Будущих рабов уже поставили на колени вдоль длинной стены дома. Группа воинов нарезала веревки и вязала их, чтобы обозначить новый статус. Среди них сидел и Бардилис, для которого фактически ничего не изменилось, кроме хозяев.
Женщин собрали на противоположной стороне дворика, где сейчас наблюдалась наибольшая концентрация готских воинов, в том числе и дружинников.
– О, Эйрих нашел еще одну! – радостно воскликнул Вульфа.
Будь Эйрих его возраста, может быть, тоже не мог бы ни о чем думать, кроме как о женщинах, но за плечами у него целая жизнь, и парень отчетливо понимал, что сейчас золотое время, которое надо посвятить не женщинам, а делу. Женщинам можно уделить хоть остаток жизни, когда под властью Эйриха вновь будет огромное государство…
– Уведи ее к остальным, – сказал Эйрих.
– Ты мне не указ, – с вызовом произнес Вульфа.
– Тогда не уводи, – пожал плечами Эйрих и направился к рабам мужского пола.
– Мы не закончили говорить, – придержал его за плечо Вульфа. – Ты нарываешься, Эйрих.
– Лучше бы тебе убрать руку с моего плеча, – порекомендовал ему Эйрих, безразличным взглядом уставившись в стену виллы. – Тогда не случится ничего, о чем ты будешь горько жалеть.
– А если не уберу? – решил усугубить ситуацию Вульфа.
Эйрих опустил руку к ножу на поясе, резко развернулся и выхватил нож, после чего приставил его к глотке Вульфы, успевшего только вздрогнуть.
– Мы не ровня, запомни это, – процедил Эйрих зло. – Отнять твою жизнь – плюнуть да растереть. Ты не стоишь вообще ничего и навсегда останешься жалким забойным скотом. Еще раз поднимешь на меня руку – я убью тебя. Больше предупреждений не будет. Ты отчетливо понял меня?
Вульфа молчал, с покрасневшим лицом, с яростью в глазах, было видно, как он жаждет высказать все, что думает об Эйрихе, но этот его порыв сдерживал холодящий кожу острый металл, упертый ему в глотку.
– Не слышу тебя, – произнес Эйрих безэмоциональным тоном.
– Я понял тебя отчетливо… – тихо произнес Вульфа.
– Не стой у меня на пути, – предостерег его Эйрих.
Поместив нож в поясные ножны, он продолжил движение к рабам.
– Я вызываю тебя на поединок! – набрался смелости Вульфа.
Сначала Эйрих хотел рассмеяться, но затем вспомнил, что они с недавних пор официально взрослые мужи, поэтому слова этого неразумного сопляка нужно воспринимать всерьез.
– Я принимаю твой вызов, – хмыкнул он. – Готовься, поединок состоится после набега.
Потеряв всякий интерес к Вульфе, Эйрих дошел-таки до уже почти состоявшихся готских рабов и начал внимательно их рассматривать.
– Кто из вас Филарет, а кто Хрисанф? – поинтересовался он.
– Я Хрисанф, – мотнул головой парень зим двадцати пяти.
– А Филарет где? – оглядел остальных Эйрих.
– Нету его больше, – ответил Хрисанф.
– Филарет был счетоводом, так? – уточнил Эйрих. – Наиболее ценный из вас. И где же он?
– Ваши… м-хм… его, ну, это самое, того… – не совсем понятно выразился Хрисанф.
– Говори предельно понятно, – приказал ему Эйрих.
– Завели за дом и… это… – Хрисанф замялся. – Зарезали.
Эйрих прервал эту необычную беседу и пробежался за здание виллы. А там среди небольшого садика плодовых деревьев лежали трупы с перерезанными глотками. Видимо, этих людей посчитали слишком старыми, чтобы они могли стать хорошими рабами. Филарет, гипотетическая кладезь знаний о финансовых делах патриция Кастора и римском делопроизводстве, уже начал остывать в таком живописном месте. Под абрикосами.
В этот раз Эйрих почувствовал настоящий гнев. И именно сейчас он решил, что в его армии, в его племени все будет совершенно иначе.
– Вождь, – подошел Эйрих к Брете.
Этот сидел под навесом возле комнатушек для рабов, считая барыши. Сундучок с серебром был открыт, а на столе постепенно росли горки из монет разного номинала. Пусть с латынью у Бреты дела обстоят очень плохо, но деньги он считать умел и любил.
– Я сильно занят, Эйрих, – недовольно посмотрел вождь на неурочного посетителя.
– Мне нужны люди и телега, чтобы безопасно перевезти римские пергаменты в деревню, – сказал Эйрих.
– Зачем тебе это? – отвлекся от подсчета денег вождь.
– Хочу больше знать о римлянах, – честно ответил Эйрих.
– Зачем о них знать что-то еще? – удивленно спросил Брета, уронив пару монет со стола. – Они слабы, не могут защищать себя! Я боялся их раньше, но теперь понимаю, что Аларих был прав.
Аларих – это верховный вождь другого племени готов, которых изредка называют западными готами.
«Визиготы – это более успешные родственники, купающиеся в золоте, – подумал Эйрих. – А мы кочуем с мелким стадом и довольствуемся крохами…»
– Рим не так слаб, каким может показаться на окраинах, – вздохнул мальчик, – поэтому нужно узнать о нем больше, чтобы узнать по-настоящему слабые места. Через эти пергаменты можно узнать, где самые богатые города римлян, каких людей можно взять в полон и потом обменять на телеги с золотом…
Брета любит деньги. Причем этот человек любит не то, что за них можно получить, а сами деньги. Ну, нравится ему серебро и золото, такой уж он человек… И Эйрих заговорил на его языке, чтобы пробиться через толщу нежелания тащить домой непонятные куски кожи.
– Тогда я жду, что ты покажешь мне новые места для набегов, – произнес вождь. – С остальными вождями договоримся как-нибудь, но места должны быть поистине богатыми и беззащитными.
– Тогда мне нужен один из рабов, Хрисанф, – выдвинул встречное требование Эйрих.
– Можешь забрать его в счет своей доли, – махнул рукой Брета.
Неприятно лишаться даже скромной воинской доли, но…
– Я согласен, – сказал Эйрих.
– Добыча с того римлянина на башне исключительно твоя, – довольно усмехнулся Брета. – Никто не имеет права претендовать на того мертвеца, ведь его точно убил ты мастерским выстрелом. Я сразу почувствовал, что в тебе есть толк, Эйрих. Держись меня, и вместе мы пойдем очень далеко…
– Да, вождь, – поклонился Эйрих.
– Ступай, – отпустил его довольный разговором Брета. – И езжай в деревню вместе с обозом, изучай римские записи, ищи мне подходящие цели…
4 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец
Флавий Аркадий, император Римской империи, усталым взглядом смотрел на представление лучших актеров. «Троянцы» Еврипида – трагедия древняя и нетребовательная к декорациям. Нет, декорации здесь были, причем богатые и сравнительно масштабные, но они не идут ни в какое сравнение с настоящим театром.
А император устал. Ему было лень идти в театр, поэтому актеры-трагики сами пришли в его дворец и дали образцовое представление. Но… Это все равно не то.
Император не знал, чего хотел. И если раньше он бы потратил много сил на удовлетворение этого зудящего на краю сознания желания, то сейчас ему было банально лень что-то предпринимать. Потому он терпел скуку, перебарывал лень и смотрел на представление.
Этот тощий и внешне слабосильный человек пребывал в меланхолии. От императорских дел он фактически самоустранился, неофициально передав реальную власть Флавию Антемию, консулу Западной и Восточной Римской империи[19] и префекту претории… На самом деле император просто позволил ему утянуть всю исполнительную власть из собственных рук.
– Еще раз, – потребовала малышка Пульхерия, когда актеры поклонились.
Толстенькая девочка в украшенном жемчугом платье аж подпрыгивала на своем маленьком троне в особо эмоциональные моменты. Купольный зал, играющий роль зала тронного начиная с правления Аркадия, отзывался многочисленным эхо, повторяющим смех Пульхерии. Девочка смеялась там, где актеры старались вызвать слезы, а там, где надо было смеяться или радоваться, она не реагировала вообще никак. Еще пару лет назад Аркадий обеспокоился бы, но не сейчас. Возможно, меланхолия окончательно взяла верх над Аркадием после смерти любимой жены. Элия Евдоксия, единственная его жена, любимая, мать пятерых его детей, ушла три года назад…
