то близком тебе. Почему бы тебе не написать о любви, но не о романтической? — спросила я.

Он сморщил лицо и задумался. Он показал мне две песни, обе не были готовы; он ясно дал понять это около дюжины раз. Они были… не темными, но совсем не такими, как я ожидала.

— Как насчет моей мамы?

Его мамы. Я пожала плечами.

— Почему бы нет? Нет более безусловной любви, чем эта, если тебе повезло.

Сморщенное лицо Амоса никуда не делось.

— Я просто говорю, что это более искренне, если ты это чувствуешь, если ты это испытываешь. Это похоже на написание книги. Например, вот… я знала продюсера, который написал много популярных песен о любви… Он был женат восемь раз. Он влюбляется и разлюбляется в мгновение ока. Он мудак? Ага. Но он действительно хорош в том, что делает.

— Продюсер? — спросил он со слишком большим сомнением в тоне.

Я кивнула. Он все еще не верил мне, и мне хотелось улыбнуться.

Но я предпочла это, чем его знание. Или ожидание чего-то.

— Может быть, поэтому ты так много боролся, пытаясь написать свою собственную музыку, Стиви Рэй-младший.

Ага, он не ответил. Но я знала, что он получал удовольствие, когда я использовала имена определенных музыкантов в качестве прозвищ. Мне не хватало людей, к которым можно было бы придраться, а он был таким хорошим парнем.

— Хорошо, скажи мне, кого ты любишь?

Амос ухмыльнулся таким образом, будто я прошу его сделать фото обнаженного тела и отправить это девушке, которая ему нравится.