Наш водитель-ученик, который сейчас был за рулем моей машины, даже не удосужился взглянуть на меня, растерянно покачал головой и сказал:

— Мы выехали полчаса назад!

Он был совершенно прав. Мы вышли из дома его тети ровно тридцать минут назад. Я даже помочилась прямо перед тем, как мы вышли за ее дверь. Но чего он не знал, так это того, что я выпила чашку кофе прямо перед выходом, на случай, если мне придется быть за рулем, так как Роудс осушил пару кружек пива.

— Ты же знаешь, у меня крошечный мочевой пузырь. Пожалуйста, ты же не хочешь, чтобы я просила тебя отвезти мою машину на чистку, потому что я здесь помочилась.

С места позади меня Роудс издал звук, который должен был быть лаем, а не смехом.

— Ты не хочешь пахнуть мочой в течение следующего часа.

Подросток наконец оглянулся с встревоженным выражением лица.

— Пожалуйста, Ам, пожалуйста. Если ты меня любишь — а я знаю, что ты любишь — остановись на следующей станции. На следующем спуске. Мне бы прекрасно подошла обочина прямо здесь, и я буду быстрой.

В этот раз Роудс определенно не стал сдерживать свой смех или то, что последовало за ним.

— Не мочись на обочине дороги. Мимо может проехать полицейский, и я не смогу отговорить его от штрафа за непристойное поведение.

Я застонала.

— Ам, минут через пять или десять будет заправочная станция. Можешь потерпеть до тех пор? — спросил Роудс, наклоняясь между сиденьями.

Я напрягла мышцы — снова заметив, как болит эта область в целом после прошлой ночи — и коротко кивнула ему, прежде чем еще сильнее сжать ноги.

Его рука поднялась и легла на мое предплечье, потирая большим пальцем чувствительную кожу. Я ухмыльнулась ему, что, скорее всего, выглядело как насмешка от того, что я снова напрягла мышцы, чтобы ослабить желание помочиться.

Сегодня был прекрасный день. Мы уехали из дома в восемь утра, и до одиннадцати Ам сказал всего пять слов, главным образом потому, что отрубился на заднем сиденье. Роудс и я говорили о Колорадо и о некоторых вещах, которые он узнал во время обучения, объясняя, в чём заключается работа охотинспектора или окружного инспектора по охране дикой природы — как он называл себя, когда хотел, чтобы это звучало более вычурно, — который занимался всеми областями, близкими к Монтроузу, и юго-запада штата. Мы немного послушали музыку, но в основном он говорил, а я поглощала каждое слово и особенно каждую лукавую улыбку, которую он мне посылал.

На самом деле ему не нужно было говорить мне об этом, но я могла сказать, что он тоже думал о прошлой ночи. Надеюсь, обдумывая то, что мы должны повторить это как можно скорее. Я буду довольна снова прижаться к его голой груди, как мы сделали это после секса сегодня ночью.

Тетя Ама была такой же милой, какой я ее помнила со Дня благодарения, и я так хорошо провела время, много разговаривая с Роудсом, немного с Амом, который в основном тусовался со своим дядей Джонни и его вторым отцом, и помогала на кухне как можно больше. Я ненадолго выскочила из дома на холод, чтобы позвонить своим тете и дяде и пожелать им счастливого Рождества, а также немного поговорила с моими двоюродными братьями.

Мы ушли сразу после четырех, потому что завтра Роудс должен выйти на работу. Он спросил, ничего, если мы позволим Амосу вести машину, и я была за — по крайней мере, до тех пор, пока он не начал скупиться на остановки через тридцать минут. В это утро дороги были расчищены, и температура поднялась до идеальных сорока пяти градусов (прим. 45°F = 7 °C), и дороги не обледенели, так что рисковать безопасностью не представлялось возможным, позволив ему водить машину. Роудс лишь немного пожаловался, когда я дважды умоляла его остановиться по пути в гору.

Я аж подавилась, когда заметила вдалеке знак заправочной станции, промолчав, потому что мне потребовались все усилия, чтобы не помочиться.

— Наконец-то! — Я застонала, когда он повернул направо и направился к бензоколонке.

— Мы собираемся заправиться бензином, — сказал Роудс, когда его сын припарковался.

— Хорошо, я верну тебе деньги. Мне пора, — прошипела я, отстегнув ремень безопасности, распахнув дверь, пока он поворачивал, и вылетела оттуда.

Я слышала, как они оба смеются, но у меня были дела поважнее.

К счастью, к этому моменту в моей жизни я побывала на стольких заправках, что у меня был внутренний магнит для того, чтобы распознать нахождение туалетов, и я сразу же заметила его, почти вразвалку направляясь к знаку, потому что каждый шаг становился все труднее. Это не был огромный туристический центр, но заправочная станция была удивительного размера с полноразмерной уборной и киосками. Я мочилась около двух минут подряд, или, по крайней мере, избавилась от половины моего веса в жидкости, а затем выбралась оттуда так быстро, как только смогла. Сотрудница за прилавком была сосредоточена на чём-то снаружи, но затем отвела взгляд от того места и кивнула мне. Я кивнула в ответ.

И тут я заметила, на что она смотрела.

Огромный автобус класса А подъехал к съезду, где, как я полагала, останавливались 18-колесные транспортные средства в этом районе.

Дверь была открыта, и из нее выходили люди, зевая и потирая лица. Я поняла, что было слишком много людей, чтобы не быть туристическим автобусом.

Роудс или Ам передвинули машину к бензоколонке, и они оба находились снаружи, Ам смотрел на насос, а Роудс, прислонившись к машине, смотрел на меня.

Я помахала ему.

Он послал мне одну из тех сдержанных, сокрушительных улыбок, от которых мне захотелось его обнять.

И вот тогда всё пошло по дерьму.

— Ора? — позвал незнакомый голос.

Смотря налево, и, может быть, в десяти футах от двух мужчин, которых я любила, увидела еще два лица, которые я узнала. Хотя почему бы и нет? Я знала их десять лет. Я думала, они были моими друзьями. И, судя по бледному выражению их лиц, они тоже были удивлены, увидев меня. Я была так застигнута врасплох, что замерла и моргала, проверяя, не воображаю ли я Симону и Артура.

— Это ты! Ора! — крикнула Симона, дергая Артура за куртку.

Артур не выглядел таким взволнованным.

Я не могла винить его. Я была уверена, что он знал, что он был в моем постоянном списке дерьма. И хотя я думала, что я довольно порядочный человек, я почувствовала, как черты моего лица приобрели пустое выражение.

И я думаю, что решила их проигнорировать, потому что мне удалось сделать еще два шага, которые приблизили меня к Роудсу и Аму, прежде чем Симона обхватила мою внутреннюю сторону руки, когда она сказала:

— Ора, пожалуйста.

Я не выдернула руку, но взглянула на ее пальцы, прежде чем встретиться с темно-карими глазами и спокойно сказать, чертовски спокойно:

— Привет, Симона. Привет Артур. Приятно знать, что вы живи. До свидания.

Она не отпускала, и когда я встретилась с ней взглядом, в ее глазах было что-то отчаянное. Я даже не взглянула на Артура, потому что знала его на год дольше, чем Симону — я была на его свадьбе — и я не собиралась позволять им испортить прекрасное Рождество.

— Я знаю, что ты злишься, — быстро сказала Симона, не выпуская меня из рук. — Прости, Ора. Нам обоим жаль, не так ли, Арт?

Его «да» было таким грустным, может быть, я бы что-то ответила на его явное преувеличение положения, чтобы вызвать во мне сочувствие, если бы была в лучшем настроении. Если бы это был любой другой день. Может быть, если бы я была одна.

Один взгляд вверх заставил меня встретить хмурый взгляд Роудса. Думаю, Амос тоже смотрел, недоумевая, с кем, черт возьми, я разговариваю на случайной заправке в глуши. В тот момент я поняла, что должна рассказать им о Кадене. Что я не могу продолжать рассказывать им, особенно Роудсу, смутные подробности своей жизни. Я знала, что до сих пор мне везло, что он не совал нос в огромные дыры в истории моей жизни, учитывая, сколько мы говорили почти о всех других болезненных вещах в нашей жизни.

— Хорошо, я рада, что вам плохо. Нам нечего сказать друг другу. Пожалуйста, отпусти меня, Симона, — сказала я, долго глядя на нее.