Карн прослушал вопрос. Он глядел через плечо собеседника, куда-то вглубь зала, но ничего не видел перед собой. Звон сталкивающихся бокалов, искристый смех, музыка, ласковая и негромкая, на самом уровне слышимости… Все проплывало мимо. Карн оперся на спинку стула, выставив локоть в сторону. Кто-то прошел рядом и задел его. «Прошу прощения, – прозвучало над ухом. – Я не хотела вам помешать, молодой человек». «Да ничего», – машинально ответил он. Машинально. Какое хорошее слово. Очень к месту. Именно к этому месту, которое называется Земля. Ведь здесь уже давно все происходит именно так – машинально.

– Я думал, что знаю, как устроен мир, – упавшим голосом резюмировал свои мысли Карн. Он вдруг в полной мере осознал, насколько все изменилось для него за одно утро. – Я думал это просто: есть люди плохие, а есть хорошие. Есть мир явный, в котором мы живем, а есть тайный, который существует в наших мыслях, на страницах книг, в общем – где угодно, но не здесь, не рядом с нами, и он не такой… естественный. Не такой пугающий. А сегодня на меня напала тварь, которую даже представить сложно. И я был в месте… в очень странном месте!

– Это Лимб, – пояснил Эрра. – Место, в котором ты оказался сегодня утром, называется Лимб.

– Данте? – Карн поднял бровь. – Серьезно? Мир праведных язычников?

– Да нет конечно, – на лице древнего бога мелькнуло раздражения. – Ах, эта чертова христианская эклектика! Безупречный метод – смешать бочку лжи с щепоткой истины и подать с гарниром из эффектных метафор! Но ты был прав насчет слов, насчет создаваемых ими вибраций. Для этого мира слова действительно важны. Важно соответствие образа его звучанию, сиречь воплощению. Подробнее об этом мы поговорим позже, главное, что месту, в котором ты оказался сегодня утром, лучше всего соответствует название Лимб. И можешь быть уверен, христианский канон к этому слову имеет такое же отношение, как я к движению за мир во всем мире.

– Тогда что это? – Карн был чуточку разочарован в себе. Он, конечно, с большой натяжкой мог назвать себя специалистом по теологии, но ему казалось, что он прочитал достаточно, чтобы не удивляться незнакомым определениям. Тем не менее, парень чувствовал тот самый отклик в словах Эрры. А потому – слушал в три уха.

– Это не просто объяснить человеческими категориями. Я мог бы оперировать понятиями, которые соответствуют моему миру, но тогда ты хрен бы что понял. Поэтому попробуем на пальцах. Не обижайся, это фигура речи, а не божественные понты, – Эрра криво улыбнулся и подмигнул. – Короче, Архитектор создал эту Вселенную не сходу, он, как и положено настоящему мастеру, сначала составил чертеж, схему, и на нее нанизал шаблоны, макеты будущих элементов системы. Этот чертеж стал основой, на которой позже была возведена более-менее знакомая тебе трехмерная реальность. Ты упомянул мир вещей Платона – ну можно и так сказать. Но скорее это похоже на корни дерева, мы называем этот мир Ра. Только вот дерево стало расти, представь себе. Люди стали выдумывать нас, богов. Так возникла крона дерева – это, по знакомой тебе терминологии, мир идей. Мы называем его Дуат. Все просто, правда? Мировое Древо, гениальный в своей простоте образ, объясняющий устройство Вселенной.

Эрра затушил бычок в пепельнице, откашлялся, продолжил:

– Но вернемся к чертежу, ведь он никуда не делся, даже когда дерево было высажено в трехмерный мир и взращено до саженца действительности. Чтобы ты лучше понял – этот чертеж, это было нечто большее, не просто фундамент реальности. Это как зайти в операционную систему на правах администратора, а не гостя. С течением времени, когда реальность обрела свою окончательную форму, наш дорогой Создатель на нее забил, оставив на попечение сынков, о них потом. Забыл он и про чертеж, который так органично переплелся с трехмерным миром, что когда косяк обнаружили, было уже поздно что-то менять. И этот чертеж, именно его мы называем Лимб, стал полноценным миром, отражением мира трехмерного, но отражением истинным. То есть представь, ты стоишь перед зеркалом в куртке из бутика, на которой гордо красуется «Джорджио Армани», а в отражении видишь надпись «китайская херня».

– Кривое зеркало наоборот? – Карн честно пытался понять. Аналогия с Мировым Древом его не удивила, да и образ очевидный. Но этот чертов Лимб, парень пытался осмыслить сказанное древним богом, но никак не мог. Инстинктивно Карн достал из кармана ручку (он всегда носил с собой ручку, это вроде как профессиональное) и стал заштриховывать салфетку.

– Не совсем так, – Эрра вздохнул. Так вздыхает взрослый, когда ребенок заявляет ему, мол, пусть деревья перестанут качаться, тогда и ветра не будет. В его глазах читалось нетерпение, однако он даже не пытался давить на Карна. В голове последнего внезапно созрел самый главный вопрос – зачем все это нужно? Зачем древнему богу цацкаться с ним, Карном? Но эту задачку надлежало оставить напоследок. Эрра тем временем продолжал излагать:

– Лимб – это то, во что люди верят, но не хотят верить. Это то, о чем они знают, но что хотят забыть и порой удивительным образом будто действительно заставляют себя потерять память. Вот тебе простой пример. В XII веке Альберт Великий сотворил мантикору. Выдающийся генетик и селекционер, но сейчас речь не о нем. Альберт ужаснулся, когда взглянул на дело рук своих. Он утопил бедную тварь в азотной кислоте, не хотел верить в то, что ему удалось создать идеальную машину смерти. А потом, налакавшись в хламину монастырского кагора, он пустил в пляс свой язык и поведал братьям о чудище, которое породил. И уже было не важно, сколько человек поверило его словам. Как говорится, пошло-поехало! Теперь мантикоры живут в Лимбе, успешно размножаются, у них даже есть подобие общества, весьма примитивного конечно, но тем не менее.

– Так же было с Астерием? – Карн ухватил ниточку и пытался двигаться вдоль нее, чтобы добраться до клубка. А салфетка под его ручкой стремительно темнела, наливаясь чернилами, но в переплетении на первый взгляд хаотичных линий начал просматриваться какой-то смысл, еще не рисунок, но его идея.

– Ага, – кивнул Эрра, откинулся на спинку стула и налил себе еще виски.

– А призраки?

– Эти застряли. Банальный вопрос, на который благодаря Касперу ответ знает даже ребенок.

– Все так просто? – Карн достал еще одну сигарету, вновь подкурив от зажигалки Эрры.

– Не все, – впервые за их разговор Эрра позволил себе подобие улыбки. – Скажем так, кто во что горазд.

– Не понял?

– Некоторые из существ, населяющих Лимб, такие же «чертежи», каким был их мир когда-то. Но в отличие от самого Лимба они не развивались, не стали частью реальности. То есть в Лимбе они есть, а в Ра их нет и никогда не было. Такие почти всегда безопасны. Но большая часть обитателей Лимба – это детища рода людского. Злоба, ненависть, похоть – вся эта грязь эонами копилась в «зазеркалье», а потом начала обретать форму. Сама по себе. Если тебе так будет проще, это зримые воплощения людских пороков, а точнее – страстей, эмоций. Эти мрази от своих создателей унаследовали все самое лучшее. Они злобные, беспощадные и порой – смертельно опасные. Взять хотя бы гарпий.

Карн по-прежнему чувствовал отклик. В каждом слове древнего бога, в каждом его движении. И действительно, многие моменты, которые упоминались в этой странной беседе, не были для него откровением. Что-то он читал, что-то видел во снах, которые были подобны грезам, и в грезах, которые больше напоминали сны. Он знал это, но не был в этом уверен. А теперь картина обрела целостность.

«Как же я ждал этого момента, – подумал Карн. – Момента, когда придет добрый волшебник (пусть на деле он оказался богом разрушения) и скажет: да, парень, все так и есть, ты не сумасшедший, а мир на самом деле куда сложнее».

– А сфинксы? – он почему-то подумал, что это важно. Если откровенно мерзких, вызывающих отвращение гарпий парень вполне мог представить порождениями человеческой злобы, то сфинксы казались ему созданиями иного порядка.