Наши игры в гляделки закончились быстро. Похожий на полицейского господин перевел взгляд на своего спутника и довольно громко спросил:

– Ну что, Матвейка, он?

Тот бросил на меня ещё один оценивающий взгляд и посмотрел на своего спутника.

– Он, Николай Дмитриевич, как есть – он. Бороду с усами сбрить – одно лицо будет. Ну и одежа другая, но это не мудрено, почитай – всю зиму бегал.

Я с тоской посмотрел вдоль улицы. Прохожих тут вообще было не слишком много, ярмарка находилась выше по Селенге, у пристаней, но с десяток человек явно стояли там и сям по мою душу и лишь ждали команды полицейского. Вернее, я очень надеялся, что он полицейский, а не, допустим, приказчик господина Оченковского, у которого, насколько я помнил, ко мне кровные счеты за убитого сына. В таких ситуациях спасают быстрые ноги, вот только бежать мне было некуда – трое с конями справа и четверо безлошадных слева, в каждой группе есть человек с ружьем, наверняка заряженным, а у меня лишь пять зарядов револьвера. В такой ситуации их точно хватит, чтобы застрелиться – и ни на что больше.

Я прикинул, что будет, если рвануться обратно в сени, чтобы попросить помощи в конторе, где занимаются нелегальной скупкой золотого песка, но быстро отбросил этот вариант. Это мои проблемы, и нелегальные скупщики всяко не будут решать их за меня. Ещё и помогут скрутить и связать, а под шумок обчистят под ноль, чтобы меня с ними точно ничего не связывало.

Поэтому я остался стоять на месте.

Тот, кого назвали Николаем Дмитриевичем, посмотрел на меня, быстрым шагом прошел три четверти улицы, остановился напротив, осмотрел мою одежду, перекидную суму с остатками китайского золота...

– Это вы – некий Семен Семенович Георгиев, студент? – резко спросил он.

Я обдумал варианты ответа и решил не выделываться. Сделал лицо попроще и сказал:

– Не знаю, о ком вы, ваше благородие. Ни разу о таковском не слыхивал. Меня Акимом кличут, Аким Иванов сын Молчанов. У меня и докУменты имеются...

Последнюю фразу я произнес, подражая коту Матроскину. Но Николай Дмитриевич с шедеврами мультипликаторов будущего знаком не был, поэтому принял мои слова за чистую монету.

– Наверное, докУменты, выписанные атаманом станицы Урупинской Евсеем Васильевичем Каргиным? Я верно угадал? – я погрустнел. – Судя по вашему виду, догадка моя оказалась правильной. Поэтому позвольте вам не поверить, вы такой же Аким Иванов сын Молчанов, как я – набоб субадара великого камбея. А я, смею вам доложить, точно не он. Так что, продолжите упорствовать или же поговорим по душам?

***

В Верхнеудинске было несколько трактиров, но Николай Дмитриевич повел меня – а также не отстававшего от него Матвейку – в самый центр этого поселка-города, в заведение, которое принадлежало купцу второй гильдии Голдобину, как гласила вычурная и потемневшая от времени и погоды вывеска. Трактир действительно оказался высококлассным – кроме общего зала, занимавшего весь первый этаж большого дома, там имелись отдельные кабинеты на втором этаже, числом четыре. Один из этих кабинетов и оккупировала наша компания. Семеро бойцов силовой поддержки остались внизу.

Персонал то ли был предупрежден, то ли сразу знал о привычках Николая Дмитриевича – нам не стали предлагать ни выпивки, ни закуски, даже чай не принесли, который тут пили в огромных количествах и по любому поводу. Меня подобный расклад не удивил – это был допрос и ничего, кроме допроса. А во время допроса никто кормить не обещал.

– Итак, позвольте представиться – Николай Дмитриевич Добронравов, становой пристав по городу Иркутску. Что касается вас – вы продолжаете настаивать, что вас зовут Семён Семенович Георгиев? Или же назовете своё настоящее имя?

Я подумал, что будет весело понаблюдать за реакцией этого пристава, назвав ему своё настоящее имя, которое здесь не слышали, кажется, со времен князя Окаянного. Но веселиться мне не хотелось.

– Зовите меня Семеном Семеновичем, это имя ничем не хуже любого другого, – твердо сказал я. – Меня в чем-то обвиняют?

Николай Дмитриевич посмотрел на меня своими кошачьими глазами. Вблизи они, правда, выглядели как обычные человеческие, но я не сомневался – этот человек видит меня насквозь, несмотря на то, что до изобретения господина Вильгельма Рентгена оставалось ещё пятнадцать лет.

– По сути – нет, – наконец сказал он. – Во всяком случае, что касается моего стана. За другие уезды говорить не возьмусь... Думаю, с вами очень желает побеседовать полицмейстер Верхоленского уезда, который никак не завершит расследование учиненной в некой деревней Покровское татьбе. Ваш балаган с переодеванием трупа старателя Ермолина никого не обманул, чтобы вы знали. Это вы его убили?

И снова – цепкий взгляд прямо мне в лицо. Я не дрогнул. Та давняя история уже потускнела в моей памяти, да и не совершили мы там с Ефимом ничего криминального.

– Нет, Николай Дмитриевич, когда мы его нашли, он уже был мёртв, – сказал я.

– Предположим, – он едва заметно двинул головой. – А почему вы избавились от денег?

Потому что были в цейтноте, и это единственное, что нам пришло в голову.

– Зачем деньги в тайге? – я пожал плечами и начал перечислять, загибая пальцы: – За нами тогда охотились местные иваны, которые их и увели, господин Оченковский, который хотел отомстить мне за сына... Я думал, что и полиция тоже подключится к этой увлекательной охоте на мою скромную персону. В такой ситуации проще всего избавиться от груза, который мешает двигаться быстро. К тому же такую сумму очень сложно сохранить, если наткнуться на тех же беглых кандальщиков. А так есть шанс, что хоть кто-то потеряет к нам интерес.

Николай Дмитриевич смотрел на мой кулак как завороженный. Он чуть встряхнул головой, чтобы скинуть наваждение и снова перевел взгляд мне в глаза.

– Так вот в чем всё дело... а я-то всю голову сломал... – протянул он. – Простите, Семён Семенович, но иногда мы, полицейские, слишком сильно увлекаемся одной версией и начинаем разрабатывать её, не обращая внимания на отдельные противоречия. Но я хотел узнать не об этом.

– А о чем же, Николай Дмитриевич?

Он помолчал. А потом произнес длинную тираду на французском языке. Возможно, это была цитата откуда-то, возможно, он действительно хотел что-то узнал.

– Прошу прощения, – я развел руками. – Совершенно не парле ву франсэ. Мсье, жё не манж па сис жур.

– Приказать подать что-то на стол? – тут же среагировал он.

– Что? О, нет, я не голоден… просто такая поговорка. Я не говорю по-французски, никогда не учил этот язык, знаю лишь отдельные слова.

– Вот как. А… – последовала не менее длинная тирада на английском.

Я покивал головой, делая вид, что всё понял, хотя уловил только общий смысл – вместе с фамилией Ольховского, которая означала, что и эта часть моих приключений господину Добронравову известна. Терять мне было уже нечего, так что я продолжил вечер пословиц и поговорок: