— Подними руку повыше… Пробирайся вперед… Камеры должны тебя поймать, — командовал гном в униформе. — Растопырь пальцы, покажи, что ты в шоке, ведь тебе разбили голову… Иди к полицейским… Так, хорошо, хорошо… Дразни их, дразни… Надо вывести их из себя, чтобы они попытались тебя ударить, войти в кадр…

Демби показал взглядом, что, если я захочу, можем уйти. Стало душно.

— Это мои люди, — сказал он, выдыхая дым короткой сигарки с ароматом черешни. Потом приосанился и с пафосом произнес: — Самые лучшие артисты в мире, могут сыграть что угодно: трагическую роль, комическую, историческую, идиллическую, идиллическо-комическую, историко-идиллическую, трагико-историческую, трагико-историко-мифо-идиллическую — с соблюдением триединства и любую другую. Для них не существует сложных задач, им по плечу и тяжелый Сенека, и легкий Плавт. Они на «ты» и с литературным слогом, и со свободной развязной речью. Уверяю тебя, им нет равных! «Гамлет», второе действие, третья сцена… Я знаю ее наизусть, с ней я пытался поступить в театральный… Неудачно… Но теперь у меня собственная школа. Время от времени я приглашаю профессоров читать им лекции. Тех самых, что когда-то меня срезали… Даю им хлеб, так сказать.

— Значит, это и есть статисты для революции? — вымолвил я.

— Некоторые из них. Это была репетиция протестной группы, но есть и много чего другого… Много чего…

Я подумал, что с помощью сотни таких обученных статистое можно серьезно расшатать власть, устроить международный скандал, попасть в срочные новости, и сказал об этом Демби.

— Знаю, — ответил он. — Но зачем мне это? Кто придет после? Я могу разрушить и перевернуть все вверх ногами, но поддерживать новую структуру или систему мне не под силу. Те, кто придет после такого фейкового переворота, сметут и нас. Подобие государства, которое все-таки поддерживает хоть какой-то порядок, нас вполне устраивает. Мы работаем в этой питательной среде. Мы нечто вроде вируса в теле государства. Когда тело слабое, дряхлое — нам классно, но если его не станет, исчезнем и мы. У меня нет никаких политических амбиций. Впрочем, таким образом я пытался осуществлять и социальные проекты.

— И?..

— И ничего, все впустую… Пшик. А ведь проект был на все сто… — махнул рукой Демби.

Время клонилось к обеду. Мы решили зайти в ресторанчик под названием «Солнце и луна», что у Малых пяти углов. На первый взгляд там ничего не изменилось, даже название осталось прежним. Официант, принесший нам меню, впечатлял своей хипстерской бородой и был похож на Христо Ботева (здесь все хипстеры похожи на Ботева). Он скороговоркой сообщил нам обеденное меню: болгарский йогурт, болгарский ягненок в мятном соусе, яйца по-панагюрски от освобожденных (он именно так и сказал) кур, телячий холодец с брюссельской капустой и болгарскими специями, лепешка из лимеца по старинному болгарскому рецепту и на десерт черешневый торт «Апрельское восстание» или крем-брюле по-самоковски. На выбор. Мы быстро заказали по порции болгарского ягненка. В отличие от меня, на Демби меню не произвело впечатления.

— Это был потрясающий проект, — начал он рассказывать. — В городах и селах полно старых людей, дети которых свалили за бугор. Некоторые еще в девяностых, другие позднее. Они годами не приезжают сюда. Там уже родились дети их детей. А рядом со стариками никого. Тяжкое одиночество — болезнь, которую обычно нигде не регистрируют, но, на мой взгляд других серьезных причин для такой высокой смертности просто нет. Когда пошло дело с реконструкциями, я постоянно ездил по стране и много чего повидал. Да что старики, страдают и люди нашего возраста. Например, жена отправилась в Испанию или Италию ухаживать за больными. Присылала домой деньги, так как муж потерял работу. Сначала приезжала каждые два-три месяца, но потом перестала. Во-первых, дорого, а во-вторых, нашла себе другого… Где-то еще муж уехал на заработки — та же история. Один посылает деньги, другой смотрит за детьми. Конечно, если есть дети. Целое поколение видит матерей только по скайпу. Целое поколение со скайп-матерями. И я себе сказал: а почему бы раз в неделю, в субботу или воскресенье, не нанять себе супругу, с которой можно было бы сварить куриный супчик, сесть на балкончике, выпить по чашечке кофе, поговорить. Чтобы дети тоже почувствовали женскую руку. Женщина не обязательно должна быть похожей на их мать, я не искал двойников, ведь для сирот каждая женщина — мать, а каждый мужчина — отец. Я и отцов предлагал. Цены были бы минимальные, я не искал выгоды, мог себе это позволить.

Люди решили, что это полный абсурд, они вообще не поняли, в чем смысл. Для них гораздо легче было найти себе кого-то на одну ночь. А ведь в мой проект секс вообще не входил. Правда, в самом начале произошло несколько инцидентов: попытались изнасиловать двух женщин, нанятых в качестве субботних супруг… Это было пять-шесть лет назад. Насколько я знаю, в Японии сейчас тоже есть такой проект. Значит, идея витает в воздухе.

— Идея потрясающая, — сказал я абсолютно искренне. — И я знаю человека, который по достоинству ее оценит. — Конечно, я имел в виду Гаустина.

Демби скептично усмехнулся:

— Во всяком случае, сдается мне, нас всех ждет одиночество.

Крем-брюле, которое мы заказали, ничем не отличалось от крем-брюле в любой другой стране.

— А почему по-самоковски? — спросил я хипстерского Ботева, когда мы расплачивались.

— А наша повариха из Самокова, — ответил молодой человек.

Демби вернулся на работу. В предвыборный период день год кормит, сказал он на прощание. Я заверил его, что непременно еще зайду, у меня есть идея.

— Ладно, Джо, вытащи меня отсюда, когда уж слишком припечет, — крикнул он уже издалека.

Джо… Я совсем забыл, что меня так стали называть в школе после того, как показали «Лимонадного Джо». Был такой чехословацкий ковбойский фильм. Мы, как и герой фильма, приобретали суперсилу, напиваясь лимонада. Я смотрел, как удаляется Демби, и мне в очередной раз с тех пор, как я приехал, стало ужасно одиноко. Я чувствовал себя, как супергерой, который вдруг растерял свою силу. Как тот, кто оказался в будущем, а все, кого он прежде знал, умерли. Как ребенок, который потерялся в незнакомом городе, как это случилось однажды со мной в сумерках, — все спешат домой, и никому нет дела до тебя.

У каждого рано или поздно наступает момент, когда вдруг осознаешь, что резко начал стареть. И тогда ты панически пытаешься угнаться за последним вагоном прошлого, чтобы успеть запрыгнуть в него, а он уходит все дальше и дальше. Это желание вернуться характерно как для людей, так и для государств.

Мне неудержимо захотелось лимонада.

После обеда я уселся с компьютером на балконе съемной квартиры. Она находилась в красивом доме начала прошлого века, одном из первых совладельческих домов в Софии, а если верить табличке внизу, так и вовсе первом. Качественная европейская постройка — такие встречаются в Праге, Вене или Белграде. Балкон выходил во внутренний двор, явно общий с другими домами, если судить по степени запущенности. После всего, что открылось мне в последние дни, а также после того, что показал мне Демби, я хотел разобраться, как далеко зашла битва за прошлое.

В Сети царил хаос. То, что я знал из новостей и видел на улицах, множилось на сайтах и в социальных сетях. Большинство агентств сообщало почти равное количество голосов, отданных за оба движения, разница составляла какие-то десятые процента, что было в границах статистической погрешности. Разумеется, здесь речь не шла о социологических исследованиях самих движений, но интересным был факт, что и те, и другие писали, что на восемь процентов опережают соперника. Движение разума, куда входили интеллектуалы и университетские преподаватели, осталось далеко позади. К. был в их числе. В том же положении было и Молодежное зеленое движение, которое шутники прозвали «Молодыми и зелеными». Надо сказать, оба движения попытались создать коалицию, которую еще до объявления результатов окрестили «Умными и зелеными». По сути, они выступали за то, чтобы оставаться в настоящем, хотя противоречивые высказывания их лидеров озадачивали.