— Раньше я задавалась вопросом, унаследовал ли Амос свой сарказм от мамы, но теперь я понимаю, откуда он взялся, и на самом деле я складывала её, чтобы у тебя не остановилось сердце, если ты придёшь сюда, пока меня не будет, так что…

Он подошел и остановился возле стола, его холодная рука легла мне на макушку. Он посмотрел на мои маленькие стопки одежды — трусики в одной, лифчики в другой, носки разного цвета на них.

Я вздернула подбородок и заработала редкую улыбку. Я могла поклясться, что в последнее время он раздавал их мне направо и налево, а не как драгоценную валюту, которой они когда-то были.

— Что? — спросила я.

— Ты — что-то с чем-то, Бадди, — сказал он.

Я положила футболку, которую складывала, и прищурилась.

— Можно вопрос?

— Какой?

Я застонала.

— Почему ты называешь меня «Бадди»? Я никогда не слышала, чтобы ты так называл Ама или кого-то ещё.

Его брови поползли вверх по лбу, в то время как его рот растянулся в еще более редкой улыбке, похожей на луну. — Ты не знаешь?

— А должна?

— Я так и думал, — загадочно ответил он, всё ещё ухмыляясь.

Я покачала головой.

— Без понятия. Раньше я думала, что ты назвал меня «ангелом», потому что ты думал, что это моё имя (прим. в англ. языке имя Angel (Энджел) и слово angel (ангел) звучат одинаково), но теперь я знаю, что ты просто… что угодно.

Роудс усмехнулся, положив руку на стол так, что кончики его пальцев были в миллиметрах от кружевной отделки моих зелёных трусиков. Эти серые глаза на мгновение были полностью сосредоточены на них, прежде чем он оглянулся на меня, краска выступила на его горле, когда он сказал:

— Потому что ты единственная такая.

Мой рот приоткрылся, и я была почти уверена, что просто тупо смотрю на него.

Одна сторона его рта приподнялась немного выше.

— Почему ты выглядишь удивленной? У тебя самое милое, самое доброе сердце, Бадди. Неважно, что ты делаешь, ты всё равно будешь моим ангелом.

Его ангелом?

Мой подбородок дрожал?

Было ли это тем, что мое сердце утратило свою индивидуальность ради нового?

Неужели Роудс буквально только что сказал самое милое, что кто-либо говорил обо мне?

Выражение его лица было таким нежным, таким открытым, что все, что я могла сделать, это смотреть на него, когда он смотрел на меня сверху вниз.

— Ты напоминаешь мне эльфа Бадди из фильма «Эльф». Ты всегда улыбаешься. Всегда пытаешься сделать вещи лучше. Я был уверен, что ты поняла это, — объяснил он.

Мой подбородок дрожал.

И самая мягкая улыбка пробежала по его суровому лицу.

— Не реви. Нам надо поговорить. Ты видела прогноз?

Я моргнула и попыталась сосредоточиться, заканчивая думать об объяснении и откладывая его рядом с сердцем, потому что иначе я была бы готова раздеться прямо здесь и сейчас.

— Прогноз? — прохрипела я, пытаясь сообразить. — Ты имеешь в виду бурю?

Он кивнул. По-видимому, из-за того, что делал мне больше комплиментов, которые заставили меня почувствовать, что, может быть, просто может быть… он может любить меня.

Потому что правда заключалась в том, что я была целиком и полностью влюблена в него.

Просто глядя на него, я была счастлива. Близость с ним заставляла чувствовать покой. Безопасность. В этом человеке не было ничего колеблющегося или замкнутого. Он был тихим, да, но это не имело никакого отношения к тому, что он сдерживал части себя. Мне нравилось, насколько он серьезен. Насколько глубокими были его мысли и действия.

Никто в моей жизни, кроме моей мамы, не заставлял меня чувствовать себя так, как он. Как будто я могла полностью ему доверять. И именно тогда, когда я приняла это — увидела, что это такое — я поняла всю глубину своих чувств.

Я была влюблена в него.

— Ага, — подтвердила я и потерла глаза, хотя была почти уверена, что на лице слёз не было. Они просто заполняли края век. — Клара рассказала мне, и я тоже посмотрела, когда вернулась домой.

Он опустил подбородок с милой ямочкой. — Твой рейс должен вылететь рано, не так ли?

Я подтвердила это, с трудом сглотнув один раз, чтобы убедиться, что держу себя в руках и не плачу, не говоря уже о том, чтобы сказать ему, как я глупо влюблена в него.

— За ночь должно упасть до десяти-двенадцати, — продолжал он говорить осторожно.

— Самолет должен вылететь в шесть.

Он ничего не сказал, но его твердые, грубые пальцы потянулись к моей челюсти, касаясь от уха к центру подбородка и обратно.

— Думаешь, его отменят? — удалось спросить мне, в основном, чтобы отвлечь его, чтобы он продолжал касаться моего лица. Он не стеснялся касаться моих плеч или запястий. Иногда он прикасался к моим пальцам, и я клянусь, что это было лучше, чем всё то, что я делала с собой ночью в постели.

Так и произошло — он продолжил касаться меня.

— Я думаю, ты должна быть готова к тому, что это может случиться, — тихо ответил он.

— О, это было бы отстойно, но я не могу ничего с этим поделать, если это произойдет. У меня есть…

Эти серые глаза встретились с моими, и он присел на корточки рядом со мной, оказавшись своим очаровательным лицом и красивыми волосами практически на уровне моих глаз.

— Пойдем, останешься с нами в доме.

— Сегодня ночью? — изрядно прохрипела я.

Рука, которая была у меня на горле все тридцать секунд, приземлилась на мое бедро. — Я отвезу тебя утром, если твой рейс будет ещё в силе. Тебе не придется ходить туда-сюда через подъездную дорогу, — сказал он так, будто от квартиры в гараже до его дома было идти полмили.

Мой собственный рот изогнулся. — Конечно.

Роудс встал и положил ту же ладонь мне на плечо.

— Хочешь прийти сейчас? Я помогу донести твои вещи.

— Я согласна.

Его теплое выражение лица подпитывало мой дух. Я действительно была полностью влюблена в него. Но самым удивительным было то, что знание и принятие этого не внушало ужаса моему сердцу. Никак. Ни капли страха.

Это знание, это чувство напомнило мне бетон своей выносливостью и прочностью. Я сто раз говорила себе, что не боюсь любви, что готова двигаться вперед, но будущее страшно.

Но Роудс заслужил каждый дюйм того, что я чувствовала, своим вниманием, терпением, чрезмерной заботой и просто… всем, что он делал в целом.

Чувствуя себя чертовски напористой, я наклонилась вперед и быстро поцеловала его в щеку, а затем начала собирать свои вещи. Мне не потребовалось много времени, чтобы собрать еще одну смену одежды и пижаму, а Роудс проявил инициативу и закончил складывать моё постиранное белье. Когда мы закончили, он понес вниз по лестнице мой большой чемодан, совершенно не жалуясь на то, какой он тяжелый, хотя я уезжала всего на два дня, а также сумку с продуктами, в которую я набила дополнительную одежду на сегодня и завтра. Я уже спрятала их подарки в шкафу возле комнаты Амоса вчера, когда зашла туда перед работой. Я планировала позвонить им на Рождество и сказать, где искать подарки.

Мы переходили подъездную дорожку, когда Роудс осторожно сказал:

— Эта буря будет сильной, милая. Не расстраивайся, если твой рейс перенесут, хорошо?

— Не буду, — заверила я его. Потому что это действительно так.

..•.❃.•.•.

— Ты расстроена? — спросил Амос на следующий вечер, когда мы сидели за столом. Роудс вытащил набор домино часом ранее, и я сыграла против него одну партию, прежде чем Ам вышел из своей спальни и, очевидно, решил, что ему уже стало достаточно скучно, чтобы он захотел присоединиться.

— Я? — спросила я, вытягивая руки над головой.

— Ага, — спросил он, прежде чем сделать быстрый глоток клубничной газировки. — Из-за того, что твой рейс отменили.

Уведомление пришло среди ночи. Звук приложения разбудил меня, и я перевернулась — в кровати Роудса, где он спал на своей стороне, а я на другой, потому что он напомнил мне о мышах и возможных летучих, — чтобы узнать, что мой рейс перенесли с шести утра на полдень. К девяти утра его перенесли на три, а к половине одиннадцатого и вовсе отменили.