Вероятнее всего, спустя два-три года силы покинут Бегуна, память мускулов ослабеет, щелочка, через которую просачивалось время воспоминаний, еще больше сузится или исчезнет совсем. Но сейчас он все еще был в форме, даже в подозрительно хорошей форме. Жил у нас в поселении больных Альцгеймером, в районе семидесятых, и чувствовал себя счастливым. Мы с Гаустином шутили, что Бегун зачислен в полк семьдесят девятого.

Каждый день он ходил в небольшую библиотеку, чтобы прочитать свежий номер газеты 1979 года. У нас была целая подшивка этой газеты, и мы ежедневно пускали в употребление очередной номер. Только прогноз погоды не всегда совпадал, но метеорологам и без того нельзя верить, так что это никого не смущало. Бегун много читал и всегда принимал все близко к сердцу. Его волновало каждое событие. Он был меломаном, до сих пор не мог пережить распад The Beatles и неизменно оставался на стороне Леннона. Его интересовало все: падение режима Пол Пота, первое посещение папой римским Иоанном Павлом Вторым Мексики. Январь семьдесят девятого начался благополучно. Потом некоторое время Бегун выглядел угрюмым, ходил как в воду опущенный — так его расстроило сообщение о нарушении Китаем границ Вьетнама. Он радовался как ребенок первому снимку кольца Юпитера, которую сделал «Вояджер». Ему хотелось поговорить с нами о том кольце, почему он такого цвета. А вдруг там случайно обнаружат какие-то формы жизни… Я пытался разделить его ожидания и предвкушение чуда, как сказал бы Гаустин, и испытать такое же волнение.

Но больше всего Бегуна волновал Леннон. В то время весь мир увлекся группой ABBA и диско, что, несомненно, было признаком падения. Бегун же искал в газетах и журналах любые новости о Ленноне, следил за каждым его шагом. Писали, что Джон заделался домоседом, много времени проводит дома, печет хлебцы и занимается трехлетним Шоном. Бегун не видел в этом ничего плохого, и когда в другой газете появились язвительные подковырки Синтии, первой жены Джона, что он, мол, целыми днями сидит перед телевизором, наш пациент страшно разозлился. Однажды он пришел ко мне со свежим номером «Лайф», если не ошибаюсь, где прочитал, что в последнее время Леннон работает над автобиографией и уже записал на магнитофон свои первые детские воспоминания о доме на улице Пенни-Лейн «Жду не дождусь, когда смогу прочитать эту книгу», — воодушевленно повторял Бегун.

Однажды он неожиданно пришел ночью, плотно закрыл за собой дверь, но сесть отказался. «Джона Леннона убьют, — быстро произнес он. — Причем очень скоро. — Он был настолько взволнован, что не смог объяснить, почему так думает, может, ему что-то приснилось. — Его застрелит какой-то псих, я даже видел его лицо. Вечером, когда Джон будет возвращаться домой, у входа в „Дакоту“. Нужно сообщить об этом в полицию. Леннон должен оттуда убраться».

Я не знал, как реагировать. Был ли это внезапный проблеск памяти (значит, терапия работала!) или вброс информации извне? Я пообещал, что утром позвоню в полицию. Мы немного поговорили, и я проводил его в комнату.

А на следующее утро Бегун исчез.

Надо сказать, что в поселении имелась немногочисленная, но очень надежная охрана. Не то чтобы в ней была необходимость, просто больные с деменцией зачастую теряли ориентацию и вне охраняемой территории легко становились жертвами происшествий. Бегун все еще сохранял форму, потому как охрана сообщила, что кто-то видел, как он перелез через ограду и исчез.

Бегство пациента всегда чрезвычайное и очень неприятное событие. Прежде всего из-за угрозы его жизни. В нашем случае они преодолевали не только ограду, но и временной отрезок в тридцать-сорок лет. И никто не знал, как отразится на пациенте столкновение с другой реальностью. Помимо этого, побег мог привести к расследованию и закрытию поселения, к очередному скандалу в медицинском сообществе и возобновлению споров о целесообразности подобной терапии, о том, имеем ли мы право осуществлять так называемую синхронизацию между внутренним и реальным временем и так далее.

Мы предупредили о случившемся всех полицейских в регионе и попросили отнестись к Бегуну очень внимательно — как к пациенту, который живет в другом времени.

Пока я обходил улицы соседнего городка, в моей голове разыгрывались разные сценарии. Я представлял, как Бегун останавливает первого встречного полицейского и взволнованно сообщает, что нужно срочно предупредить ФБР и полицию Нью-Йорка о том, что Джона Леннона собираются убить и что, возможно, убийца уже в пути. «Вот как, — скажет полицейский с характерным для людей этой профессии чувством юмора, — тебе не кажется, браток, что ты немного опоздал?» — «Как же так! — в отчаянии воскликнет Бегун. — Неужели его уже убили?! Никогда себе не прощу!»

Мне не хотелось, чтобы ему причинили боль.

Слава богу, все закончилось быстро и лучшим образом для Бегуна, которого с тех пор мы стали называть Беглецом. Несколько часов он мотался по улицам соседнего городка (я боялся, что он решит искать аэропорт и прямой рейс в Нью-Йорк). Потом набрел на полицейское управление, где уже знали об инциденте, и попросил о встрече с начальником. Тот внимательно его выслушал, все записал и сказал, что немедленно задействует систему. Набрал номер телефона и сообщил, что собирается поговорить с ФБР. Затем предложил Бегуну отправиться обратно в поселение на полицейской машине…

Я не знал, как себя вести с Беглецом. Фактически он вернулся из другого мира, смешав времена. Теперь, наверно, ему следовало прекратить терапию и покинуть клинику. Может, он сам захочет это сделать. Я представил, как он рассказывает всем постояльцам, что настоящее время там, за стенами клиники, а здесь их погружают в какое-то прошлое.

Приезжая в поселение, пациенты (по крайней мере, те, кто был на раннем этапе заболевания) и их родственники знали, что именно в этом и заключается суть терапии. И все-таки для успеха мероприятия лучше не допускать, чтобы частицы другой реальности проникали в поселение. Среда должна оставаться асептической по отношению и примесям из другого времени.

Того, что сделал Беглец после своего возвращения, не ожидал никто. После ужина он всем рассказывал, что в городе проводится какой-то эксперимент. Разыгрывают какое-то будущее, уроды. По улицам ходят люди со шнурками в ушах и небольшими телевизорами в руках, от которых не отрывают глаз… Вообще не смотрят по сторонам. Явно или снимают какой-то неимоверно дорогой фантастический фильм, или пытаются представить, что будет лет через пятьдесят… Именно такой вывод сделал публично Беглец. Сказал, что не так давно в «Тайм» опубликовали какие-то прогнозы и начали экспериментировать. Но все выглядит настолько неестественно, что никто не воспринимает эти эксперименты всерьез. «Хорошо, что нас от них отделили», — закончил он.

«Вы не беспокойтесь, — сказал мне позже Беглец. — Я никому снаружи не сказал, какой сейчас год чтобы не мешать эксперименту».

Потом он извинился за доставленные неприятности и спросил, верю ли я, что полицейские сдержат слово и уберегут Джона.

Немного подумав, я ответил утвердительно.

До того момента, когда газеты опровергнут мои слова, оставался еще целый год.

— Видишь, куда катится мир? — сказал как-то утром Гаустин. — По-моему, это полный провал. Все, чего мы ожидали в следующие двадцать-тридцать лет, не сбылось. И надо сказать, да ты и сам это знаешь, что за провал по большей части несет ответственность медицина. Мир стареет, и каждые три секунды кто-то теряет память.

Новой навязчивой идеей Гаустина стала статистика. Он постоянно следил за данными, изучал растущую кривую роста разных заболеваний мозга, связанных с памятью, сравнивал данные Всемирной организации здоровья, Европейского и нескольких крупных национальных центров. Например, данные из США приводили в ужас: свыше пяти миллионов с деменцией, еще пять с половиной миллионов с болезнью Альцгеймера.